«Что же касается нас, – сообщал Астахов Молотову в тот же день, но в другом письме, – то в населении уже вовсю гуляет версия о новой эре советско-германской дружбы, в результате которой СССР не только не станет вмешиваться в германо-польский конфликт, но на основе торгово-кредитного соглашения даст Германии столько сырья, что сырьевой и продовольственный кризисы будут совершенно изжиты. Эту уверенность в воссоздании советcко-германской дружбы мы можем чувствовать на каждом шагу в беседах с лавочниками, парикмахерами и всевозможными представителями разнообразных профессий. Та антипатия, которой всегда пользовались в населении поляки, и скрытые симпатии, которые теплились в отношении нас даже в самый свирепый разгул антисоветской кампании, сейчас дают свои плоды и используются правительством в целях приобщения населения к проводимому курсу внешней политики». Видимо, отголоском этих сообщений, шедших «на самый верх», являются записи Жданова 1939 г., которые, по предположению Л.А. Безыменского, делались во время или после бесед со Сталиным: «Возможно ли сговориться с Германией? Россия – лучший клиент… В Германии симпатии к русскому народу и армии».[277]
12 августа Гитлер беседовал с Чиано. В тот же день в Москве открылось совещание военных миссий СССР, Великобритании и Франции. 13 августа Шнурре вызвал Астахова («извинившись, что потревожил мой воскресный отдых», отметил советский дипломат). «События идут очень быстрым темпом и терять время нельзя», – сказал он в качестве в прелюдии и передал послание Риббентропа, полученное по телефону из Зальцбурга: Гитлер готов вести политические переговоры в Москве, но поручит это не МИД, а одному из своих ближайших соратников по партии, например, Гансу Франку, участнику «Пивного путча», а ныне министру без портфеля и президенту Академии германского права. «Шнурре подчеркнул, что речь может идти вообще о лице подобного калибра, а не только о Франке», и «как бы от себя» добавил, что «наиболее верным способом была бы непосредственная беседа Риббентропа с Молотовым». Интересно, что последних слов нет ни в краткой записи Шнурре, ни в телеграмме Астахова Молотову; есть они только в дневнике поверенного, который тоже пересылался в Москву.
Риббентроп позднее утверждал: «Сначала я предложил послать в Москву не меня, а другого полномочного представителя – я подумал прежде всего о Геринге. Принимая во внимание мою деятельность в качестве посла в Англии <участие в комитете по невмешательству в испанские дела, где Риббентроп и итальянский посол Гранди вели ожесточенную борьбу с советским полпредом Майским. – В.М.>, мои японские связи <Антикоминтерновский пакт. – В.М.> и всю мою внешнюю политику, я считал, что для миссии в Москву буду выглядеть деятелем слишком антикоммунистическим. Но фюрер настоял на том, чтобы в Москву отправился именно я, сказав, что это дело я «понимаю лучше других».[278] Но этот рассказ, признаться, вызывает сомнения. К моменту определения кандидатуры посланца Гитлер был готов заключить пакт практически любой ценой, что исключало провал миссии. Напротив, подписание договора стало бы личным успехом того, кто скрепил бы его своей подписью. Этого честолюбивый Риббентроп не отдал бы никому, кроме фюрера (об этом речь не шла), тем более своему главному недругу Герингу, вражда с которым, помимо личной антипатии, имела еще и геополитический подтекст: рейхсмаршал был главным атлантистом нацистского двора. Впрочем, нет – эту «честь» следует уступить самому фюреру…
Вопрос о том, кто будет представлять Третий рейх на переговорах, волновал и Шуленбурга, который считал наилучшей кандидатурой себя самого. «Конечно, именно я – тот человек, который лучше и легче других может беседовать с господином Молотовым. Сейчас этот странный человек с тяжелым характером привык ко мне и в разговорах со мной почти полностью отбросил свою всегдашнюю сдержанность», – писал он Вайцзеккеру 14 августа. Но вопрос был решен без участия посла. В тот же день в 22 часа 53 минуты по берлинскому времени Риббентроп отправил ему сверхсрочную телеграмму с сообщением для Молотова, однако, на деле это было послание Гитлера Сталину. Оба понимали, кто на самом деле принимает решения. «Я считаю важным, – указывал рейхсминистр, – чтобы они <германские предложения. – В.М> дошли до господина Сталина в как можно более точном виде, и я уполномачиваю Вас в то же самое время просить от моего имени господина Молотова об аудиенции с господином Сталиным, чтобы Вы могли передать это важное сообщение еще и непосредственно ему»,
Московский Тильзит
Диктаторы лично вступили в игру. Румынский дипломат Гафенку сравнил «политику двоих» («politique a deux») Гитлера и Сталина с политикой Наполеона и Александра I в период Тильзитского мира.[279] Аналогия приходила в голову не ему одному. 16 сентября 1939 г., через две недели после начала войны, Дрие Ля Рошель, не сводивший глаз с карты Европы, кратко записал в дневнике: «Гитлер и Сталин. Ср. Наполеон и Александр в Тильзите».[280]
Заключительная фаза подготовки нового Тильзита началась визитом Шуленбурга к Молотову 15 августа. В кармане у посла лежали указания Риббентропа, которые было велено передать устно, – квинтэссенция германских предложений. Переводчик Павлов записал их – вероятно, в некоторой спешке, чем вызваны стилистические шероховатости. Привожу послание рейхсминистра в переводе с немецкого по сборнику «СССР-Германия»; запись Павлова, опубликованная в сборнике «Год кризиса», немного отличается в деталях и формулировках, но не по содержанию.
