На сей раз путеводители не дали ответа. Правда, в путеводителе надпись, сопровождающая изображение тележки с Ковчегом, приводилась полностью, но познаний Хэнкока в латыни оказалось недостаточно, чтобы этот текст понять. Что же касается странных предметов в руках Мельхиседека, то один путеводитель сообщал, что это символы христианского причастия (поскольку легендарный царственный жрец считается предшественником Христа), зато другой утверждал нечто неожиданное: «Мельхиседек держит в левой руке чашу святого Грааля, в которой находится Камень» — и добавлял: «Это позволяет связать данную фигуру с известной поэмой Вольфрама фон Эшенбаха (согласно некоторым преданиям, члена ордена тамплиеров), считавшего, что Грааль — это Камень».
В истории Ковчега — и без того запутанной — явно проступали новые, загадочные детали. Тележка с Ковчегом, направлявшаяся от статуи Мельхиседека к статуе царицы Савской, явно связывала историю похищения Ковчега (если создатели собора действительно хотели рассказать о нем) с легендарным «царем Салема», а он был изображен, если верить путеводителю, с чашей святого Грааля в руке. Таким образом, эфиопская легенда о Ковчеге неожиданно переплеталась с христианской легендой о Граале. Тут было над чем подумать. Но в одиночку распутать все эти нити Хэнкок не мог — ему нужна была квалифицированная помощь. Он нашел ее в Тулузе, где в это самое время проводил свой отпуск его давний знакомый, известный историк искусства профессор Питер Ласско. С трудом дождавшись встречи, возбужденный Хэнкок обрушил на Ласско поток недоуменных вопросов. «Что означает чаша в руке Мельхиседека? Могла ли проникнуть в средневековую Европу эфиопская легенда? Что гласят латинские надписи на колонне Шартрского собора?»
Легче всего оказалось ответить на последний вопрос. Слою Arena действительно обозначало «Ковчег». Зато Ctdtris могло быть либо искаженным словом Foederis, то есть «Завет», либо необычной формой латинского глагола «cedere», то есть «отдавать» или «отпускать на волю». В сочетании это давало либо просто «Ковчег Завета», либо «Ковчег, который ты отдашь». Что же касается второй — более длинной надписи, то ее Ласско истолковал как «Сим отпускается Ковчег, который ты отдаешь» или как «Здесь скрыт Ковчег, который ты отдаешь» — в зависимости от того, каким образом были искажены резчиками старинные латинские слова. С толкованием Мельхиседека как символа древнего Израиля Ласско, однако, решительно не согласился: «Мельхиседек большинством ученых воспринимается как библейский прообраз Христа, поэтому чаша и прочие предметы в его руках, скорее всего, — символы христианского причастия».
А вот на второй вопрос Ласско затруднился ответить: «Нет, я никогда не слышал, чтобы строители Шартрского собора вдохновлялись какими-либо иными рассказами, кроме библейских и христианских. Я не знаю ни одного источника, где бы отмечалось влияние эфиопских, да и вообще африканских мотивов на архитектуру собора…» Потом он замолчал, задумался и неожиданно добавил: «Впрочем, ошибаюсь… Мне кажется, что когда-то я читал статью, в которой говорилось о проникновении эфиопских идей в средневековую Европу. И знаете — речь там шла именно о святом Граале! Насколько я помню, автор утверждал, что Вольфрам фон Эшенбах находился под влиянием какой-то эфиопской христианской традиции». — «Да кто он такой, этот Эшенбах?» — нетерпеливо вскричал Хэнкок. «О, это довольно известная личность. Один из первых, кто писал о святом Граале. Он написал целую книгу о его поисках. Она называется «Парсифаль»…» — «По-моему, так называется опера Вагнера…» — неуверенно пробормотал Хэнкок. «Вот именно! Вагнер вдохновлялся романом Эшейбаха». — «И этот Эшенбах… когда он жил?» — «В конце двенадцатого — начале тринадцатого века. Тогда же, когда создавался северный портал Шартрского собора».
Какое-то время оба собеседника молчали. Потом Хэнкок с надеждой спросил:
«Эта статья, о которой вы упоминали, — кем она написана?» — «Убейте, не помню, — сконфуженно ответил Ласско. — Это было лет двадцать назад. Помню только, что это был какой-то Адольф. Имя немецкое, и оно связалось в моей памяти с именем Эшенбаха — он ведь тоже был немец».
Теперь в руках Хэнкока была уже не одна, а целых три загадки: загадка исчезнувшего Ковчега, загадка его непонятной связи с легендой о святом Граале и загадка имени автора той давней статьи, который, судя по воспоминаниям Ласско, уже двадцать лет назад заинтересовался той же проблемой.
Прошло больше года, прежде чем он нашел ответ на третью загадку. И этот ответ действительно пролил некий свет на первые две. Но, как это часто бывает, в более ярком, свете стали видны новые, еще более загадочные детали.
* * *
Итак, Хэнкок обнаружил загадочную цепочку: древняя Эфиопия — средневековая Франция, легенда о похищенном Ковчеге — легенда о святом Граале. Но что могло связывать эти отдаленные друг от друга места? Что могло быть общего между древнееврейской святыней и мистическим христианским сокровищем?
