Что произошло в ходе этой встречи, какие соображения руководили папой, когда он выносил решение в пользу предприятия норманна? Пасхалий II, безусловно, доверил Боэмунду vexillum sancti Petri (хоругвь святого Петра) в знак папского согласия на будущий крестовый поход и дал ему в помощники Бруно де Сеньи, чтобы проповедовать поход на Западе, особенно во французском королевстве. Мог ли папа римский отказаться от проекта, представленного блистательным героем Первого крестового похода, особенно после поражения вспомогательного похода в 1101 году?[693]
Однако знал ли понтифик о намерении Боэмунда напасть на Алексея, поддерживал ли он этот замысел? Историки придерживаются различных взглядов на этот счет. Большинство из них утверждает, что папа разделял предубеждение Боэмунда и с самого начала поддерживал его затею против Алексея, который, по его мнению, был склонен к союзу скорее с турками, нежели с крестоносцами[694]. Один лишь Джон Роу в волнующей защитной речи пытается снять с папы вину за эту «ошибку», представляя его жертвой, введенной в заблуждение хитростями Боэмунда; последний якобы говорил с папой лишь о крестовом походе на Восток[695].
Конечно, нельзя полностью исключить, что Боэмунд во время встречи с понтификом представил свой план в этой условной форме. Зато гораздо сложнее допустить, что Пасхалий II долгое время мог не знать об истинных намерениях Боэмунда, который повсюду, в компании легата Бруно де Сеньи, открыто призывал к походу «против неправедного византийского императора», ответственного за все беды крестоносцев, включая тех, кто в 1101 году был истреблен турками, как говорили тогда, с согласия басилевса. Кроме того, разве решился бы Боэмунд полностью скрыть от папы свой замысел так или иначе напасть на Византийскую империю, рискуя из-за этого во время своих дальнейших призывов к походу внезапно лишиться папского одобрения? Сложно поверить в то, что подобный вариант развития военных действий не был хотя бы раз упомянут во время их встречи.
Согласился ли Пасхалий II с идеей нападения на Византию? Не нашел ли в нем Боэмунд решительного противника такого проекта — и тогда не пришлось ли ему пойти на все дипломатические хитрости и уловки, на какие он был способен, чтобы убедить папу? Конечно, норманн сделал все, чтобы Запад воспринимал византийскую империю как порочную и продажную державу, враждебную христианам и сотрудничавшую с турками. Норманнский Аноним, как видно, не упустил возможности распространить эту идею, но в этом он не был ни единственным, ни даже первым. То время действительно было отмечено глухой и глубокой враждебностью к грекам.
Корни этой сильнейшей неприязни уходят во времена, предшествующие крестовому походу, — последний лишь укрепил взаимное предубеждение обоих лагерей. Для греков латиняне были грубыми и кровожадными, жаждущими золота и драгоценностей варварами, едва ли скрывающими свои помыслы, заключавшиеся в одном: награбить сокровища Византии и захватить ее земли под предлогом крестового похода. Боэмунд послужил яркой иллюстрацией этому убеждению, поскольку он нарушил присягу, присвоив себе Антиохию. А для большинства латинян Византия была пришедшей в упадок империей, которую изнутри подтачивали порок, взяточничество и страсть к роскоши; она оставалась на плаву лишь благодаря союзам с врагом «язычником» — настолько греки, по их мнению, были трусливы, изнежены, порочны и вероломны. Император Алексей представлял собой в большей степени врага, нежели союзника. Его часто называли ответственным за потери крестоносцев Петра Пустынника в 1096 году, за обман в Никее в 1097 году, за отступление от Антиохии в 1098 году, за препятствия, чинимые паломникам, идущим через земли империи, и за недавний разгром крестоносного воинства в 1101 году.
Эти обвинения, в свою очередь, выдвигал и Боэмунд. Если верить Альберту Ахенскому, в начале 1102 года подобные слухи дошли до Иерусалима. Молва, обвинявшая императора в том, что он вступил в сделку с врагом, принесла свои плоды: множество христиан обратилось к королю Балдуину с просьбой написать Алексею и потребовать от него «прекратить выдавать или предавать их и явиться на помощь Иерусалимской Церкви вместо того, чтобы благосклонно выслушивать турок и сарацин»[696]. Более того, люди открыто обвиняли Алексея и Раймунда Тулузского в сговоре против крестоносцев, которых они якобы намеревались выдать туркам:
«Действительно, в среде христианского люда прошел слух о том, что Раймунд и туркополы повели армию лангобардов через пустыни и безлюдные земли Пафлагонии [северное побережье Средней Азии] в согласии с тайными и коварными советами самого императора, чтобы армию, истощенную в пути голодом и жаждой, легко могли победить и уничтожить турки»[697].
