Король, наблюдая за атаками с вершины Снетной горы, вероятно, вспоминал предупреждения своих опытных советников, отговаривавших его от личного участия в русской кампании: поражение обернется невосполнимой потерей престижа. Через два дня Густав Адольф назначил новый штурм. Но кажется, сама судьба мешала монарху торжественно въехать в «Русский Париж», затянутый дымом пожаров.
Внезапно по шведскому лагерю прокатился ужасающий грохот, в небо взметнулся столб пламени. Это разорвало от выстрела одну из пушек, огонь попал в пороховой погреб, и батареи не стало. Шведы лишились главного тарана, с помощью которого они методично разрушали город.
Голландские посланники, прибывшие в шведский лагерь для консультаций с королем о заключении мира, стали свидетелями последней отчаянной попытки Густава Адольфа овладеть Псковом. Вот запись из дневника посольства от 19 октября: «Никто не встречал. Его величество в это время нападал на город с той стороны, где часть каменной стены была пробита пушками, и отряд его войска стал пробираться на стену, но шведы должны были отступить, потеряв около 20 убитых и 30 раненых. Город Псков весьма велик и многолюден, и в него спаслось много жителей из окрестностей. Русские сверх того умеют лучше защищаться, чем осаждать города или сражаться в открытом поле. К тому же осадное войско короля было весьма обессилено смертями и болезнями, так что осталось здоровых не более трети того войска, которое было собрано при начале осады, что было известно и осажденным; поэтому-то они и защищались бодрее, несмотря на то, что голод начинал теснить их».
Наемников охватило уныние. Это была не та война, которую им обещали красноречивые вербовщики в европейских кабаках. Последний нищий в Гааге или Эдинбурге жил лучше, чем солдаты Густава Адольфа! Опустошенная местность не давала пищи, а на пути подвоза припасов из Швеции встала штормовая Балтика. Октябрь 1615 года выдался по-зимнему холодным, исхлестанные пронзительными ветрами палатки шведского лагеря днем заливало дождями, а к утру полотно покрывалось ледяной коркой. Каждый день в этих убогих жилищах становилось все просторнее; одни умирали, другие, отчаявшись получить обещанную плату, перебегали к русским.
Было много обмороженных, но известный способ лечения — намазывание пораженных мест мозгами убитой вороны — использовать было нельзя: голодные солдаты съели всех пернатых и привычного на поле боя карканья этих вестниц смерти уже давно не раздавалось. Чумные по предписанию лекарей скорбно пили собственную мочу, но старуха с косой лишь ехидно усмехалась по поводу этих жалких попыток сбежать от нее. Основатель шведской военно-полевой медицины доктор Юхан Копп предписывал еще в 1566 году лечить заразные болезни солдат голоданием, объясняя в своем ученом трактате этот метод следующим образом: «Излишние пища и питье не могут хорошо усвоиться и превращаются в злые и вредные жидкости, приводящие к ужасным лихорадкам, болям в желудке, груди, голове и другим мучительным заболеваниям».
Но как можно было следовать столь мудрому предписанию, если солдаты и без того превратились в ходячие скелеты? Оставалось лечить больных единственным доступным в тех условиях способом — кровопусканием. Рекомендация классика была проста: где болит, там и вскрывать сосуд. Солдатская кровь лилась при штурмах Пскова, а ее остатками поливали русскую землю брадобреи, совмещавшие обязанности хирургов.
Из лагеря доносились стоны больных и умирающих. Густав Адольф начинал понимать, что осада провалилась. Единственным приятным моментом в походе на Псков стала встреча с Маргаретой Слоте, прелестной юной женой голландского офицера, сутками пропадавшего на позициях. Атака на эту крепость пошла куда успешнее, чем попытки овладеть Псковом. Вскоре голландка выкинула белый флаг, и с тех пор в грохот канонады вплетались звуки любовной страсти, доносившиеся из королевской спальни в тереме на Снетной горе. Вскоре муж-рогоносец погиб, и это была, пожалуй, единственная смерть, по поводу которой у короля не было особенных причин огорчаться.
Густав Адольф успешно лечился в объятиях голландки от тоски по своей далекой возлюбленной Эббе Брахе. Вскоре боевая подруга короля забеременела и в мае 1616 года произвела на свет мальчика, названного в честь отца Густавом Густавссоном и возведенного в графское достоинство.
