Но Маргарита приняла также другое решение. Чтобы управлять королевством как следует и сохранить его для сына, ей требовался в качестве советника и помощника человек не только твердый и одаренный, но также незаинтересованный и, главное, ни с кем не связанный. Он должен был, кроме того, говорить на ее языке и пользоваться ее расположением. На всей Сицилии она никого такого не нашла. Очень хорошо, она поищет где-то еще. В изменившихся обстоятельствах нужны были новые люди, способные справиться с ними. Королева написала длинное секретное послание своему кузену Ротруду[100], архиепископу Руанскому, объясняя ситуацию и прося, чтобы он послал кого-нибудь из членов семьи в Палермо, чтобы помочь ей. Она сама назвала имена брата Ротруда Роберта из Нойберга или, если он не согласится, другого своего кузена Стефана дю Перша.
То, что королева не напрасно беспокоилась, ясно показали следующие несколько месяцев. Ее надежда на способности каида Петра не оправдалась. К середине лета на Сицилии воцарился хаос. В условиях, когда различные группировки яростно боролись за власть, неутомимо плетя все более сложные интриги, государственная машина перестала работать, а Петр, скорее чиновник, нежели государственный деятель, не мог подчинить неуправляемых и недовольных людей своей воле. Для этого требовалась более крупная фигура – масштаба Майо Барийского, по крайней мере. И даже Майо под конец уступил.
Типичным образцом тех, кто стремился ловить рыбу в мутной воде, был кузен королевы Жильбер[101]. О его характере достаточно хорошо говорит тот факт, что сразу по прибытии его на Сицилию король поспешно вручил ему графство Гравина и сплавил его в Апулию, где, как мы видели, позже он примкнул к заговору против Майо. После смерти короля и вступления родственницы в регентство Жильбер вернулся в столицу и, при скрытой поддержке Ричарда Палмера, вскоре возглавил оппозицию каиду Петру, сетуя публично, что Сицилия отдана во власть рабов и евнухов, и постоянно убеждая Маргариту назначить его главой правительства вместо Петра. Королева с понятным неудовольствием предложила ему место в совете, но Жильбер возмущенно отказался – последовала безобразная сцена, во время которой, если верить Фальканду, он бранил Маргариту за то, что она ставит его на одну доску с рабом, и угрожал ей общим бунтом, а королева плакала.
Но аристократическая фракция нашла в лице графа Гравинского глашатая, которого долго искала, а поскольку их речи с каждым днем становились все более пугающими, королева и Петр признали, что нельзя далее отказывать в представительстве в совете. Поскольку Жильбер продолжал упорствовать, они сделали советником одного из военных вождей, того самого Ришара из Мандры, который защитил Вильгельма I собственным телом во время восстания 1161 г. Для того чтобы уравнять его в достоинстве со своим одиозным кузеном, Маргарита передала ему графство Молизе. Это переполнило чашу терпения Жильбера. Он постарался скрыть свой гнев, но с этих пор начал готовить серьезный заговор против жизни евнуха.
Вскоре соглядатаи Петра донесли ему о том, что происходит. Поначалу он только усилил личную охрану, но со временем постоянные воспоминания о судьбе Майо окончательно расшатали его нервы. Он втайне снарядил корабль и однажды темной ночью отплыл к тем берегам, откуда когда-то давно прибыл, взяв с собой несколько товарищей-евнухов и много денег. Возвратившись в Тунис, он вернулся к своему прежнему имени – Ахмед, к религии отцов и первоначальному занятию, поскольку позже мы встречаем его в качестве командующего флотом калифа Юсуфа Марокканского; причем известно, что он отлично сражался против христиан. После того, что он выстрадал от них в Палермо, это не должно нас удивлять; возможно, он и правда, как утверждал Фальканд, всегда в душе был сарацином[102].
Исчезновение Петра стало для Маргариты тяжелым ударом, а кроме того, породило серьезные проблемы. Она мужественно отрицала, что он прихватил с собой какие-либо королевские сокровища, но не могла пресечь торжествующих реляций Жильбера из Гравины. Чего еще, вопрошал он, можно было ожидать от мусульманского раба; разве Петр не предал свою страну еще раньше – в Махдии семь лет назад? Единственное, чему можно удивляться, – что он не привел своих друзей Альмохадов во дворец, чтобы поделить остатки сокровищ и разделаться с королем. Ришар из Молизе, которому случилось при этом присутствовать, вышел из себя и бросился на защиту своего прежнего начальника, указывая, что Петр не был рабом – его официально освободил Вильгельм I – и что он бежал, как всем известно, от интриг графа Гравинского. Если кто-то назовет его предателем, он, Ришар, готов решить дело раз и навсегда поединком.
