Я давал разрешение на приобретение шуб и пр., стоивших выше десяти тысяч рублей, лишь по представлении мне доказательств, что данное лицо по долгу службы нуждается в более теплой одежде, как например, лица медицинского персонала, командируемые на эпидемии, разные товарищи, отправляющиеся на лесозаготовки, служебные разъезды и пр. Однако, ошибочно было бы думать, что лица, имевшие действительно право на приобретение шубы и добившиеся, наконец, всех необходимых удостоверений и разрешений, беспрепятственно получали эту шубу. Нет, они находились еще в зависимости от полного произвола заведовавших меховыми складами. Я знаю не один случай, когда эти заведующие по собственному почину устраивали форменные обыски на квартирах несчастных аспирантов на шубу, чтобы удостовериться, якобы, в том, что у этого аспиранта note 276действительно нет где-нибудь припрятанной шубы. А во время этих обысков производились новые реквизиции, следовали доносы и угрожала ЧК…
Конечно, бывало немало и злоупотреблений, вроде того, что какая-нибудь приятельница какого-нибудь комиссара ("содком"), желая щегольнуть роскошным палантином или шубой, заручалась у своего покровителя удостоверением, что командирована по таким то делам и нуждается в теплой шубе стоимостью в 25-30 тысяч рублей… Зная, что это неправда, я не имел формальных оснований отказывать и должен был давать разрешение. Чтобы дать представление читателю о тех проделках, к которым прибегали при этом случае, расскажу об одном эпизоде, хотя и мелком, но очень характерном.
Секретарь входит ко мне и с перепуганным лицом (а был он духовного звания, почему и трепетал вечно) докладывает, что меня желает видеть по "экстренному" и весьма спешному делу сотрудник ВЧК-и, что он не может ждать очереди, так как у него поручение от самого Дзержинского.
— А много народу в приемной? — спросил я.
— Двадцать семь человек, — взглянув в листок с записями ждущих, ответил секретарь. — Простите, Георгий Александрович, он очень настаивает, говорит, что не может ждать очереди… разрешите впустить его вне очереди… кто его знает, что у него…
— Ну, ладно, пускай войдет…
И ко мне с развязным видом вошел "чекист". Это был молодой человек, лет двадцати, в кожаном костюме, ставшем формой чекистов, в брюках "галифе", обутый в высокие на шнурах сапоги и с болтавшимся у пояса маузером в футляре.
— Я к вам, товарищ комиссар, — сказал он, note 277без приглашения разваливаясь в кресле у письменного стола, — по весьма важному делу… экстренному… Э-э-э, вы позволите? — с развязной любезностью спросил он, вынимая из серебряного портсигара папиросу.
— Нет, я просил бы вас не курить, — сухо ответил я. — У меня столько народу бывает, что, если каждый будет курить, то дышать будет нечем… В чем дело?
Мой более, чем холодный, тон, по-видимому, несколько убавил в нем самоуверенности.
— Дело, видите ли в том, — сказал он, как то сразу подтянувшись, — что моя жена была сегодня в магазинах, бывших Павлова… Ей нужна шуба. Вот она и выбрала себе песцовую ротонду. Но ротонду без вашего разрешения не отпускают… Она стоит сорок тысяч… Я и приехал к вам за разрешением… чтобы доставить жене удовольствие…
Я в упор сверлил его глазами. По-видимому, от моего взгляда ему становилось не по себе.
— Так вот, это и есть то спешное дело, по которому вы просили принять вас вне очереди? — не скрывая своего раздражения, спросил я. — И вы еще сказали секретарю, что имеете поручение от товарища Дзержинского.
— А… это я, извиняюсь, так нарочно сказал… Пожалуйста, товарищ, разрешите моей жене эту шубу…
— По какому праву вы просите? Что, ваша жена врач, фельдшерица, которая должна ехать на эпидемию?
— Нет… но ведь она моя жена, — вдруг оправившись, с новым напором наглости начал чекист. — Ведь вы же знаете… я не кто-нибудь… я ведь сотрудник ВЧК-и… Это и есть мое право…
— Ах, вот что, — сказал я, едва сдерживаясь, note 278— это и есть ваше право… что вы служите в ВЧК-ии?… Я не могу вам разрешить…
— Как, вы отказываете?! — скоре с удивлением, чем с возмущением переспросил он, поднимаясь с кресла. — Отказываете? Мне?!.. сотруднику ВЧК-и — подчеркнул он и, перегнувшись через стол зловещим шепотом сказал: — А знаете ли вы, что я могу вас арестовать?..
Тут произошла безобразная сцена. Я вышел из себя:
— Ах, ты мерзавец! — закричал я. — Вот я сейчас позвоню по телефону Феликсу Эдмундовичу… Своей властью я сейчас тебя арестую и передам в руки ВЧК-ии…
Я был вне себя. Я схватил телефонную трубку и в то же время нажал прикрепленную снизу к письменному столу кнопку электрического звонка к курьеру.
