Так же решительно отказала послам и инокиня Марфа, прямо высказав при этом причины своего отказа. «И государыня, инока Марфа Иоанновна, – говорится в «Книге об избрании и венчании на царство Михаила Феодоровича», – у архиепископа Феодорита со властьми, и у боляр, у Феодора Иоанновича Шереметева с товарищи, всенародного прошения и челобитья выслушав, им отказала. А говорила, что у него, Государя, Михаила Феодоровича, и у нее, государыни, чтоб на таких великих преславных государствах быти Государем, и в мысли нет. Потому что он, Государь, во младых летех.
А Московского государства, всяких чинов люди, прежним государям не прямо служили, как праведными судьбами Божиими, блаженныя памяти, великого Государя Царя и Великого Князя Феодора Иоанновича всея России не стало, и после его, Государя, выбрали на Московское государство Царем и Великим Князем Бориса Феодоровича Годунова, и крест ему целовали, что было ему и детям его служити и прямити, и, опричь его и детей его, на Московское государство иного никого не хотети: а после смерти его, на Московском государстве учинился Государем Царем и Великим Князем сын его, царевич Феодор Борисович: и, крест ему целовав, Московского государства всяких чинов люди, изменили, отъехали к вору Гришке, расстриге Отрепьеву.
И после того вора, Гришки Отрепьева, выбрали на государство Государя Царя и Великого Князя Василия Иоанновича всея России и, крест ему целовав, изменили ж, многие отъехали в Тушино к Вору, а которые от него, Государя, не отъехали, были на Москве, и они царя Василия постригли, а постригши его, и братию его, отдали в Литву. И сыну моему, виде таковое, прежним государем, московских людей крестопреступление и Московскому государству, от польских и от литовских, и от русских людей, разорение, что прежних великих государей, из давных лет, сокровища царские, литовские люди вывезли, а дворцовые села, и черные волости, и пригородки, и посады розданы в поместья дворянам и детям болярским, и всяким служилым людям, и запустошены, а всякия служилые люди бедны, и ему, сыну моему, будучи на Московском государстве, всех служилых людей жаловать, и свои государевы обиходы полнити, и против недругов, польского и литовского королей и иных пограничных государей, стояти чем будет. Да и выбрану сыну моему на Московском государстве быть Государем опасно, что отец его, Государев, преосвященный митрополит Филарет Никитич Ростовский и Ярославский, ныне в Польше, в великом утеснении: а сведает то король Польский, что, по прошению и по челобитью всего Московского государства, сын его на Московском государстве Государем Царем и Великим Князем всея России, и король тотчас велит над отцом его Государевым, какое зло учинити. Да и без благословения отца своего, на Московском государстве ему, Государю, быти никак не мочно».
Эти отказы повергли в величайшее уныние всех членов посольства, которые в прямодушном слове великой старицы Марфы не могли не видеть истинной правды: действительно, люди Московского государства сильно измалодушествовались за Смутное время и государям своим прямо не служили; Смоленск и Новгород были отторгнуты поляками и шведами; царская казна была пуста; все находилось в страшно запущенном состоянии, разобраться в котором было чрезвычайно трудно молодому Михаилу; наконец, в глазах инокини Марфы ничто не являлось ручательством, что подданные будут служить ему лучше, чем прежним государям после смерти Феодора Иоанновича, а между тем – согласие на избрание на царство могло немедленно отразиться на судьбе отца молодого государя, пребывавшего в плену, – Филарета Никитича.
Решительно отказав послам, инокиня Марфа и ее сын были тем не менее глубоко тронуты всенародным избранием Михаила Феодоровича. Вот почему, под влиянием таких разнородных чувств, их охвативших, они и отказывали послам, с «великим гневом и со многими слезами», и затем долго не хотели идти вместе с ними «за кресты в соборную церковь».
В соборе Ипатьевского монастыря, при молебном пении, послы и «всенародное множество всех православных христиан с великим слезным рыданием и воплем» опять били челом Михаилу Феодоровичу и его матери, чтобы они согласились на их усиленную просьбу.
Наконец, после нескольких отказов в продолжение шести часов, старица Марфа и ее сын, видя неотступное моление приехавших послов, убедились, что Сам Господь призывает Михаила на великий, но тяжкий подвиг служения измученной и вконец разоренной Родине.