Противников удалось развести, прежде чем произошло непоправимое, но инцидент убедил королеву, что ее кузену нельзя дольше оставаться в столице. Под предлогом того, что Фридрих Барбаросса, по слухам, готовит новую экспедицию на юг, она назначила Жильбера катапаном Апулии и Кампании и повелела ему вернуться на материк, чтобы готовиться к войне. Граф не заблуждался по поводу действительной причины своего отъезда; однако, видя, что в нынешней ситуации для него в Палермо нет будущего, он принял назначение и, все еще кипя гневом, отбыл.
После отъезда Жильбера Гравинского Маргарита, вероятно, почувствовала облегчение; но со всех прочих точек зрения ситуация не улучшилась. К счастью, у королевы имелся один советник, к которому она хорошо относилась и которому доверяла, – Ришар Молизский, теперь занявший вместо Петра пост главы совета. Хотя Ришару не хватало политического опыта и он был человеком горячим и упрямым, но его преданность не вызывала сомнений и, как говорит Фальканд, его все боялись – важное качество в такое время. Но и ему не удалось остановить распад. Возможно, потому, что к нему относились с большим уважением, он не годился на роль мальчика для битья, и Маргарита вскоре обнаружила, что ее все чаще начинают осуждать за состояние государства.
Она утратила свою первоначальную популярность – вызванную амнистией, которую она объявила, и отменой подати, а также тем фактом, что она родила на свет такого красивого сына. Теперь люди на улицах открыто ворчали и шептались по поводу «испанки»[103] и даже ностальгически вспоминали старые дурные времена царствования ее мужа.
И именно сейчас, в самый неподходящий момент – что было для него типично, – в Палермо явился другой пользующийся дурной славой родственник королевы. Жильбер был достаточно плох; новоприбывший еще менее располагал к себе. Не только его приезд, но все, что он делал, выглядело неуместным и бестактным – даже его рождение. Теоретически, по крайней мере, он был братом Маргариты, однако Фальканд старательно подчеркивает, что по общеизвестным сведениям, не отрицавшимся даже шайкой наваррских авантюристов, которых молодой человек привез с собой, король Гарсия не признавал его своим сыном, считая, что он рожден от одного из многочисленных любовников его жены. Затем, его имя Родриго звучало так неблагозвучно и смешно для сицилийцев, что его сестра сразу заставила его сменить имя на Анри. Наконец, у нас есть описание его внешности Фалькандом:
«Этот Анри был приземист, с очень редкой бородой и чересчур смуглым лицом. Он не отличался ни благоразумием, ни умением вести беседу; не интересовался ничем, кроме игры в кости, и желал только партнера для игры и достаточно денег, чтобы их проигрывать; он бездумно проматывал огромные суммы. Проведя недолгое время в Палермо и растратив немереное количество денег, выданных ему королевой, он объявил о своем намерении отправиться в Апулию; но, оказавшись в Мессине, тут же нашел себе подходящее общество. В этом городе, который всегда давал приют чужестранцам, разбойникам и пиратам, обитали самые разные люди – поднаторевшие во всевозможных злодействах, знакомые со всеми пороками и не останавливающиеся ни перед чем. Вокруг Анри вскоре собрались воры, грабители, фигляры и прихлебатели всех мастей; они бражничали днем и играли все ночи напролет. Когда королева об этом узнала, она направила ему сердитое письмо, приказывая отплыть без промедлений. И он, как ни трудно ему это далось, последовал совету товарищей и отправился в Апулию».
Когда Анри приехал на Сицилию, Маргарита отказалась от своей изначальной идеи женить его на незаконной дочери Рожера II, а вместо этого даровала ему графство Монте– кальозо – так же как ранее отдала Жильберу Гравину, – стараясь таким образом отослать его куда-нибудь подальше от столицы. Когда, наконец, она получила известие о том, что ее брат благополучно добрался до своего фьефа, она, наверное, удрученно подумала, что он уже причинил весь вред, какой мог. Если так, она вскоре обнаружила, что ошиблась; но, прежде чем это произошло, на Сицилию прибыл третий член ее семьи, разительно отличавшийся от двух других, внушавший больше надежд.
