Курды устроили конные состязания перед магазином хана Аслана-Каплана. Я пригласил к себе домой старшего сына Аджи Феро – Хасана-агу. Во время беседы я спросил у него:
– Каково ваше мнение насчет нынешней войны? Что вы собираетесь делать?
– Мне, старейшине, не подобает говорить чужому о том, что мы собираемся делать. Но тебе я доверяю, как другу, тебе скажу. Мы, курды, всегда держим нос по ветру. Сегодня мы одно делаем, а завтра, если что-нибудь изменится, глядишь, и мы другие стали. Так что эти наши сегодняшние игры – то, что мы сюда пришли и на войну вроде отправляемся, – все это пустое. Мы против русского царя не можем, да и не хотим воевать. Османцы нас не любят, и мы только делаем вид, что участвуем в этой ихней войне. Пыль в глаза пускаем, понял?
– Уверены ли вы в приходе русских?
– Мы больше вашего знаем, и потому я говорю тебе – да. Если сравнивать военные силы турок и русских – это все равно что поставить рядом блоху и верблюда. Сегодня один человек пришел из Хасан-Гялы, так он рассказывал, что русские солдаты, увидев караван из Муша, эту длинную вереницу ослов, груженных всяческим добром, смеялись и говорили друг другу: «Железная дорога турок движется, глядите, как бы нас не задавила».
Через три дня официальная телеграмма принесла весть о разгроме стодвадцатитысячного войска Энвера-паши под Олти и Сарыкамышем. Самому Энверу едва удалось спастись. Войско русского царя вошло в Хасан-Гялу.
И началась новая мобилизация в селах и городах.
Для того чтобы справиться с русскими, турки, отчаявшись, собрали арабское войско. В эти дни на улицах Муша можно было увидеть множество больных арабских солдат, лежащих кто где в ожидании смерти. Глядя на это, собрались мы, несколько мушских армян, и обратились в городскую управу для оказания помощи больным арабским солдатам. Мы выпрашивали у армян-купцов куски белого полотна, заворачивали в них умерших арабов и хоронили на армянских кладбищах.
За то, чтобы не отправлять армян и арабов на передовую, особо ратовал житель села Гомс, знаменитый Корюн (Гомса Исо), землепашец. В начале марта мюдир села Ахчан с двадцатью конными четниками прибыл в Гомс набрать новых солдат для отправки на русский фронт. Корюн мюдира встретил неприветливо. «Все мужчины, – сказал он, – давно уже отбыли на передовую, осталось несколько больных».
Четники обыскали дома, нашли двух-трех больных арабов да двух-трех грузчиков-армян и велели им отправляться на передовую. И Корюна решено было забрать, в город отвести.
В знак протеста против такого насилия Гомса Исо, или иначе Корюн, предал огню свой собственный дом – в доме в это время находились жандармы-четники – сжег свой хлев со скотиной, и, взяв ружье, ушел в Сасунские горы.
В апреле поля освободились от снега. Но в Хнусе и Косуре местами еще снег лежал. Османское войско было отброшено к подножыо горы Бледжан. Мутасариф Сервет-бей решил перебросить в Цронк две пушки, чтобы подготовить оборону со стороны Косурских гор, – русская армия стремительно наступала.
Переброску пушек поручили опытному военному, служащему турецкой армии армянину Кото Акопу. После того как “пушки были водворены, Кото Акоп пригласил видных армян Муша на совет. Совещание это происходило за городом, в помещении давильни. На совещании присутствовали сам Кото Акоп, карненский Согомон, Шахка Аро, тот самый Корюн, бежавший в Сасун, и еще несколько человек из долинных жителей.
Меня тоже пригласили.
Кото разъяснил собравшимся ситуацию. «Следует воспользоваться ею, – сказал Кото, – царская армия совсем близко подошла к Мушской долине, османская армия и местные силы только тем и заняты, что отбивают атаки русских, пытаясь не допустить их продвижения вперед. Надо объединить все наши силы и занять Муш. Надо быстрее прибрать к рукам запасы оружия, дальше все получится само собой». Он предложил напасть на врага с тыла, то есть со стороны Косурских гор, и одновременно напасть в городе на арсенал, раздать населению оружие и завладеть властью.
– Видит бог, настал наш день, – сказал Кото Акоп, – надо воспользоваться этим редким случаем и осуществить нашу освободительную программу. – Кото несколько раз повторил: «Османское войско на линии Булануха очень ослаблено. На передней линии в основном курды стоят, а эти, сами знаете, при малейшей опасности пустятся наутек. Если мы прорвем переднюю линию, мы соединимся с русским войском. Потом мы можем вместе с ним вернуться и полностью завладеть Мушем, а Сасун к тому времени уже будет в наших руках. Народ армянский, считайте, спасен».
