Ральф Уолдо Эмерсон был пылким и мудрым натуралистом. Оптимист, он видел силу бога в природе и силу идей в человеке. «Берегитесь топ минуты, когда великий бог даст волю мыслителю на этой планете», – сказал он. Берегитесь Эмерсона! Это он привил идею неограниченного роста запыхавшемуся пуританизму прошлого века, когда Америка жаждала создать культуру выше европейской: «Человек вскармливается неиссякаемыми источниками и черпает, сколько ему нужно, у неистощимой мощи». «Кто может поставить предел возможностям человека?» Век спустя, в наши дни, он, вероятно, первый внес бы изменения в эту философию самодостаточного роста и приспособил бы свои чаяния к возможностям экосистемы. Его соученик по Гарварду, тоже живший в Конкорде, Генри Торо был более практичен. Он подчеркивал важность равновесия в природе. Он был экологом задолго до того, как появилось это слово, задолго до того, как идеи экологии зазвучали по всему миру.
Торо взял взаймы топор и построил хижину в шт. Массачусетс, у Уолденского озера; согласно сообщению в конкордской городской газете, он ориентировал диагональ фундамента по календарной линии на точку солнечного восхода в дни равноденствий, 21 марта и 22 сентября. Два года он жил так же независимо от человеческого общества, как живет птица в гнезде, и писал свой вдохновенный «Дневник» натуралиста. Птицы слетались на его зов и рыбы проплывали между его пальцами. Торо ставил своей целью вывернуть наизнанку пуританское понятие недели – шесть дней для обогащения разума и духа, один день для труда. Он был полностью удовлетворен этой жизнью на том уровне, который предъявляет минимальные требования к экосистеме.
Если глашатаи экологии правы, гражданам промышленных (переразвитых?) стран предстоит пережить значительный процесс приспособления как в материальном, так и в психологическом отношении. Возможно, нам придется привыкнуть к идее семьи без автомобиля, к энергетическому уровню с бюджетом тепла на уровне фермы XVII в. и к небольшим городкам, расположенным поближе друг к другу для сокращения перевозок. (Никакой «золотой молодежи», шляющейся по планете на личных реактивных самолетах!)
Рис. 40. Символический рисунок Аллена Гинзберга.
В числе первых выразили беспокойство перед грозящим катаклизмом различные студенческие общества и объединения. Мы с женой в течение «Недели Земли» в 1970 г. присутствовали на ряде их заседаний. Аллен Гинзберг, поэт нового стиля («Оммммммммм…»), с которым мы там встретились, нарисовал для нас классическую картину трех рыб с одним общим глазом внутри круга – это должно символизировать взаимозависимость всего сущего. Появилось множество неофициальных клубов, которые ставят своей целью обсуждение, планирование, сплочение, а также регистрацию вредных мнений – пульса загрязнения среды обитания. Это и есть те «наши дети», о которых говорило Движение за выживание, то поколение, которому придется лицом к лицу встретить все эти проблемы – истощение запасов топлива и полезных ископаемых, загрязнение среды начиная от морского дна и вплоть до стратосферы, уровни шума и радиации, психологическое перенапряжение, создаваемое темпом современной жизни, противоестественностью резкого перехода человека от устойчивой среды обитания к непрерывно и быстро меняющейся, в которой большинство окружающих предметов созданы техникой и были неизвестны еще поколение назад.
Все это приводит к огромным сложностям. Экосистема Солсберийской равнины и долины Нила была проще и управлялась легче. Экология находилась в равновесии, потребление естественных ресурсов было минимальным. Окружающая среда осознавалась, вызывала благоговение, почиталась, и в те доисторические времена, несомненно, существовало вполне удовлетворительное представление о месте человека во Вселенной. В той древней устойчивой системе человек достиг самой сути тех целей, которые ставятся перед цивилизацией в наши дни.
Я снова сидел за моим письменным столом, работая на этот раз над проблемами ионизации верхних слоев атмосферы под воздействием метеоритных частиц. Внизу под окном виднелись теннисные корты, а дальше вставали дома Кембриджа.[53]
В дверях показалась массивная фигура Иммануила Великовского. Обаятельная улыбка, крепкое рукопожатие, солидная профессорская седина, мягкий, но зычный голос. Привел его наш общий знакомый из одного бостонского высшего учебного заведения, а цель его визита заключалась в том, чтобы обсудить со мной «Разгадку тайны Стоунхенджа». Он сел перед книжным шкафом по ту сторону моего настольного арифмометра. Его спутник закрыл дверь и сел рядом с ним.
