Рассказывают, что в день, когда корабль Ричарда пристал к английскому берегу в Сандвиче, — 12 марта 1194 г. — солнце засияло ярче прежнего, и в то же время над горизонтом разлился необычный, алый и сияющий, словно радуга, свет. Ричард, едва сошел на берег, отправился в Кентербери, чтобы помолиться на могиле Томаса Бекета: отныне это станет традицией для королей Англии. На следующий день, по дороге в Рочестер, он встретился с архиепископом Губертом Вальтером, и они со слезами обнялись. 23 марта в Лондоне стало днем триумфа Ричарда. Весь город, во главе с мэром, вышел ему навстречу. Ричард, бок о бок с Алиенорой, поднялся от Стрэнда к собору святого Павла под крики обезумевшей от радости толпы: для всех он был героем священной войны, Божьим помазанником, кумиром. И эта народная любовь оставит свой след в Истории, потому что король Ричард, который провел в своем королевстве, наверное, меньше времени, чем любой другой король, станет чуть ли не самым популярным из всех монархов. Достаточно напомнить здесь о знаменитых балладах, в которых он появляется одновременно с Робином Гудом и его веселыми товарищами из Шервудского леса: в одной из них, — и каждый англичанин знает ее наизусть. — говорится, что король Ричард, вернувшись в свою страну, переоделся настоятелем монастыря, и в Шервудском лесу его схватили разбойники; они, под предводительством Робина Гуда, облагали монастыри данью, с тем, чтобы помогать бедным и хранить верность королю; тем не менее, Робин сдружился с «аббатом» и пригласил его на пир вместе со своими друзьями, которых созвал свистом со всего леса, и эти лохматые оборванцы сбежались со всех сторон; они устроились на берегу реки, настоятель и Робин подняли чаши за возвращение короля, после чего тот назвал себя и повез лесного жителя в Лондон, где тот сделался пэром Англии.
Ричард действительно в начале апреля провел несколько дней в Шервудском лесу: Алиенора недавно освободила от лесных работ тех, на кого они ложились таким тяжким бременем, и, возможно, отсюда и родилась легенда. А посетив между делом Вестминстер и совершив паломничество на могилу святого Эдмунда, он мгновенно вернул себе контроль над английскими замками. Тщетно брат Ричарда Иоанн, узнав о том, что он на свободе, приказывал всем кастелянам приготовиться к обороне: человек, которому он поручил передать это послание, Адам де Сент-Эдмон, один из его подручных, был арестован мэром Лондона, едва прибыл в город, и английские прелаты, собравшись на совет в Вестминстере, заранее отлучили от церкви всякого, кто проявит враждебность по отношению к их законному государю. Нигде он не встречал настоящего сопротивления: замок Мальборо сдался на уговоры епископа Кентерберийского, замок Ланкастер сдался Тибо Вальтеру, брату архиепископа; из Хантингдона, куда явился приветствовать его Вильгельм Maршал, Ричард отправился в Ноттингем, ворота которого распахнулись перед ним 28 марта, в ту самую минуту, как епископ Дарема сообщил, что владельцы замка Тикилл ему покорились; и рассказывали, что в далеком Мон-Сен-Мишел в Корнуэльсе кастелян Гуго де Ла Поммере умер от потрясения, узнав о возвращении короля. Таким образом, двух недель хватило на то, чтобы расстроить все заговоры, подавить все попытки сопротивления, какие могли зародиться из-за долгого отсутствия короля, и Ричард без борьбы завладел своим королевством, став хозяином даже в замках, принадлежавших брату. Оставалось лишь наказать предателей: Иоанну, в частности, приказали предстать перед королевским судом до 10 мая, пригрозив, в случае отказа, объявить его изменником и изгнать из королевства.
Тем временем Алиенора, деятельная, как никогда, занималась подготовкой к церемонии, которая должна была, в случае, если такая необходимость возникнет, загладить неприятное впечатление, вызванное подчинением английского короля германскому императору. Вторая коронация, еще более торжественная, чем первая, должна была состояться в Винчестере, в церкви Сен-Суитан, 17 апреля 1194 г. Как и в первый раз, Ричард, в окружении главных прелатов, — епископа Иоанна Дублинского, Ричарда Лондонского, Жильбера Рочестерского и Гильома Лоншана, который отныне сосредоточился на обязанностях епископа Илийского, — в присутствии баронов королевства получил корону из рук Губерта Вальтера; и летописцы отмечают, что Алиенора, в окружении своей свиты, во время совершения обряда стояла напротив сына в северной части хоров. Алиенора была королевой Англии. Но разве не было другой королевы, той самой Беренгарии Наваррской, за которой Алиенора в свое время отправилась за Пиренеи и которую привезла сыну на Сицилию? Однако Беренгария не присутствовала на коронации. Она все еще оставалась в Риме с Иоанной, сестрой короля. И, возможно, Алиенора не слишком торопилась уступать ей как свою корону, так и свое место рядом с Ричардом.
И все же приближалось время, когда ей следовало подумать об отдыхе и покое. Но похоже, что прежде чем уйти на покой, она постаралась примирить между собой двух оставшихся у нее сыновей. Нам в точности не известно, где скрывался Иоанн, скорее всего — при дворе Филиппа-Августа. Теперь сообщники тряслись от страха: «Берегитесь, дьявол выпущен на свободу», — писал Филипп, и рассказывают, будто он, опасаясь, что Ричард прикажет его отравить, не принимал никакой пищи, не дав перед тем ее попробовать своим собакам.