«1. Идеологические расхождения между Национал-Социалистической Германией и Советским Союзом были единственной причиной, по которой в предшествующие годы Германия и СССР разделились на два враждебных, противостоящих друг другу лагеря. События последнего периода, кажется, показали, что разница в мировоззрениях не препятствует деловым отношениям двух государств и установлению нового и дружественного сотрудничества. Период противостояния во внешней политике может закончиться раз и навсегда; дорога в новое будущее открыта обеим странам.
2. В действительности, интересы Германии и СССР нигде не сталкиваются. Жизненные пространства Германии и СССР прилегают друг к другу, но в столкновениях нет естественной потребности. Таким образом, причины для агрессивного поведения одной страны по отношению к другой отсутствуют. У Германии нет агрессивных намерений в отношении СССР. Имперское правительство придерживается того мнения, что между Балтийским и Черным морями не существует вопросов, которые не могли бы быть урегулированы к полному удовлетворению обоих государств. Среди этих вопросов есть и такие, которые связаны с Балтийским морем, Прибалтикой, Польшей, юго-восточным районом <Европы. – В.М> и т.д. В подобных вопросах политическое сотрудничество между двумя странами может иметь только положительный результат. То же самое относится к германской и советской экономике, сотрудничество которых может расширяться в любом направлении.
3. Нет никакого сомнения, что сегодня германо-советские отношения пришли к поворотному пункту своей истории. Решения, которые будут приняты в ближайшем будущем в Берлине и Москве по вопросу этих отношений, будут в течение поколений иметь решающее значение для германского и советского народов. От этих решений будет зависеть, придется ли когда-нибудь двум народам снова, без возникновения каких-либо действительно непреодолимых обстоятельств, выступить друг против друга с оружием в руках, или же снова наступят дружеские отношения. Прежде, когда они были друзьями, это было выгодно обеим странам, и все стало плохо, когда они стали врагами.
4. Верно, что Германия и Советский Союз, в результате многолетней вражды их мировоззрений, сегодня относятся друг к другу с недоверием. Должно быть счищено много накопившегося мусора. Нужно сказать, однако, что даже в этот период естественные симпатии немцев и русских друг к другу никогда не исчезали. На этой базе заново может быть построена политика двух государств.
5. Имперское правительство и Советское правительство должны на основании всего своего опыта считаться с тем фактом, что капиталистические демократии Запада являются неумолимыми врагами как Национал-Социалистической Германии, так и Советского Союза. Сегодня, заключив военный союз, они снова пытаются втянуть СССР в войну против Германии. В 1914 году эта политика имела для России катастрофические последствия. В общих интересах обеих стран избежать на все будущие времена разрушения Германии и СССР, что было бы выгодно лишь западным демократиям.
6. Кризис в германо-польских отношениях, спровоцированный политикой Англии, а также британская военная пропаганда и связанные с этим попытки создания <антигерманского> блока делают желательным скорейшее выяснение германо-русских отношений. В противном случае, независимо от действий Германии, дела могут принять такой оборот, что оба правительства лишатся возможности восстановить германо-советскую дружбу и совместно разрешить территориальные вопросы, связанные с Восточной Европой. Поэтому руководителям обоих государств <выделено мной. – В.М> следует не пускать события на самотек, а действовать в подходящее время. Будет губительно, если из-за отсутствия взаимопонимания по отношению к взглядам и намерениям друг друга наши народы окончательно разойдутся в разные стороны.
