Учиненное в 1339 году в Алмалыке побоище стоило христианам жизни трех монахов, трех послушников, одного генуэзского негоцианта; тогда же была разрушена их церковь. [208]
Что касается храма, то он был отстроен заново в следующем году державшим путь в Китай Иоанном де Мариньоли, который смог без помех проповедовать в этом городе и даже крестить «множество правоверных», что указывает на то, что преследования к тому времени прекратились. Однако, начиная с 1360 года, исчезли всякие упоминания об илийской миссии; поскольку Тимуру тогда было всего лишь двадцать четыре года, упрекать его в чем-либо неправомочно; принятие Тоглуг-Тимуром нового вероисповедания ответственным за это равно быть не могло.
Дело в том, что в те годы миссионерство начало утрачивать былой размах. Причину этого следует искать в Великой чуме 1347–1348 годов. На Востоке она унесла жизни множества монахов, тративших свои силы, не считаясь ни с чем, как поступали они и в Европе, где перепуганное белое духовенство, подобно простым мирянам, думало лишь о спасении своей жизни. На Западе чума привела к такой смертности, что желавших посвятить себя служению Богу резко убавилось по причине фантастического ухудшения демографической ситуации. Тем не менее миссионерская деятельность возобновилась через десяток лет, когда угроза катастрофической повальной болезни стала постепенно отступать. В 1352 году епископская кафедра появилась в столице Золотой Орды, Сарае; другое епископство было учреждено в Нахичевани в 1356 году; возглавил его сначала армянин, а затем француз Иоанн Гельфонтенский (1377); еще одна епархия появилась в 1374 году в Мараге. С 1373 по 1390 год францисканский монастырь действовал в Астрахани. В 1375 году папа римский поручил епископам Тебризскому, Марагскому и Нахичеванскому самим избрать епископа для Султании.
На то, что Тимуровы войны заметно повлияли на деятельность миссионеров, не указывает ничто. В 1392 году Рогерий Английский и Амвросий Сиенский запросили у Святого престола подкрепление, и папа направил к ним четырнадцать францисканцев.
Имеются данные о том, что в 1393 году было учреждено епископство с центром во многострадальном Ургенче.
В 1398 году Его Святейшество направил в Султанию вместе с двумя десятками монахов епископа, известного под именем Иоанна Султанийского. Датируемое 1401 годом письмо Бонифация IX сообщает нам, что в Сарае пребывал оберегатель дарохранительницы. Как весьма красноречиво доказывает Ж. Ришар, «Libellus», составленный Иоанном Султанийским в 1404 году, пессимистической картины положения восточного христианства в себе не содержит. Разумеется, архиепископ жалуется на опустошительные набеги Тимуровых войск, виновных в разрушении церквей и обращении в рабство многих христиан, особенно на Кавказе, в Армении и на Нижней Волге, там, где миссионеры потрудились более всего, но в то же самое время он говорит о наличии католиков в Багдаде и Курдистане, коими занимались доминиканцы. Он утверждает также, что находящийся в Моссуле сирийский католикос к латинянам расположен доброжелательно; что Армения является территорией весьма плодородной; что большие успехи получены в краю зихов; что деятельность монахов оказалась очень эффективной в Грузии. Более того: он клянется, что Тамерлан благоволит Западу. По его словам, его работе ничто не мешает. В письме от 19 августа 1398 года к францисканцам и доминиканцам Бонифаций IX призывает их восстановить те многочисленные храмы, что разрушила война (это будет сделано в первые десятилетия XV века). В 1410 году попавший на Кавказ немецкий рыцарь Иоанн Шильбергер рассказывает о францисканских монахах, правивших службу на татарском языке. [209]
Итак, при всей неустойчивости положения латинских миссий они сумели пережить, пусть не без потерь, но сохранив главное, трудную эпоху Тимуровых войн. Извести их не составило бы никакого труда. Но этого не произошло. Позволительно ли в таком случае утверждать, что Тимуру захотелось пощадить Запад? Ответить можно утвердительно, если иметь в виду 1400 год, когда Великий эмир вступал в Восточное Средиземноморье и Анатолию (тогда же он использовал Иоанна Султанийского в качестве посла). Чем же являлись, в его представлении, латиняне? Самое большее — малозначительной картой в игре против Османов и Мамлюков; быть может, нечто большее в том, что касалось реструктуризации международной торговли. А если иметь в виду события, имевшие место до 1400 года? Можем ли мы вопреки действительности позволить себе, подобно Тамерлановым подданным, поверить блефу «священной войны»?
