Специально для патриархов Дионисий составил трактат против старых русских обрядов, который и стал основой постановлений собора по этому вопросу. Главная мысль трактата — неспособность русских не только развить, но и сохранить без помощи и контроля греков православие, полученное тоже от греков. Например: «Отнележе престаша российский митрополиты ходити в Царьград хиротонисатися <…> того ради гречестии изящнии архиереи не хождаху в Россию. <…> Того ради начата зде быти сия прелести: о сложении перстов, и прилоге в символе, и аллилуиа, и прочее. <…> Остася земля сия не орана <…> и темным омрачением омрачися. <…> Сие несогласие и ереси возрастоша от неких еретиков, кии от греков отлучишася и с ними не совопрошахуся ни о чесом же ради тогдашняго своего суемудрия». И только теперь, особенно при царе Алексее Михайловиче, «сия земля великороссийская просвещатися паки нача и в православие вправлятися»; цит. по [2, с. 178–179]. «Некий суемудрые еретики» — вероятно, отцы Стоглавого собора. На таком же уровне культуры и правдивости Дионисий объясняет и непонятное молчание о русских «ересях» греческих патриархов до-никоновских времен: они не знали русского языка, были в Москве почти под арестом, не выходили из дома, и не заметили русских «новшеств». В двуперстном крестном знамении Дионисий разоблачил арианство, македонианство, савеллианство и аполлинарианство; в сугубой аллилуиа — эллинское многобожие и иудейский монотеизм (одновременно); в молитве «Господи Icyce Христе Сыне Божий помилуй мя» — арианство; в двуперстном священническом благословении — ересь люторскую и кальвинскую. Собору предлагалось верить всему этому бреду, оплаченному из русской государственной (то есть, государевой) казны.
И собор поверил этому бреду вполне; в его постановлениях говорилось: «<…Стоглавый> собор <…> и что писаша о знамении честнаго креста, сиречь о сложении двою перстов, и о сугубой аллилуйе и о прочем, еже писано неразсудно, простотою и невежеством в книзе Стоглаве, и клятву юже без разсуждения и неправедно положиша, <то есть анафему Стоглава на не-двуперстие и не-двоение аллилуиа> мы <…(имена и титулы)> разрешаем и разрушаем, и той собор не в собор, и клятву не в клятву, но ни во что вменяем, яко же и не бысть. Зане той Макарий митрополит <председатель Стоглавого собора> и иже с ним мудрствоваша невежеством своим безразсудно, якоже восхотеша сами собою, не согла-сяся с греческими и с древними харатейными словенскими книгами, ниже со вселенскими святейшими патриархи о том советоваша, и ниже совопросишася с ними»; цит. по [2, с. 179–180]. Таким образом, от греческих книг, в отличие от «словенских», снова, как и на соборе 1654 г. (см. с. 126) не требовалось быть «древними харатейными» — они и любые хороши — неизменяемый в веках эталон! Феодоритово слово о двуперстии «солгано от некиих суемудрых и сокровенных еретиков»! — где же и когда жили и составили это слово эти сокровенные еретики? — неизвестно. Житие св. Евфросина Псковского (в котором обосновывается и утверждается сугубая аллилуиа) «писано от соннаго мечтания». Сказание о белом клобуке «лживо и неправедно», а его автор «писа от ветра главы своея». Причина «заблуждений» Стоглавого собора указана в том, что он был собран без благословения восточных патриархов — можно ли было сильнее унизить русское национальное чувство? Стоглавый собор «вменен ни во что, якоже и не бысть» — проще, точнее и честнее было бы сказать, что все прошлое русской Церкви «вменено ни во что, яко не бысть».
Немного отвлекаясь от основной темы, процитирую, к слову, отзыв о Стоглавом соборе более поздней, изданной уже Синодом, полемической книги «Обличение»: «Онии стоглавые отцы, таковое сложение перстов узаконяюще, от невежества то сотворили. Собор сей не только стоглавым, но и единоглавым не достоин нарещися: понеже ни единыя главы — имущия мозг чистый, могущия о предложенных вещах здраво разсуждати, — не было и основан на единых баснях»; цит. по [54, с. 123]. Это писали и публиковали русские архиереи, в дни памяти святых участников Стоглавого собора соб-ственноустно и принародно им молившиеся.