Великовский весело пошутил, что вот довелось ему таки попасть в окрестности Гарвардской обсерватории. Он имел в виду ее участие в бурном споре 50-х и 60-х годов, получившем затем название «дело Великовского». У меня имелся экземпляр его «Миров в столкновении», на титульном листе которого он написал: «Проф. Джеральду Хокинсу – о камнях и звездах». И добавил две цитаты из библии – из главы 24 Книги Исайи и из псалма 96.
Скорее всего Великовский уже прочел мою статью, которая только что была напечатана в журнале «Physics today». Там, в частности, говорилось:
«Мои товарищи-астрономы проверили расчеты, и результаты по-прежнему не вызывают у них особого волнения: ученый, занимающийся главным образом Солнечной системой и тем, что лежит за ее пределами (предпочтительно последним), принимает как нечто само собой разумеющееся те особые внутренние ощущения, которые как будто вызывают Солнце и Луна у всех живых существ, будь то древние британцы, перелетные птицы или голубые крабы (тут имеются в виду лабораторные крабы, которые под приливным воздействием Луны скучиваются в одном конце аквариума). Точно так же величины, найденные в Стоунхендже тля наклона земной оси и наклонения лунной орбиты примерно в 2000 г. до и. э., не слишком потрясают астрономов, поскольку они вполне согласуются с современными экстраполяциями. Эти полученные в Стоунхендже цифры, быть может, являются наилучшим опровержением тезиса Великовского о катастрофических смещениях земной оси в первом тысячелетии до нашей эры, но, впрочем, тезис Великовского не получил теплого приема и по другим причинам».
В частности, насколько мне удалось уловить, Великовский предполагает две крупнейшие катастрофы: в 1500 г. до и. э., подгоняя ее под предполагаемую дату исхода евреев из Египта, и в 687 г. до и. э., в эпоху второй кампании Синаххериба в Палестине. Первую из них он объясняет тем, что вблизи Земли прошла Венера, которая позже, после нескольких сотен возмущений орбиты, вышла на свою нынешнюю орбиту, почти точно круговую. Вторая катастрофа была якобы вызвана приближением Марса. В результате первой катастрофы Земля, по мнению Великовского, начала вращаться в обратную сторону. Кроме того, после обеих катастроф наклон земной оси заметно изменился. Опирались эти гипотезы главным образом на библейские цитаты, на легенды и на своеобразное истолкование современных научных данных.
Я отнюдь не противник новых идей, – наоборот, я считаю их важнейшим орудием в борьбе за знание, – но идеи эти должны зарождаться, проверяться, развиваться и предлагаться на рассмотрение ученому миру в строгой системе научных формул. Каждая из гипотез Великовского потребовала бы от ученого нескольких лет изысканий и проверок, вполне сопоставимых с работой над объемистой монографией или над докторской диссертацией – работой сложной и трудоемкой. Однако пока еще никто, включая и самого Великовского, даже не пробовал разработать математическое обоснование всех этих катаклизмов в небесной механике, как с гравитационными полями, так и без них. Собственно говоря, научные исследования выявили ряд количественных фактов, которые свидетельствуют против этих гипотез, и в том числе новая область астроархеоло-гии, о которой идет речь в вышеприведенной цитате из «Physics today». Другой пример – обратный расчет движений небесных тел. Орбиты можно рассчитывать во времени вперед (так рассчитываются в эфемеридах будущие положоппя Солнца. Луны и планет) или назад (неизвестное место запуска первых спутников было установлено путем обратного расчета их орбитального движения). Расчеты для Солнечной системы со всеми ее девятью планетами были проведены в обратном направлении на тысячи лет. Если отбросить небольшие цикличные колебания, все орбиты в ней устойчивы. Ни Марс, ни Венера не приближались к Земле ни в 688, ни в 1500 г. до и. э.
У меня не было ни малейшего желания оказаться втянутым в «дело Великовского». Полноценный научный отклик потребовал бы времени, достаточного для написания настоящей книги, а то и больше, но при этом любой специалист, еще не перевернув очередной страницы, заранее будет знать, что она содержит. Великовский – великий мастер дискуссий, но он работает на другой длине волны, нежели физика, за ее количественными пределами. При сохранении подобного положения вещей его теория никогда не будет доказана, как не будет и обоснованно принята.