Поняв, что зарапортовался, чекист стал униженно просить простить его, хватать меня за руки, умолял не говорить Дзержинскому… жаловался, что жена заставила его, что она сказала ему, что «вынь да положь», а чтобы ей была эта шуба…
— Что прикажете, Георгий Александрович? — спросил явившийся на мой звонок курьер Петр.
— Выбросьте вон эту слякоть! — сказал я с омерзением.
Я не случайно так подробно остановился на этом эпизоде. Нет, я хотел дать понятие читателю о том, что такое ВЧК и чекисты. По своему положению я мог быть арестован только по постановлению Совнаркома. И вот, мне рядовой чекист угрожает арестом! Пусть же по этому "невинному" эпизоду читатель note 279представляет себе, как они, эти чекисты, вели себя в отношении обыкновенных граждан, именуемых ими «буржуями", людьми бесправными, этими истинными лишенцами…
И пусть читатель уяснит себе, насколько можно верить тем оголтелым людям, которые говорят и пишут, что появляющаяся время от времени в зарубежной печати сведения с "того берега" о тех насилиях, которые позволяют себе эти опричники в отношении "свободных" граждан этой в высокой степени "свободной" страны, не что иное, как злые выдумки…
Выше я упомянул о национализованных в государственный фонд драгоценных камнях и ювелирных изделиях. Заинтересовавшись ими, так как они представляли собой высокой ценности обменный фонд, я с трудом, после долгого ряда наведенных справок, узнал в конце концов, что всё драгоценности находятся в ведении Наркомфина и хранятся в Анастасьевском переулке в доме, где находилась прежде ссудная казна. Сообщил мне об этом H. H. Крестинский, бывший в то время народным комиссаром финансов. Занятый главным образом партийными делами (он был секретарем Центрального комитета всероссийско-коммунистической партии, каковым в данное время является Сталин), делами своего комиссариата не интересовался и потому направил меня к своему помощнику, фамилию которого я забыл, но которого звали Сергеем Егоровичем. В условленный день мы с ним и поехали туда.
Мы остановились у большого пятиэтажного дома. Я вошел в него и… действительность сразу куда то ушла и ее место заступила сказка. Я вдруг перенесся в детство, в то счастливое время, когда няня рассказывала мне своим мерным, спокойным голосом сказки о разбойниках, хранивших награбленные ими сокровища в note 280глубоких подвалах… И вот сказка встала передо мной… Я бродил по громадным комнатам, заваленным сундуками, корзинами, ящиками, просто узлами в старых рваных простынях, скатертях… Все это было полно драгоценностей, кое-как сваленных в этих помещениях… Кое-где драгоценности лежали кучами на полу, на подоконниках. Старинная серебряная посуда валялась вместе с артистически сработанными диадемами, колье, портсигарами, серьгами, серебряными и золотыми табакерками… Все было свалено кое-как вместе… Попадались корзины сплошь наполненные драгоценными камнями без оправы…Были тут и царские драгоценности… Валялись предметы чисто музейные… и все это без всякого учета. Правда, и снаружи и внутри были часовые. Был и заведующий, который не имел ни малейшего представления ни о количестве, ни о стоимости находившихся в его заведовании драгоценностей…
Дело было настолько важное, что я счел долгом привлечь к нему и Красина. Мы съездили с ним вместе в Анастасиевский переулок… Он был поражен не меньше меня этой сказкой наяву. В конце концов, после долгих совещаний, было решено выделить это дело в особое учреждение, которое мы назвали "Государственным хранилищем" (по сокращенно "Госхран"). Была выработана особая регламентация и пр. Словом, была сделана попытка урегулировать и упорядочить этот вопрос и ввести его в известную норму, гарантировать от хищений. Между прочим, в числе мер, гарантирующих от хищений, при составлении правил хранения этих сказочных сокровищ, было установлено, что караульную службу должны нести красноармейцы из разных частей, ибо предполагалось, что таким часовым будет труднее сговориться для хищений. Поэтому же, note 281чтобы проникнуть из вестибюля в помещение, где были свалены драгоценности, нужно было пройти через массивную дверь, запиравшуюся громадным, очень хитро устроенным секретным замком, который можно было открыть только одновременным введением в него пяти ключей, по числу ведомств, имевших право входа в эти помещения. И ключи эти хранились у глав ведомств, т. е., у самых ответственных лиц. Входить можно было только всем сразу и в сопровождении часовых, снабженных сургучными оттисками печатей этих ведомств. Часовые сверяли эти оттиски с печатями, предъявляемыми представителями ведомств. По оставлении помещений хранения, все представители ведомств должны были, заперев дверь, снова наложить на нее печати…
