Однако необходимость исторической оценки этой «ставки на победу мирового коммунизма» обозначила новое расхождение между историками кануна войны, которое можно считать знаковым. С одной стороны, это демократическая позиция, суть ее изложена Д.Г. Наджафовым. «Скорее всего, — пишет он, — советские руководители действительно уверовали в свою революционную миссию, ставя знак равенства между интересами социалистического Советского Союза и «коренными» (по марксистской терминологии) интересами народов других стран, намереваясь в нужный момент выступить в роли освободителя этих народов от ига капитализма. На практике так называемый пролетарский интернационализм СССР свелся к откровенному национализму (в его советской, национал-большевистской версии), тогда как базовой составляющей Второй мировой войны с самого начала была защита свободы и демократии против наступления сил тоталитаризма».
С другой стороны, это великодержавная, антизападная позиция, проявившаяся в книге М.И. Мельтюхова «Упущенный шанс Сталина». Эта позиция заслуживает особого внимания, потому что ее сторонником оказался автор, который добился весьма значительных результатов в изучении имеющихся и в поиске новых материалов по этой теме. Мельтюхову удалось обобщить практически все факты, ставшие известными в последние годы, и создать комплексное исследование, после которого возврат к старой версии о неготовности Советского Союза к войне уже невозможен. В книге убедительно доказано, что к лету 1941 г. Красная Армия была крупнейшей армией мира, имевшей на вооружении целый ряд уникальных систем военной техники, и эта армия готовилась к наступлению. В 1940–1941 гг. Генштабом Красной Армии было разработано как минимум четыре варианта оперативного плана, содержание которых свидетельствует о подготовке лишь наступательных действий советских войск… Особенно четко эта идея выражена в документе от 15 мая 1941 г. Всего для войны с Германией из имевшихся в Красной Армии 303 дивизий было выделено 247, которые после мобилизации насчитывали бы свыше 6 млн. человек, 62 тыс. орудий и минометов, 14,2 тыс. танков и 9,9 тыс. самолетов. Германия и ее союзники, по данным, приводимым в книге, не располагали силами, способными нанести гарантированное поражение Красной Армии. Превосходство последней по числу дивизий было в 2,3 раза, по личному составу в 2,1, по орудиям и минометам в 2,4, по танкам в 8,7, а по самолетам в 4,4 раза.
После книги Мельтюхова невозможно более рассуждать о миролюбивой политике Советского Союза не только накануне войны, но и в предшествовавшие годы. В книге подробно рассматриваются действия СССР в Польше в сентябре 1939 г., его «борьба за Скандинавский плацдарм», «наращивание советского военного присутствия в Прибалтике», борьба за Балканы, политика, направленная на ослабление позиций Англии и Франции в Европе.
Вместе с тем дискуссию о кануне войны нельзя считать завершенной. Во-первых, как справедливо отмечает сам Мельтюхов, до сих пор засекречены многие документы о состоянии Красной Армии, планы боевых действий против Финляндии, Румынии, Турции, большая часть документов по оперативной подготовке войск, в частности, планы округов, планы прикрытия за весь межвоенный период и т. п. Но прежде всего отсутствуют документы, которые позволяют «в полной мере реконструировать процесс принятия ключевых решений советским руководством в 1939–1941 гг.». Имеющиеся источники не позволяют пока не только ответить на вопрос о причинах отказа от 12 июня как первоначальной даты нападения на Германию, но и обосновать тезис о том, что «Красная Армия должна была завершить подготовку к наступлению не ранее 15 июля 1941 г.».
Во-вторых, вызывает серьезное возражение общий подход Мельтюхова к рассмотрению политики СССР в 1939–1941 гг. Претендуя на объективное воссоздание исторической реальности, на рассмотрение советской внешней политики «без каких-либо пропагандистских шор, а с точки зрения реальных интересов, целей и возможностей Советского Союза», выступая против морализаторских традиций в отечественной исторической литературе и заявляя о том, что в его исследовании речь не идет об оправдании или обвинении советского руководства, Мельтюхов оказывается выразителем великодержавной и антизападной позиции, которая характерна сегодня для многих представителей российской интеллигенции, в том числе и для историков. Эта позиция определила его исследовательский подход — он полностью на стороне Сталина, более того, он сожалеет об упущенном шансе «разгромить наиболее мощную европейскую державу и, выйдя на побережье Атлантического океана, устранить вековую западную угрозу нашей стране». Если бы Сталину удалось реализовать задуманный план, то, по мнению Мельтюхова, «Красная Армия могла бы быть в Берлине не позднее 1942 г., что позволило бы поставить под контроль Москвы гораздо большую территорию в Европе, нежели это произошло в 1945 г. Разгром Германии и советизация Европы позволяли Москве использовать ее научно-технический потенциал, открывали дорогу к «справедливому социальному переустройству» европейских колоний в Азии и Африке…».