Однако против этого предложения нашлись возражения – большинство было за то, чтобы собрать все силы, находящиеся в городе и в долине, и перебросить их в Сасун. Предложение Кото было отвергнуто. Когда Кото увидел, что остался в одиночестве, он воскликнул: «Горе нам, Тарон ушел из рук!»
В самом деле, вскоре благоприятная для нас обстановка изменилась. Царское войско перестало двигаться вперед, и беглые турки и курды, побросав передовую, заполнили город Муш и растеклись по всей долине. Снова появился в Муше Гасимбек со своими братьями, их отозвали из села Лиз, с передовой. Были отозваны также Аджи Феро с сыновьями и их солдатами-четниками. «Наше с вами присутствие в Муше крайне важно», – тайно телеграфировал мутасариф этим старейшинам. Объединившись с хаснанскими и чипранскими аширетами, эти курдские старейшины разгромили армянские села в окрестностях Булануха, и, награбив добра в большом количестве, вошли в Муш. Я увидел из окна своего магазина, как Хасан-ага, старший сын Аджи Феро, со своими четниками прошел на главную площадь города.
Со стороны Диарбекира и Багеша двинулась на Муш трех-четырехтысячная черная лавина – вид этой массы привел в ужас мирное, беззащитное армянское население. Надо сказать, что в эти дни и несколько раньше тысячи армянских семей из Манаскерта, Булануха, Хнуса, Вардова и Багеша, спасаясь, бежали в Муш. Сюда же устремились сасунские женщины с детьми в надежде, что где-где, а уж в Муше армянство свободно от всякой напасти.
Я был избран уполномоченным по размещению и снабжению армян-беженцев, нашедших приют в квартале Дзоратах. Мы освободили множество домов и предоставили их беженцам. Только несколько богачей высшего сословия не приняли под свой кров ни одной семьи. У нас самих было два дома. Один, расположенный в саду, мы предоставили нескольким сасунским семьям, обеспечив их едой, – внутреннее чувство говорило мне, что все богатства и сбережения гроша ломаного сейчас не стоят, ведь под вопросом наше национальное существование. Да, некоторые богачи не раскрыли даже дверь перед нами. С верхнего этажа они швырнули нам несколько сухих корок, заявив, что это все, что у них есть. Но мы бросили этот хлеб им в лицо и удалились. Это были те мушцы, которые в дни великого бедствия попытались пустить в ход свое золото, но, увидев, что и это не спасет их жизни, первыми подожгли свои дома и почти все погибли.
Двадцать седьмого июня архимандрит Хесу был официально вызван к Сервет-бею. Хесу пошел в управу с несколькими нашими видными национальными деятелями. Народ столпился перед церковью и ждал священника – с какой вестью он вернется от Сервет-бея. И вернулись архимандрит Хесу и отцы города и сказали народу: приближенный Талиата Ходжа-ага дал три часа сроку, чтобы все армянское мужское население города собралось – их-де отведут в более надежное место, в Муше сейчас неспокойно.
– Протестовать бесполезно, – сказал Хесу, обращаясь к землякам. – В конце концов, каждый волен поступать как знает. Кто хочет, пусть остается, а остальные пусть идут со мной.
И многие мушцы пошли с архимандритом Хесу. Под видом того, что их ведут в Багеш, беззащитную толпу подвели к ближайшему оврагу и всех до одного перебили. Старого архимандрита завернули в сутану, сунули в мешок, облили керосином и подожгли. Кото Акоп, вопреки призыву Хесу покориться року, решил остаться в городе и организовать вооруженное сопротивление. «Жить или умереть с народом», – сказал он. Почти неделю отряд смельчаков под руководством Кото Акопа оказывал отчаянное сопротивление врагу. Город превратился в руины, большая часть защитников погибла. Среди погибших был также учитель господин Сенекерим. Из тех, кто сражался в эти дни в Муше, остались в живых только Шахка Аро, учитель Мелкон и последний управляющий Муша Акоп Тер-Казарян. И меня судьба пощадила – наверное, для того, чтобы я мог закончить свою летопись.
Ночью мы перешли мушскую речку и очутились возле кладбища в квартале Коху на Сачки-Дуране. Яркие вспышки пожара освещали могильные камни.
– Вставай, Геворг Чауш, твой любимый Муш горит, – сказал Шахка Аро, упав на могилу предводителя гайдуков.
Мы с Шахка Аро и учителем Мелконом прошли село Арах и поднялись к Аваторику, расположенному на высоком холме в горах.
На следующий день с утра со стороны Муша доносился пушечный гром. К вечеру мы увидели двух мушцев, наших соседей, – они шли из города. Мы спросили, не знают ли они, что с Кото Акопом, и они нам ответили: «С великой болью в сердце сообщаем, что Кото Акоп и его товарищи погибли. – Потом добавили: – Возле вашего дома толпились жандармы, мы слышали, они сказали: «Кото мешхур фидаи вурул мыш» (знаменитый фидаи Кото убит). На голове русская меховая шапка была и средний палец отрезан».
