Молотову же сталинские взгляды на государственность никак не подходили. Он действительно принадлежал к «партии» верных ленинцев, которые стояли на более умеренных позициях, чем троцкисты и другие леваки — но и только лишь. К слову, свой правоверный «марксизм-ленинизм» Молотов показал еще в феврале — марте 1917 года. Тогда он был одним из немногих лидеров партии большевиков, которые занимали позиции, близкие к тем, что озвучил Ленин в своих знаменитых «Апрельских тезисах». Вячеслав Михайлович вместе со своими коллегами по Русскому бюро ЦК (А. Г. Шляпниковым и др.) считал Временное правительство контрреволюционным и требовал [- 275 -] его замены. А вот Сталин, вернувшийся из ссылки, был за условную поддержку Временного правительства. В этом он выступал заодно с другими видными большевиками — Л. Б. Каменевым и Н. И. Мурано-вым. По сути, именно эта тройка и возглавляла партию большевиков до возвращения Ленина, который навязал партии курс на социалистическую революцию. Получается, в первые дни революции Молотов находился ближе к Ленину, чем Сталин. И он, конечно же, об этом помнил: «Когда Сталин и Каменев приехали, меня на Петербургском комитете провалили, потом из редакции вышибли, тоже, так сказать, деликатно, без шума, но умелой рукой, потому что они были более авторитетные, без всякого сомнения... Я выступал со своим мнением, добивался чего-то, но был в меньшинстве. Вот в этот период, когда нас вышибли, была напечатана в «Правде», можно сказать, знаменитая передовая статья Каменева «На пулю — пулей!». Отвечать на пулю пулей. Это оборонческая линия. А Сталин был в редакции. Вот где ошибка. При нас, пока мы были, такого не было».
Надо сказать, что Молотов был весьма и весьма искусным политиком. Судя по всему, он вовсе не считал Сталина настоящим большевиком, но в отличие от многочисленных «лево-правых» оппозиционеров не составлял каких-то антисталинских платформ. Молотов отлично понимал, что партийные массы идут за Сталиным, и было бы совершенно неосмотрительным идти против партийных масс. К тому же, как относительно умеренный большевик, Вячеслав Михайлович вовсе не был против всех сталинских нововведений.
Модель его поведения была примерно такова. Ну, желает Сталин повернуться к русскому патриотизму — что ж, в небольших дозах это даже полезно. Сталин хочет сблизиться с Германией? Отлично! Как умелый и отвлекающий маневр это нам весьма подходит.
Но при всем при том Молотов держался ортодок- [- 276 -] сальной, маркистско-ленинской линии, сущностно отличной от сталинского национал-большевизма.
Многих удивляет — почему Молотов и другие «верные сталинцы» не выступили против разоблачения своего «кумира» на XX съезде партии? А удивляться тут абсолютно нечему. Молотов и другие «старогвар-дейцы» понимали всю антимарксистскую и антиленинскую сущность сталинизма. И им было очевидно, что со сталинизмом надо кончать, что нужно провести какую-то разграничительную черту между Лениным и Сталиным. Поэтому они и не противодействовали Хрущеву. И даже в 1957 году так называемые «сталинцы» — Молотов, Маленков и Каганович — выступали вовсе не за реабилитацию Сталина. Они просто пытались скорректировать волюнтаристский курс бывшего троцкиста Хрущева.
Конечно, будь лидером партии Молотов, то он осуществил бы отказ от сталинизма более тонко, без разоблачительных истерик. Он и в период своей пожизненной опалы держался крайне осторожно. И в знаменитых беседах с Чуевым всячески прикрывался именем Сталина, зачастую оправдывая этим именем свою большевистско-ленинскую ортодоксию. Молотов, конечно же, был хитрее Хрущева. Он отлично понимал, что огульная критика сталинского периода автоматически бьет по всем участникам сталинского руководства. И сегодня вряд ли кто-то искренне восхищается Хрущевым. Его «антисталинизм» справедливо считают насквозь лицемерным. А вот у Молотова почитатели есть. Вот только они не понимают, что «сталинизм» Вячеслава Михайловича столь же лицемерен, как антисталинизм Никиты Сергеевича.