Никто не оспаривал бы право М.И. Мельтюхова рассуждать о возможных перспективах советизации Европы более полувека назад, подобно тому, как рассуждают председатель ЛДПР В.В. Жириновский и его последователь, депутат Государственной думы А.В. Митрофанов о позиции современной России по отношению к Западу, если бы не одно важнейшее обстоятельство. Такой подход находится в полном противоречии с заявкой автора на объективное исследование проблемы. Это противоречие можно показать на примере рассмотрения им важнейшего вопроса о роли СССР в развязывании Второй мировой войны. Мельтюхов фактически смазывает инициативную роль СССР в подготовке советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 г., неверно излагает позицию СССР накануне приезда Риббентропа в Москву, обходит вопрос об оценке речи Сталина 19 августа, откровенно замалчивая появившиеся на эту тему публикации. Благодаря соглашению 23 августа, считает Мельтюхов, «СССР впервые за всю свою историю получил признание своих интересов в Восточной Европе со стороны великой европейской державы», поэтому «советско-германский пакт о ненападении можно расценивать как значительную удачу советской дипломатии, которая смогла переиграть британскую дипломатию и достичь своей основной цели — остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Восточной Европе, более широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах, и при этом свалить вину за срыв англо-франко-советских переговоров на Лондон и Париж. Не в интересах советского руководства было препятствовать войне в Европе между англо-французским блоком и Германией, поскольку только война давала ему реальный шанс значительно усилить свое влияние на континенте… Пакт о ненападении, — заключает он, — обеспечил не только интересы Советского Союза, но и тыл Германии, облегчив ей войну в Европе». В выделенных мною словах фактически и заключается ключевая роль СССР в начале Второй мировой войны. Однако эта роль закамуфлирована геополитическими рассуждениями Мельтюхова.
Таким образом, несмотря на очевидные успехи в поиске правды о кануне Великой Отечественной войны, создание его объективной истории требует прояснения еще многих принципиальных моментов. Следование концепции посткоммунистического великодержавия, защищающей агрессивные устремления Сталина, ведет не только к искажению освещения ключевых поворотов его политики, но и не может дать ответа на такой важнейший вопрос, почему Красная Армия, несмотря на свое многократное превосходство, потерпела столь сокрушительное поражение в 1941 г. Рассуждений о роковом просчете советского руководства и неготовности войск к созданию сплошного фронта обороны здесь недостаточно. Подобного рода вопросы вообще не вписываются в эту концепцию, ибо это уже вопросы не о геополитических планах Сталина, а об отношении миллионов красноармейцев к созданному им режиму.
Правде о кануне войны предстоит завоевывать надлежащее место не только в историографии, но и в общественном сознании. Российское общество пока не готово к восприятию такой правды о войне, о чем свидетельствовала его негативная реакция на документальный фильм В. Синельникова «Последний миф» о Викторе Суворове и его книге «Ледокол». И все-таки остается надежда на то, что 9 мая в России когда-нибудь станет не только Днем долгожданного мира, наступившего после кровопролитной войны, Днем памяти о 27 млн. погибших в этой войне, но и напоминанием о нашей слепоте, о том, как не должны строиться отношения власти и общества.
Васил Станшов
На кого надеяться?
Идут годы, дети все меньше и меньше знают о последней войне, участниками и свидетелями которой были их деды. Едва ли не лучше дети разбираются в Троянской войне — может быть, потому, что ее сражения импонируют им сильнее, чем документальные серии по «Discovery» о Второй мировой войне. Но и то и другое звучит для них как сказка о Красной Шапочке или о Белоснежке и ее семи гномах.