Эти слухи не обязательно исходили от норманнов Антиохии во главе с Танкредом (Боэмунд был тогда в заточении), но, вероятно, последние стали их активно раздувать. Альберт Ахенский, упоминая об этой молве, не разделяет ее: по его мнению, ничто не позволяет обвинить Алексея в подобном преступлении, поскольку он, напротив, пытался убедить крестоносцев не следовать по выбранному ими пути. Балдуин I тем не менее отправил в Константинополь архиепископа и епископа. Алексей благосклонно принял послов и просьбу короля, подкрепив свою невиновность клятвой, и решил направить в Рим одного из них, епископа Манассию, чтобы тот в присутствии папы снял обвинения в измене, выдвинутые против императора.
На этот раз Альберт Ахенский менее благосклонен к Алексею. Согласно хронисту, в Константинополе Манассия оказал сопротивление императору, стремившемуся «избавить» епископа от его преданности «галлам». Алексей, без сомнения, полагал, что сможет рассчитывать на Манассию, чтобы защитить свое дело перед понтификом, который, по словам Альберта Ахенского, принял епископа в Беневенто. Там, в церкви, Манассия, напротив, обвинил Алексея и так убедительно заверил папу в вероломстве императора, что получил от него письма, призванные очернить Алексея в глазах князей Франции[698].
Несмотря на аргументы Джона Роу, у нас нет приемлемых доводов для того, чтобы отбросить свидетельство Альберта Ахенского, который к тому же, как мы видели, не верил слухам об измене басилевса, упорно ходившим на Востоке[699]. Конечно, мог Алексей рассчитывать на нескольких союзников в Италии[700], но что стоили их заверения против слова Боэмунда, «поборника Христова», подтвердившего эти слухи? Согласно Бартольфу из Нанжи, Боэмунд и Даимберт пожаловались папе на «обиды», чинимые их общими врагами; Боэмунд обвинял басилевса в том, что тот сделал все, чтобы помешать паломникам отправиться в Иерусалим. Жалобы возымели успех — взволнованный этими сообщениями, Пасхалий II восстановил в правах Даимберта. «И отправил он Боэмунда в лежащую за Альпами Галлию и в западные земли, чтобы обрести там поддержку против императора; он назначил его знаменосцем Христова воинства, вручив ему хоругвь святого Петра, и отпустил его с миром»[701].
Та легкость, с какой распространялись слухи — в том числе их распускал и сам Боэмунд, — свидетельствует и о силе убеждения норманна, и о том, как быстро восприняли их на Западе — настолько они соответствовали царившим там представлениям.
Каковы бы ни были истинные побуждения Пасхалия II, Боэмунд в сопровождении папского легата Бруно де Сеньи отправился во Францию проповедовать крестовый поход. Авторитет его вырос вдвойне — ведь теперь он выступал как истинный герой крестового похода, надлежащим образом уполномоченный властью понтифика и снабженный хоругвью святого Петра.
Согласно Ордерику Виталию, Боэмунд прибыл во Францию в феврале или марте 1106 года. Еще до своего прибытия в эту страну он отправил послание королю Англии Генриху I, предупредив о своем скором приезде и попросив принять его при дворе. Слегка встревоженный тем, что своим призывом к крестовому походу Боэмунд уведет из его королевства слишком много рыцарей, король ответил, что князю антиохийскому не стоит отправляться в путь зимой. Он предложил встретиться ближе к Пасхе, но в Нормандии, где он будет в это время находиться[702]. Сначала Боэмунд посетил монастырь Сен-Леонар-де-Нобла в Верхней Вьенне, чтобы выполнить данный им обет. Он посвятил святому серебряные оковы, которые Ричард де Принципат, возможно, уже принес от его имени монахам этого места[703]. Там же, или же в монастыре Сен-Марсьяль в Лиможе[704], была составлена одна из по меньшей мере трех версий «чуда святого Леонарда», свершенного ради освобождения Боэмунда.
Этот текст заслуживает нашего особого внимания[705], поскольку этот miraculum, впоследствии переписанный саксонским епископом Валераном (ум. в 1111 г.) и включенный в сборник чудес святого Леонарда, покровителя узников и, в частности, воинов, был составлен на основе устного рассказа Боэмунда, который любил рассказывать о своих приключениях публично.
