Какова же реальная стоимость закопанного десятью солдатами золота? Полностью засыпанный золотыми монетами бочонок из-под пороха весил не менее 50 кг, несмотря на то, что по размерам совсем невелик. Бочонков было всего восемь, и значит, в очень компактном по площади захоронении содержится не менее 400 кг золота (серебра, или того и другого вместе). Стало быть, свыше $ 4 500 000 по нынешнему курсу, при максимальном везении. Но вовсе не денежная составляющая интересовала меня, когда я в первый раз приехал в сильно разросшийся после войны город Борисов. Ничего из того, что я вам только что рассказал, я в ту пору ещё не знал, но был полон юношеского энтузиазма и жажды приключений. Ведь, пожалуй, ни одна кладоискательская легенда не привлекала меня больше, чем легенда о захороненных в окрестностях Борисова восьми бочонках золотых червонцев.
Почему именно она? Право, не знаю, что и сказать. То ли потому, что услышал её в достаточно ещё романтическом возрасте, то ли потому, что чем больше узнавал я об этом малоизвестном эпизоде нашей истории, тем больше проникался идеей непременно отыскать следы сего загадочного клада. Надо сказать, что традиционно, исходя из имевшейся у меня скудной информации, поиски восьми бочонков велись мною вдоль реки Березины, поскольку в исходной легенде довольно ясно указывалось на то, что события происходили именно около этой реки. Ах да, я же не рассказал о том, как узнал о самой легенде! Сейчас исправлю это досадное упущение. Предоставляю слово старой-престарой вырезке из газеты «Неделя» аж за далёкий 1977 год.
«О тому что, отступая из Москвы, Наполеон увёз с собой много награбленных сокровищу писалось не раз, — пишет Н. Матуковский, собственный корреспондент «Известий». — Всевозможные гипотезы сводились, в общем-то, к одному: сокровища были брошены где-то в районе белорусского города Борисова, там, где войска Бонапарта потерпели очередное сокрушительное поражение. Гипотезы эти время от времени подогревались сообщениями о найденных на дне Березины золотых и серебряных монетах, то химическим анализом воды в одном из озёр (повышенное содержание серебра). Но вот я листаю документы, обнаруженные недавно в архиве.
“Дело канцелярии минского губернатора. О кладах найденных в Минской губернии. Начато 20 июня 1896 г., окончено 8 ноября 1897 г. Имею честь препроводить при сём на рассмотрение Вашего сиятельства докладную записку отставного губернского секретаря Рачковского об оказании ему содействия при раскопках зарытых, будто бы в земле около Борисова, бочонков с золотом”.
Губернатор Минска в свою очередь запросил: “На какой земле зарыто золото — казённой, церковной, общественной или частной?” На что Юлиан Рачковский ответил: “Местность принадлежит городу Борисову. Она луговая и никаких там памятников древности не было, и нет...”
Как отставной губернский секретарь узнал о наполеоновском кладе? Оказывается, через много лет после войны в его дом зашёл пожилой солдат и рассказал следующее. “...Французы двинулись из Борисова на переправу, устроенную в 10 верстах от Борисова на реке Березине у деревни Студёнка, — передаёт рассказ солдата в своей записке Ю. Рачковский. — Я и десять моих товарищей напали на крытый шарабан, запряженный тройкой лошадей. Возница-француз соскочил с козел, обрезал постромки, вспрыгнул на неё верхом и умчался. Мы бросились к бричке и увидели бочонки, их было восемь. С одного сбили тесаком обручи — там лежали золотые червонцы. Мы вырыли яму, высыпали золото в неё, затем набросали туда поломан-ные ружья и сабли, засыпали землёй, сверху разожгли костёр, погрелись и двинулись за войсками”.
Рачковский сообщает далее: “Солдат Евхим хотел показать моему отцу, где зарыты червонцы. Но за ночь всё покрылось снегом. Ещё через ночь Евхиму сделалось хуже, и он сказал: “Видно не пользоваться мне богатством. Все мои товарищи погибли, остался один я. И мой конец близок”».