Неизвестно, сколько еще графов могла бы получить Швеция в результате псковской осады, если бы она затянулась. Но 17 октября, после неудачи третьего штурма, король приказал грузить пушки на суда и сворачивать лагерь. Было объявлено, что этим поступком Густав Адольф протягивает великому князю руку дружбы, надеясь на заключение справедливого и быстрого мира.
Дипломатам приходилось начинать все сначала, вырывая у русских победы, упущенные военными. Перед голландским посольством во главе с Рейнгоутом ван Бредероде, предложившим Густаву Адольфу свои посреднические услуги, была поставлена почти невыполнимая задача. Король, несмотря на псковскую неудачу, вел себя как победитель, объявив посредникам свои условия: Швеция заключит мир, если великий князь выплатит ей контрибуцию в размере семи миллионов риксдалеров (70 бочек золота) и откажется от всех приморских крепостей. Канцлер Оксеншерна после аудиенции пояснил голландцам мысль короля: территориальные уступки должны быть таковы, чтобы Московия оказалась полностью отрезана от Балтики.
К середине ноября завернули такие холода, что установилась крепкая зимняя дорога, по которой лошади резво тащили сани послов, нагруженные припасами, подаренными шведским королем. Глушь, ужас. Мрачные хвойные леса тянулись по обе стороны дороги, которая, казалось, вела на край света. Только бы на скрип полозьев и стук копыт по твердому насту не вылетели из леса волки, только бы не устроили засаду разбойники! Путь пролегал по опустошенному войной краю, обезлюдевшему и одичавшему. Шведские комиссары, встретившие голландцев 19 ноября на льду замерзшего озера, рассказывали страшные истории. Шиши, которыми кишели здешние леса, только что поймали двух шведских рейтар, обезглавили их, а затем, куражась, велели их слугам бросить жребий, кто из них будет рубить голову другому. Полубезумного счастливца, отправившего на тот свет приятеля, разбойники отпустили восвояси — чтобы сеял в округе ужас своим рассказом.
Шведские уполномоченные определили голландцам место для ночлега, это были семь или восемь опустевших изб, все, что осталось от большой сожженной деревни. В одной нашли человеческий скелет. Дома окружили палисадами, шведы выставили на ночь охрану из трех десятков солдат. Голландцы заснули под вой волков, бродивших под самыми стенами.
Несколько дней жили в неизвестности, но вот лед тронулся. Посланный английского посредника Меррика привез оскорбительное письмо от русских уполномоченных. Тем не менее те подтверждали свою готовность к съезду. Долго выбирали место встречи: русские требовали, чтобы переговоры состоялись в двадцати километрах в глубине их территории, шведы и голландцы не хотели двигаться с места. Наконец Меррик достиг компромисса: съезд будет в деревне Дидерино. Третьего декабря наконец и сам англичанин почтил голландцев своим появлением, объяснив, что раньше не мог приехать из-за плохой погоды. Однако на самом деле он всячески оттягивал встречу, надеясь, что голландцы отправятся восвояси, не выдержав пребывания в неизвестности в русской глуши. Ему донесли, что Густав Адольф снял осаду Пскова под давлением нидерландского посольства, — этот подвиг мог быть вознагражден получением голландскими купцами льгот в России, и Меррик с трудом сдерживал злость. Но сотрудничать со злейшими торговыми конкурентами Англии все же пришлось, поскольку 28 ноября пришло письмо от великого князя, в котором он подтвердил полномочия голландцев.
Англичанину, несмотря на его интриги и ревность, нельзя было отказать в ловкости. Он преодолел главное формальное препятствие, мешавшее сторонам приступить к разговору по существу: вопрос о титулах обоих монархов. Великий князь упорно включал в свой титул наименование «Лифляндский», и пропустить это значило, что шведы соглашаются с русскими притязаниями на Лифляндию. Кроме того, в пышном перечне царств и княжеств, над которыми властвовал великий князь, появилась формулировка «и иных многих государств Наследный Государь и Обладатель», которую русские прежде не использовали в общении со шведами. Здесь чудился подвох, который мог иметь самые непредсказуемые последствия. Ведь земли, на «обладание» которыми претендовал русский самодержец, названы не были. Но Меррик разрубил гордиев узел, уговорив стороны использовать сокращенные титулы обоих монархов, чтобы никому не было обидно. Глава русской делегации князь Данило Иванович Мезецкий принял предложение, пообещав, что лишь однажды, в самом начале переговоров, назовет своего властителя полным титулом, включая «Лифляндский», а затем ни разу не произнесет этого слова.