[- 277 -]
Глава 17
АНТИСТАЛИНСКИЙ ПУТЧ В НАЧАЛЕ ВОЙНЫ
Неудачи первых дней войны серьезно понизили «акции» Сталина как вождя. На первые роли выдвигается Молотов, которому и было поручено обратиться к народу СССР. Хотя было бы логичнее, если бы данное обращение сделал Сталин. Историки давно уже подобрали такое «объяснение» — Иосиф Виссарионович растерялся, поэтому вместо него выступил «нерастерявшийся» Молотов. Между тем в распоряжении исторической науки находятся данные т. н. «тетрадей» технических секретарей, фиксирующих все визиты к вождю. Из них следует, что вождь ни в какой прострации не пребывал, а принимал самых разных деятелей — на протяжении и 22 и 23 июня (в первый день войны с 5.45 до 16.45 его посетили 29 человек). И уж наверняка ему было что сказать стране. Более того, он обязательно бы выступил перед народом, отлично понимая, какие опасные кривотолки может вызвать его молчание. Однако же ему этого сделать попросту не дали. Прямого запрета, скорее всего, не было, но могло быть очень жесткое и умелое аппаратное давление.
Дальше — интереснее. Данные журналов посещения свидетельствуют о том, что 29 и 30 июня Сталин никого не принимал. Это, несомненно, было связано со взятием Минска (28 июня), которое еще больше [- 278 -] понизило авторитет вождя. Здесь можно, конечно, завести прежнюю шарманку про некую прострацию, но как-то уже неубедительно это будет звучать. Не тот был человек Сталин, чтобы впадать в прострацию — иначе его «съели» бы, причем давно. Нет, скорее всего, 29 июня Сталин попал в жесткую аппаратную изоляцию.
И он тут же попытался из нее выбраться. 29-го Сталин дважды посетил Наркомат обороны (вотчину Тимошенко), разбираясь в сложившейся ситуации. При этом сначала он связался по телефону с самим наркомом и потребовал от него отчета. Микоян вспоминает: «Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко. Но тот ничего путного о положении на Западном направлении сказать не смог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться с обстановкой».
Возникает вопрос — почему же Тимошенко ничего «путного» вождю не сообщил? Не мог? А может быть, не хотел? Вообще-то чиновники, достигающие такого вот карьерного уровня, должны уметь как минимум втирать очки. Скорее всего, со Сталиным особо уже не считались, поэтому Тимошенко и не стал утруждать себя отчетом.
И вот еще хороший вопрос — откуда Сталин звонил в НКО? Микоян утверждает, что из Кремля — в присутствии его самого, Берии, Молотова и Маленкова. Но ведь, согласно журналам посещений, Сталин 29 июня ни с кем в Кремле не встречался. Значит, Микоян все исказил. Сталин звонил не из Кремля, и «старых соратников» рядом с ним не было. Они направились в НКО параллельно со Сталиным — для того, чтобы поддержать военных.
А эта поддержка им была ой как необходима. Сталин устроил в НКО настоящую бурю. Микоян вспоминает: «Около получаса поговорили, довольно спокойно.
[- 279 -]
Потом Сталин взорвался: что это за Генеральный штаб, что это за начальник штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками, ничего не представляет и ничем не командует... Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался как баба и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5—10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него еще были мокрыми».
Сталин окончательно убедился, что ему морочат голову, вот он и устроил «государеву грозу». Да так умело, что «железный» Жуков пустился в слезы. От обиды ли? Или же от страха? А еще весьма показательно, что успокаивать его побежал Молотов. Не исключено, что на тот момент политическим руководителем Жукова был именно Вячеслав Михайлович.
А вот, кстати сказать, один любопытнейший штрих к портрету Молотова. Выше уже шла речь о том, как Тимошенко и Хрущев провалили (летом 1942 года) наступление на Харьков. Тогда особенным «молодцем» себя проявил Никита Сергеевич. Когда немцы окружили наши войска, то он бросил фронт и бежал в Москву. Там ему грозил суд Военного трибунала. Но героического беглеца спас, кто бы вы думали, ну да — Молотов. Да уж, как видно, Вячеслав Михайлович плотно опекал людей, так или иначе связанных с кланом маршала Тимошенко.
Собственно, это был не первый раз, когда Молотов спас Хрущева. Весьма занимательная история произошла в 1937 году на Московской отчетно-выборной партконференции. Тогда отважный Хрущев очень сильно опасался, что вскроется его троцкистское прошлое. В 1923 году он поддержал «демона революции», что в 1937 году было жутчайшим компроматом. Позднее, уже будучи персеком, Хрущев так объяснял свой [- 280 -] выбор — дескать, он был не то чтобы за Троцкого, но за внутрипартийную демократию. Никита Сергеевич, оказывается, уже тогда понимал, что дела в партии идут не совсем так. Ну а тут и подвернулся Троцкий с его демагогией. Обманули, выходит, Хрущева.