Если о Ковчеге история, как мы уже знаем, молчала, то о Граале она упоминала часто и пространно. Стоило Хэнкоку погрузиться в эти упоминания, как поиск немедленно привел его к любопытным и неожиданным выводам.
Самым известным источником сведений о фантастической чаше Грааля был знаменитый роман Томаса Мэллори «Смерть Артура». Написанный в XV веке, этот свод легенд о знаменитом английском короле Артуре, за Круглым столом которого собирались самые выдающиеся рыцари страны, посвящал Граалю одну из семи своих книг, озаглавленную в духе эпохи витиевато и велеречиво: «Повесть о святом Граале в кратком изводе с французского языка, каковая есть повесть, трактующая о самом истинном и самом священном, что есть на этом свете». Начиналась повесть с того, что однажды ко двору короля Артура явилась девица благородных кровей, которая попросила помощи королевских рыцарей в неком важном и запутанном деле. Эта просьба, которую рыцари, разумеется, сочли необходимым уважить, привела к запутанной череде невероятных приключений славного рыцарского коллектива, включавшего сэра Ланселота, сэра Галахада, сэра Гавейна и других сэров. В конце концов, им удалось найти искомый заколдованный замок, в глубинах которого обнаружилась скрытая комната, в центре которой виднелся серебряный престол, на каковом престоле покоилась некая таинственная чаша. Чаша эта оказалась способной на всевозможные необыкновенные чудеса. Одним из первых таких чудес было явление благообразного седовласого старца, который сообщил рыцарям, что он является первым христианским епископом Британии Иосифом Аримафейским, умершим двести лет назад. Поведав это, — старец исчез, уступив место самому Иисусу Христу, который сообщил пораженным рыцарям, что из найденной ими чаши он некогда ел и пил на Пасху, а позже ученик его, вышеупомянутый Иосиф Аримафейский, собрал в нее его кровь, пролитую во время распятия.
Из примечаний к книге Хэнкок узнал, что упоминание о ее французском, первоисточнике не было случайным — сочиняя свой роман в одиночестве тюремной камеры, куда его привели политические авантюры, английский дворянин Томас Мэллори действительно вдохновлялся более ранними французскими хрониками. Обратившись к этим хроникам, Хэнкок столь же быстро выяснил, что у их авторов не было еще никаких представлений ни о священной чаше, ни об Иосифе Аримафейском, ни об «Иисусовой крови». Король Артур в этих ранних рыцарских романах отправлялся не на поиски заколдованного замка, а, наподобие многих фольклорных героев, спускался в царство мертвых и искал там вовсе не чашу, а сказочный «котел изобилия» по имени «Анвен». Лишь позднее, к началу XII века, в романах артурова цикла стала появляться фигура пресловутого Иосифа, которая все чаще и чаще наделялась чертами «первокрестителя» бриттов и англосаксов. Одновременно с этим стала упоминаться в этих романах и христианская легенда о некой чаше, в которую тот же Иосиф якобы собрал кровь Иисуса. А потом произошло «сращение» двух предметов: артуров «котел изобилия» слился в воображении хронистов с чашей Иосифа. Даже название чудесной чаши пошло отсюда: кельтское слово «сгуо!» (корзина изобилия) превратилось в старофранцузское «sang real», или «истинную кровь», а это, в свою очередь, стало читаться, как «san great», то есть святой Грааль.
С этого момента похождения рыцарей короля Артура стали приобретать совершенно новый, христианско-мистический смысл. Теперь это были уже не просто странствия в поисках схваток и приключений, а целенаправленные поиски чаши святого Грааля, предпринимаемые ради содержащейся в ней Божественной благодати. Чудесная чаша начинает появляться также в живописи и скульптуре того времени, в том числе и на стенах тогдашних соборов, вроде Шартрского. А немного позже она уже оказывается в центре пространных романов, посвященных ее поиску и обретению. Первый такой роман написал в конце XII века знаменитый бретонский автор Кретьен де Труа, создатель пятитомного цикла о короле Артуре. О Граале там говорится много и возвышенно: он-де способен на то и на се, и на это, и вообще он «поддерживает жизнь во всей ее силе», но, как ни странно, при этом ни разу не сказано, как же выглядит этот необыкновенный предмет. Из контекста же совершенно невозможно понять, то ли это действительно чаша, то ли сосуд побольше, вроде супового котла (в одном месте Кретьен так и заявляет: герою, мол, подали в Граале очередную порцию пищи), то ли еще что-то третье. На мысль о «третьем» Хэнкока навело чтение второго по времени появления прославленного романа о Граале — написанной уже в начале XIII века книги немецкого автора Вольфрама фон Эшенбаха «Парциваль». Тут Грааль вообще именовался… «Камнем». В тексте Эшенбаха прямо и недвусмысленно говорилось: «Как бы ни был болен человек, с того дня, что он увидит Камень, он проживет, по меньшей мере, неделю, и даже цвет лица у него не изменится. Такая сила дана этому Камню над смертными, что их плоть и кости вскоре делаются такими же, как у молодых. Камень этот называется Грааль».