Последовало умилительное зрелище: «Великая же Государыня, старица инока Марфа Ивановна, во мнозем душевном умилении и тихости сына своего… со утешением увещевала»; затем она сквозь слезы благословила плакавшего от глубокого сердечного потрясения Михаила Феодоровича.
По одному преданию, она сказала при этом следующее прочувствованное слово: «…Даю вам своего возлюбленного единородного сына, света очию моею, единородна ми суща Михаила Феодоровича: да будет вам государем царем и великим князем, всея Русии Самодержцем, в содержание скипетра царствующего града Москвы и всех великих государств великого Российского царствия. А вы б, богомольцы наши, митрополиты, и архиепископы, и епископы и весь освященный вселенский собор, молили Всемилостивого, в Троице славимого Бога нашего, и Пречистую Его Богоматерь, и великих московских чудотворцев о его государском здравии, и о вселенском устроении, и о благосостоянии святых Божиих церквей, и об утверждении святыя православныя наши хрестьянския веры; и отвратил бы Господь Бог от нас ото всех православных хрестьян меч ярости Своея, и государство бы устроил мирно и немятежно и ото враг непоколебимо навеки, и покорил бы под нозе наша вся враги, восстающая на ны; а святая б наша и непорочная истинная хрестьянская вера сияла на вселенной, якоже под небесем пресветлое солнце, а хрестьянство б было в тишине и в покое».
«Бысть же в тот день на Костроме, – говорит летописец, – радость велия, и составиша празднество чудотворной иконе Пречистыя Богородицы Феодоровской. К Москве же к боярам и ко всей земле послаша и возвестиша им всем. Бысть же радость на Москве велия, наипаче первыя».
Таким образом, 14 марта 1613 года шестнадцатилетний Михаил Феодорович, представитель издревле блиставшего своим благородством и огромными государственными заслугами боярского рода Кобылиных-Кошкиных-Захарьиных-Юрьевых-Романовых, внучатый племянник незабвенной царицы Анастасии Романовны и сын великого своей преданностью Родине и православию митрополита Филарета Никитича, по благословению родительницы своей, инокини Марфы Иоанновны, стал государем всея России.
О каком-либо ограничении его власти Боярской думой или Земским собором, как это имело место при переговорах о королевиче Владиславе, не могло быть, конечно, и речи. Народ, почти насильно умоливший Михаила Феодоровича вступить на царство, от чего последний отказывался с гневом и плачем, разумеется, полностью передал всю неограниченную власть прежних московских государей своему возлюбленному избраннику, отныне Божиею милостию всем своим подданным в отцов и праотца место поставленному.
С 14 марта 1613 года Земский собор и воеводы ополчения, собранного на очищение земли, стали лишь простыми исполнителями царской власти до полного установления всех старых порядков Московского государства, так как Пожарский и Минин, как прекрасно выяснил И. Е. Забелин, шли с последними людьми от земли, «не для того, чтобы перестроить государство на новый лад, а напротив, шли с одной мыслью и одним желанием – восстановить прежний порядок, расшатавшийся от неправды…»
«…При этом необходимо еще запомнить, – говорит Забелин, – что с восстановлением старого порядка само собой последовало, никем не превозглашенное, но всеми глубоко осознанное всепрощение для всех и всяческих воров и негодяев, которые, как скоро Смута утихла и излюбленный был избран, все тут же оказались людьми честными, и в нравственном, и в служебном смысле. Блудные сыны, постигнутые тьмой неразумия, образумились, все люди в бедах поискусились и в чувство и в правду пришли!.. Все смутное воровство было забыто навсегда: кривые тушинцы смешались с прямыми нижегородцами, и старые жернова стали молоть по-старому, как было прежде, как было при прежних государях. А потому весьма понятно, когда прежние порядки установились на своих прежних местах, то и люди, восстановлявшие эти порядки, должны были остаться тоже на своих прежних местах, с прежним своим значением и положением в обществе, а особенно в службе».
Поэтому когда вслед за избранием Михаила Феодоровича подле него образовалась Боярская дума, то первое место в ней по-прежнему занял старейший изо всех по отечеству князь Феодор Иванович Мстиславский, который, хотя и по принуждению Гонсевского, но все же служил в последние годы Сигизмунду. Тушинский боярин, князь Димитрий Тимофеевич Трубецкой, не раз целовавший руку Вору, тоже стал, разумеется, гораздо выше стольника князя Димитрия Михайловича Пожарского.