Вот, собственно говоря, и вся та информация, на которую я опирался в своих ранних поисках. Информация, согласитесь, очень скудная и крайне фрагментарная. Но меня воодушевляло то, что общий район действий был очерчен достаточно точно. Напомню дошедшие до нас слова самого старого солдата Иоахима, повествующего об этой истории. Он говорит о времени захоронения клада так: «Когда французы двинулись к Березине...» Отсюда я делал однозначный вывод о том, что эпизод с захоронением клада произошёл именно в момент отступления французских войск от Старо-Борисова к Студёнке, к наскоро выстроенным переправам. Вполне вписывалось в эту легенду и упоминание о том, что на следующий день пятеро из десяти закапывавших клад солдат погибли в бою. Видимо (думал я), имелось в виду известное сражение при Брилях, в котором действительно обе противоборствующие стороны понесли значительные потери. Каждый из нас и теперь может увидеть высокие насыпи громадных братских могил, воздвигнутых на правом берегу Березины, как раз напротив деревни Студёнки.
И всё бы хорошо, всё бы здесь ладно, но вот только никаких следов золотого захоронения отыскать не удавалось многие годы. Следы прочих исторических кладов я, так или иначе, но находил, а здесь так и сохранялась полная неясность. Впрочем, бог бы с ним, с золотом, не в нём была суть. Мне не удавалось отыскать даже и следов того раскопа, которые однозначно указали бы, что искомый клад уже давно выкопан и вывезен.
Хотя нет, два следа от каких-то раскопок всё же отыскались — две явно искусственного происхождения воронки. В номере газеты «Клады и сокровища» № 1-2 за 1998 год в своей статье «Конец старинной легенды» я изобразил план местности, где, по моему мнению, происходили основные события, изложенные в данной легенде. Однако одна из подозрительных воронок была уж очень мелка и жалка, и представить себе, что именно здесь некогда скрывались монеты из восьми бочонков, я никак не мог. Вторая же воронка была примерно в четыре метра диаметром и очень походила на место чьих-то давних и, я бы сказал, чересчур масштабных раскопок. Она была, напротив, слишком велика и уж слишком глубока для нескольких вёдер золотых монет. Сделать столь глубокую «закопушку» без хорошего шанцевого инструмента, одними тесаками, наши солдаты просто не могли.
Тщательно обыскав прилегающую к реке местность, я тогда подумал, что если клад и был некогда зарыт здесь, то произошло сие событие именно в этом месте. И не нахожу я его только потому, что он спрятан на участке, совершенно непроходимом и для поисков недоступном. Но, как потом оказалось, я сильно заблуждался. Случилось так, что в начале 2001 года одному моему знакомому поисковику позвонил житель г. Борисова и заявил о том, что имеет сведения о том, где захоронен большой клад, лежащий неподалёку от города с наполеоновских времён. Проверить данное сообщение попросили именно меня. Вышедший на место условленной встречи белорус долго петлял по лесу (видимо, хотел меня как следует запутать), пока не вывел меня на давным-давно проверенный мною заливной луг, расположенный рядом с широким водоотводным каналом.
— Вот именно здесь и лежит тот старинный клад, — торжественно объявил мой проводник, щедро обводя рукой площадь размером примерно в половину квадратного километра.
Я, естественно, тут же поинтересовался, что предположительно находится в этом месте, и откуда, собственно говоря, ему про него известно. На что мне было уверенно заявлено, что сведения об этой тайне сохранялись в одной деревенской семье, предок которой видел, как отступающие французы закапывали на лугу какие-то ящики. Таким образом, сразу возникали два явных противоречия с содержанием основной легенды о солдате Иоахиме. Во-первых, становилось ясно, что данное захоронение осуществляли сами французы, а вовсе не наши солдаты. А во-вторых, в яму на лугу зарывались какие-то ящики, а вовсе не содержимое разбитых бочонков. Но делать было нечего, пришлось провести повторную проверку.
Ещё раз тщательнейшим образом прочесав местность на правом берегу водоотводного канала, я перешёл на его левый берег. Ещё несколько проходов, и я вновь уткнулся в крохотное озерцо хорошо известной мне второй воронки. Получалось так, что именно сюда, и больше никуда, в далёком 1812 году были опущены таинственные ящики, и никакой связи между искомыми восемью бочонками и данной воронкой не было и быть не могло.
Следствие моё однозначно зашло в тупик. Там, где, по идее, мог быть закопан клад, там не было ни его самого, ни следов того, что он был выкопан ранее. А искать там, где его просто не могло быть по определению, было совершенно бессмысленно. Я вернулся в Москву и тут совершенно случайно встретился с подлинным корифеем кладоискательского дела В.Т. Смирновым. Выслушав историю моих поисков, он деликатно улыбнулся и уверенно заявил о том, что там, где я искал легендарные бочонки, они никак не могли быть зарыты. Разумеется, я тут же попросил его изложить свою версию событий, поведанных в записке дворянином Юлианом Рачковским в 1897 году.