Не исключено, что у кого-то возникнет желание найти причины затухания миссионерской активности католиков на Востоке. Победа Османской империи, несомненно, явилась одной из них; затем — и особенно — истощение сил Европы вследствие Столетней войны, а позднее — открытие новых горизонтов, сначала африканских, а потом (усилиями конкистадоров) — американских. [210]
Глава XII
Культурная жизнь
Есть нечто несправедливое в общепринятом мнении, что тимуридское Возрождение — то есть культурное движение, оказавшее животворное воздействие на изящную словесность, пластические искусства и науки и придавшее восточному исламу XV столетия неслыханное значение в истории мусульманской цивилизации, — развернулось по смерти Тимура, в правление Шахруха, Улугбека, Байкара и их наследников; нет, тимуридский Ренессанс зародился еще при Великом эмире, когда в некоторых областях культуры были достигнуты высоты, которые для потомков оказались недоступными.
Разве он ничего не произвел на свет ранее 1410–1430 годов, этих свидетелей появления первых шедевров в живописи, архитектуре и науке (к примеру, в 1422 году завершилось строительство большой обсерватории в Самарканде), и разве не ясно, что все их авторы родились в предыдущем веке, то есть во времена Тамерлана? Пороки и достоинства того или иного поколения проистекают из свойств тех, кто его породил и затем сформировал. И поэт Джами (1414–1492), и художник Бехзад (прибл. 1450–1520) были воспитаны на примере их предшественников из 70-х годов XIV века.
В конечном счете в основе всего находится Тимур. Именно в созданном им обществе — сначала в Самарканде, где он собрал лучших мастеров, свезенных со всего Востока, а затем в других городах Ближнего и Среднего Востока (это указывает на то, что он не лишил их художников вовсе) — родились и прошли школу такие художники, как, например, Гиятаддин (автор знаменитой миниатюры «Гумай и Гумаюн», сохранившейся в парижском Музее декоративного искусства), который в 1420 году совершил путешествие в Китай приблизительно с теми же настроениями, с какими живописцы наши отправлялись в Италию; архитекторы, построившие в 1417 году в Мешхеде мечеть Гоухар Чад и в 1435 году медресе Улугбека; один из блистательнейших математиков исламского мира по имени Аль-Каши, получивший известность благодаря успешно завершенному систематическому анализу десятичных дробей (ум. 1437); такие астрономы, как скончавшийся в том же году Казы-заде Руми, который принадлежит к кругу редких ученых — обладателей собственного мавзолея (усыпальница его находится в мемориале Шахи-Зинда, что в Самарканде, среди гробниц Тимуридов. [211]
Видимо, есть необходимость рассеять недоразумение, которое, возможно, возникает при использовании понятия «ренессанс». Согласно западной терминологии, данное слово имеет в виду возврат к утерянной Античности, страстное желание разобраться в достигнутом, а также в основах, на которых зиждется общество. Ничего такого не наблюдалось в Иране Треченто и Кватроченто, то есть в Иране XIV и XV веков, где никто не собирался отказываться от недавнего прошлого или от богатейшего вклада в культуру мусульманской цивилизации; вопрос был в том, чтобы, опершись на то и другое, им же придать блеск и энергию после периода, как полагают, упадка или по меньшей мере неопределенности и нестроения как результатов кочевнических набегов, совершавшихся с территории Центральной Азии, так же как следствие злобного отношения к новшествам: именно это явствует, например, из заявления, сделанного в 1349 году Муизаддином Пир-Хусейном, гератским маликом, одним из «сберегателей» иранизма.
Изучение пластических искусств, изящной словесности и наук времен тимуридского Ренессанса убеждает нас в том, что его миновали фундаментальные новации, коренным образом изменившие культурный пейзаж ислама, как, например, в абассидском IX веке в Самарре или позднее, когда в Османской империи была разработана идея больших мечетей; зато он принес с собой некоторое изменение вкусов, а также определенное усовершенствование технических средств, равно как и заметное повышение качества и количества произведений искусства, в которых выразилось состояние души потомков Тимура и визирей и которые придали новый импульс общественной жизни и открыли перспективы, если не новые, то более широкие.