В 1667 г. греки, не сдерживаясь, мстили русским за их автокефалию и патриархат, за упреки (вполне справедливые, что греки прекрасно знали) по поводу Флорентийского собора, обливательного крещения и склонности к унии, за теорию третьего Рима и возвеличение русского православия, а русский царь им это заказывал и щедро оплачивал, и только поэтому их языки и перья развязались до такой степени. В результате собора Россия оказалась хранительницей не православия (как считали до собора почти все русские люди), а множества богослужебных ошибок и грубых суеверий. Все русские епископы подтвердили это оплевание русской истории и святости; духовные лица, способные сопротивляться (на соборе — подсудимые), были уже в рядах противников власти, в рядах ее сторонников остались только безмолвно-покорные подписанты.
Демонстрируя злобную мелочность, собор рекомендовал разрешать все бытовые вопросы (об облачениях, и т. п.) «по чину восточным Церкви <… > яко бы во святой соборной Церкви было единомыслие и согласие во всем, якоже во священнодействии, и во священных ризах и в прочих церковных чинах такожде быти согласию, и во всех одеяниях, ихже носим. <…> Аще ли же кто станет укоряти носящих греческия одежды, таковый, аще от священнаго чина будет, да извержется, аще ли от мiрскаго, да будет отлучен»; цит. по [2, с. 181]. В первый и, вероятно, в последний раз в церковной истории извержение из священного сана и отлучение от Церкви угрожали «укоряющим» определенный вид одежды клирикам и мiрянам. Собор даже запретил писать на иконах русских митрополитов Петра и Алексия в белых клобуках! — которые они, вероятно, носили фактически и в которых изображены на всех старых русских иконах; первый шаг к вскоре последовавшему переписыванию икон для фальсификации перстосложения.
Итоговое постановление собора: «<…> повелеваем всем <…> покорятися святой восточной Церкви. Аще ли же кто не послушает <…> аще ли будет от священнаго чина, извергаем и обнажаем его всякаго священнодействия и проклятию предаем. Аще же от мiрскаго чина, отлучаем и чужда сотворяем от Отца и Сына и Святаго Духа, и проклятию и анафеме предаем, яко еретика и непокорника. <…> И аще пребудет во упрямстве своем до скончания своего, то да будет и по смерти отлучен, и часть его и душа его со Иудою предателем и с распеншими Христа жидовы и с Арием и с прочими проклятыми еретиками. Железо, камение и древеса да разрушатся и да растлятся, а той да будет не разрешен и не растлен во веки веков, аминь»; цит. по [2, с. 181].
Такие неслыханные ранее в России проклятия объясняются, конечно, неприязнью греков к русским варварам, осмелившимся думать и молиться по-своему, обличать в неправоте своих учителей, да еще и претендовать на лидерство в православном мipe, неприязнью, копившейся 2 века автокефалии русской Церкви и излившейся сразу, по просьбе, под контролем, при одобрении и за счет русского царя, считавшего такое излияние полезным для его великих планов и даже верившего (вероятно, только отчасти) в правоту проклинателей. Не зря Андрей еп. Уфимский уже в XX в. назвал этот собор «русским разбойничьим» по аналогии с «разбойничьим» монофизитским епископским собором в V в., принявшим (с грубыми нарушениями процессуальных норм) еретические постановления, впоследствии (в том же столетии) дезавуированные Церковью на IV вселенском Соборе.
Что касается неповинующихся, то собор рекомендовал «наказать злочестивых и градским законом, и казнить их разным томлением и различными муками», квалифицированно, услужливо и своевременно подсказав царю и русскому правительству (которые как миряне могли и не знать таких подробностей из церковной истории), что по постановлению 5-го вселенского собора еретикам «овым языки отрезоша, овым руце отсекоша, овым уши и носы, и позориша их по торгу, и по том сослани быша в заточение до кончины их». А «патриарху Иоанну иконоборцу повеле благочестивая царица Феодора сотворити лепое отмщение: <…> ослепити его и сослати и с последующими ему в лютейшия места»; цит. по[117, с. 83, 84]. Не пожалели иерархи-греки русских глаз, языков, рук, ушей и носов; соименные члены греческих тел они, вероятно, поберегли бы. Не пожалели отчасти по своему разумению, а отчасти потому, что не пожалел их их главный организатор, подсказчик, работодатель и кассир — русский царь Алексей Михайлович. Ну, а ему виднее — рассуждали, вероятно, они; варвары есть варвары; пусть друг друга режут; наше дело чистое — учительское, мы правду пишем. Не пожалели побежденных противников и русские иерархи — участники собора; их безжалостность столь отвратительна и столь печальна, что я не могу о ней писать. О казнях смертью не сказано, но всем (грекам в том числе) было ясно, что их ждать не долго.
