После того как Николай скончался в апреле 1292 года, двенадцать кардиналов встретились в Перудже — Рим в это время страдал от одной из столь частых эпидемий. Им понадобилось немало времени для обсуждения, прежде чем они через двадцать семь месяцев остановили свой выбор на одном из наименее подходящих людей, когда-либо, хотя и недолго, занимавших папский престол. Это был Пьетро Мурроне, восьмидесятипятилетний[150]селянин, который более шестидесяти лет прожил отшельником в Абруцци, и единственное, что о нем можно было сказать, так это то, что он во время короткого пребывания при дворе Григория X вывешивал свое облачение на солнце. Сохранился увлекательный рассказ одного из участников поездки пятерых членов папского посольства к хижине Пьетро в горах, в результате которой выяснилось лишь то, что Карл II Неаполитанский[151] уже там. Они нашли папу в состоянии, близком к панике. Но в конце концов он пришел в себя и после долгих упрашиваний неохотно согласился занять папский престол.
Правда, долгое время циркулировало пророчество о «папе-ангеле», который должен возвестить «царство духа». Однако трудно себе представить, что хоть кто-то, увидев этого старого, отчаявшегося человека верхом на осле, которого везли на церемонию инаугурации в Аквилу, мог подумать, будто папская власть находится в надежных руках и хоть в каких-то руках вообще. Действительно, Целестин V (1294) быстро показал, что он не более чем марионетка в руках Карла II, — даже резиденция его находилась в Кастель-Нуово, который до сих пор господствует над неаполитанской гаванью. В нем он приказал соорудить себе маленькую деревянную келью, где только и чувствовал себя как дома. Обычно папа отказывался видеть своих кардиналов, чья светскость и утонченность пугали его. Когда он все же делал это, им приходилось отказываться от своей изящной латыни и приспосабливаться к грубому народному языку — единственному, который понимал Целестин. Он игнорировал политические, дипломатические и административные обязанности папы, оказывая благосклонность всякому, кто о ней просил. Неудивительно, что он оставался понтификом всего лишь пять месяцев, а затем благоразумно отказался от сана — единственный случай в истории папства.
Организатором отречения являлся кардинал Бенедетто Каэтани, якобы установивший тайную переговорную трубку в келье Целестина, через которую изображал Божий глас, предостерегавший его от геенны огненной, если тот будет оставаться на папском престоле и далее. Именно Каэтани составил проект акта об отречении, который папа огласил 13 декабря 1294 года перед собравшимися кардиналами, после чего торжественно освободился от папских одежд и вновь облекся в рубище отшельника.
Бедный Целестин: его обычно отождествляют с безымянным персонажем, которого встречает Данте в третьей песни «Ада» и обвиняет его в том, что он «совершил по малодушию великий отказ» — il gran rifiuto[152]. В действительности он не был трусом, он просто хотел возвратиться в хижину отшельника, которую ему вообще не следовало покидать.
* * *
В какой-то степени было неизбежным то, что преемником несчастного папы Целестина, избранным в канун Рождества 1294 года, всего через двадцать четыре часа после начала конклава в Неаполе, стал тот самый кардинал Бенедетто Каэтани, который принял теперь имя Бонифация VIII (1294-1303). Из всех его коллег-кардиналов он был самым способным, самым волевым и самым честолюбивым. Именно Каэтани организовал отречение Целестина, и можно не сомневаться, что он стремился таким образом расчистить себе дорогу к папскому престолу. Ему, родившемуся около 1235 года в Ананьи в аристократической семье не самого высокого положения, имевшей связи с папским престолом (его мать являлась племянницей Александра IV), было теперь чуть более шестидесяти[153], и за его плечами имелся сорокалетний опыт. В юности он участвовал в посольстве в Англию, где во время гражданской войны, вызванной усилиями Симона де Монфора положить конец безобразиям, которые творил Генрих III, оказался в осаде в лондонском замке Тауэр, откуда его вызволил будущий король Эдуард I. После своего возвращения в Рим Каэтани занялся обустройством собственных дел с целью своего дальнейшего продвижения, приобретая все большее число приходов, что должно было помочь ему в дальнейшем.
Ставший кардиналом при французе Мартине IV, Бонифаций был убежденным сторонником власти анжуйского дома в Неаполе и на Сицилии. Во время его первой инаугурационной церемонии в Неаполе его белого коня вел под уздцы Карл II. Однако как только он короновался, то немедленно сообщил, что собирается возвратиться в Рим и что его предшественник Целестин должен проследовать туда вместе с ним. Как и следовало ожидать, старик пришел в ужас: ведь он отрекался для того, чтобы получить возможность возвратиться в свою хижину отшельника в горах.
Однако, учитывая число его последователей, он мог против своей воли легко превратиться в центр притяжения оппозиции, так что у Бонифация не оставалось выбора. Достигнув Рима, папа пришел в ярость, когда ему сообщили, что Целестин улизнул и уже вновь находится в горах. Он немедленно отдал приказ догнать и арестовать его — если понадобится, то и применить силу. Прошло известное время (несмотря на свой возраст, Целестин был легок на подъем), прежде чем Целестина обнаружили и доставили к его грозному преемнику. Именно тогда Целестин, как говорят, изрек свое знаменитое пророчество: «Ты пришел подобно лисе, править будешь как лев, а умрешь как собака».
Вероятно, эти слова не особенно повлияли на его судьбу; однако нравилось ему или нет, но он был слишком опасен, чтобы ему позволили остаться на свободе. Бонифаций заключил его в отдаленный замок в Фумоне — это было именно такое место, где Целестин чувствовал себя как дома, и здесь через десять месяцев в возрасте девяноста лет он скончался.
* * *
Инаугурация папы Бонифация состоялась в Риме 23 января 1295 года. Он являл собой образец вовлеченного в мирские дела клирика — в сущности, он отличался от своего предшественника настолько, насколько можно. Бонифаций был первоклассным знатоком законов и ученым, основал Римский университет, кодифицировал каноническое право и восстановил ватиканскую библиотеку и архив. Однако духовного в его натуре было очень мало. В его глазах огромное влияние церкви существовало только для того, чтобы он мог достигать своих мирских целей, а его семья обогащалась. Иноземных правителей он считал скорее своими слугами, нежели подданными. Что касается папского сана, он рассматривал его исключительно с политической точки зрения, будучи решительно настроен на утверждение господства Святейшего престола над формировавшимися нациями Европы. Выполнению этой задачи способствовало то, что он обладал огромной энергией, сильной волей и уверенностью в себе. Чего ему не хватало, так это хотя бы крупицы дипломатического искусства и тонкости. Такие понятия, как примирение или компромисс, просто не интересовали его. Он шел вперед, ни на что не обращая внимания, — и в конце концов ему пришлось заплатить за это немалую цену
Вполне характерным для него шагом было то, что он объявил 1300-й год «юбилейным» — первый раз в истории христианства. Привлеченные обещанием «полного и великодушного отпущения» всем, кто посетит собор Святого Петра и Латеранский собор после исповеди, примерно, как говорят, 200 000 паломников собрались в Риме со всех концов континента, что несказанно обогатило город — передают, что в некоторых храмах ризничие сгребали приношения граблями, — и неизмеримо увеличило престиж папы. Среди пилигримов оказался поэт Данте, который закончил на Святой неделе того года свою «Божественную комедию». Любопытно отметить, что в XVIII песни «Ада» он сравнивает распределение толп грешников в аду с системой одностороннего движения, которая, как он видел, регулирует проход по мосту Святого Ангела.
Однако среди паломников не было ни одной коронованной особы. Король Карл вскоре стал враждебно относиться к папе — как и Эдуард Английский, когда папа попытался превратить Шотландию во фьеф папы. Затея провалилась, равно как и попытка Бонифация диктовать свою волю в вопросах престолонаследия в Венгрии и Польше. Однако наиболее непримиримым врагом папы, по иронии судьбы, оказался король Франции Филипп Красивый. Их взаимная вражда началась в 1296 году, когда Филипп обложил французских клириков высокими податями, чтобы обеспечить средствами военные операции против англичан в Гаскони, которые, как оказалось, стали прологом Столетней войны. Со времен Иннокентия III такие подати вводились обычно для финансирования Крестовых походов, тогда как боевые действия, которые вел Филипп, едва ли можно было так назвать. Разъяренный папа ответил буллой «Clericis laicos», которая официально воспрещала налогообложение священнослужителей или церковного имущества без ясно выраженного одобрения Рима. Если бы папа дал себе труд серьезно задуматься, то сразу понял бы, насколько недальновиден его поступок. Филипп просто не разрешил вывоз денег и ценностей, одновременно запретив въезд папских сборщиков налогов в страну.