Разумеется, Ричард только и думал, что о мести. С конца апреля он находился в Портсмуте, ему не терпелось отплыть во Францию. Но из-за противных ветров он задержался там до 12 мая. Перед тем он успел подчинить себе единокровного брата Жоффруа, бастарда отца, и даже пожаловал ему два замка в Анжу — Ланже и Боже, — но каждый задавался вопросом, какая участь ждет Иоанна Безземельного: было ясно, что он не сможет долго скрываться от брата.
12 мая Ричард высадился на берег в Нормандии, в Барфлере; рядом с ним были Алиенора и Вильгельм Маршал. В Нормандии его встретили не менее восторженно, чем в Англии: крестьяне ради него бросали работу в поле, и свидетели рассказывают, будто на его пути теснились такие толпы, что нельзя было бы бросить яблоко так, чтобы оно упало на землю, никого не задев. Ричард направился в Лизье, где его и королеву встретил один из их верных сторонников, Жан д'Алансон, архидиакон Лизье. Сцену, разыгравшуюся в тот же вечер, пересказал нам биограф Вильгельма Маршала: король, остановившийся в доме архидиакона, отдыхал перед ужином; вдруг кто-то позвал Жана д'Алансона, который ненадолго вышел и затем вернулся мрачнее тучи.
«Что с тобой?» — спросил у него Ричард. И, поскольку тот уклонился от ответа, прибавил: «Не лги, я знаю, в чем дело: ты видел моего брата. Он напрасно боится: пусть входит сюда безбоязненно. Он мой брат. Если правда, что он действовал, не подумав, я не стану его упрекать. Что касается тех, кто подтолкнул его к безрассудным поступкам, они свое получили или получат позже». После этого привели Иоанна; он бросился к ногам Ричарда, но тот ласково его поднял со словами: «Не бойтесь, Иоанн; вы еще ребенок, за вами плохо присматривали. Те, кто давал вам советы, за это поплатятся. Встаньте. И идите к столу». В это время в доме архидиакона появились горожане, которые принесли в подарок великолепного лосося; король, мгновенно развеселившись, приказал сварить рыбину для брата.
И Маршал прибавляет, что повсюду в городе пели и плясали, звонили колокола церквей. Старики и молодые шли длинными процессиями, приговаривая: «Пришел всемогущий Бог, король Франции скоро уйдет!»
Один из наиболее осведомленных о событиях того времени летописцев, Роджер Ховден утверждал, что столь милосердное поведение Ричарда было вызвано вмешательством Алиеноры. В последние, годы ее жизни она всегда и повсюду выступала орудием мира. Она дойдет до того, что попытается помочь бежать, использовав право убежища, одному из пленников, которыми Ричард особенно дорожил: епископу Бове, Филиппу де Дре, родственнику французского короля, схваченному с оружием в руках во время боев в Нормандии.
Именно Нормандия и Берри стали теперь ареной соперничества между Ричардом и Филиппом-Августом. Французский король первым подал сигнал к боевым действиям, напав на город Верней; ответ короля Англии был сокрушительным: начиная с июля месяца, Ричард поочередно подчинил себе Эвре, Бо-мон-ле-Роже, Пон де л'Арш и Эльбеф, а затем нанес при Фретевале, поблизости от Вандома, жестокое поражение войскам французского короля (Филиппу пришлось бежать, бросив свою казну, серебряную посуду, палатки, знамена, документы и даже личную печать) и заставил врага молить о перемирии.
Но в это самое время новости о событиях достигали ушей королевы Англии с некоторым запозданием. Между ней и шумным миром отныне возвышались стены Фонтевро. Она удалилась туда, скорее всего, сразу после своего прибытия на континент, осуществив намерение, которое, должно быть, появилось у нее в эти долгие годы тревог и напряженной деятельности. Множество раз мы видим, что она — хотя бы в мыслях — возвращалась к своему излюбленному аббатству. Она определила процент, который по обычаю монахини получали от продажи зерна в Сомюре, которая происходила на площади Биланж, а затем, дважды в течение этого 1193 г., который был для нее таким тревожным, обращалась к ним с просьбой помочь ей своими молитвами и возобновляла свои дары, один раз в Винчестере, другой — в Вестминстере. Теперь, когда английское королевство жило спокойно в крепких руках Губерта Вальтера а Ричард продолжал на континенте свою победную войну против того, кто подло попытался отобрать у него королевство во время его плена, ей оставалось лишь мирно посвятить молитве, чтению и размышлениям те годы, которые оставалось еще прожить. В ее окружении часто говорили, ссылаясь на недавние поездки Алиеноры на Сицилию или в Германию, что королева «забывает о своем возрасте»; самое время было о нем вспомнить. Отныне ее имя редко появляется на свитках счетов и в грамотах, и в этих случаях речь идет о платежах, которые причитаются ей в силу ее личных наследственных или других прав: так, она получает «золото королевы»; в самом деле, она имела право получать золотую марку всякий раз, как королю выплачивался штраф в сто марок серебром, и этот доход, которого она не получала с тех пор, как стала узницей, снова у нее появился, как только Ричард взошел на трон; впрочем, он вообще весьма щедро назначил сумму личных средств, которыми должна была располагать его мать. Еще мы видим, что Алиенора вместе с епископом Руанским, Готье Кутанским, выступает в пользу монахов из Ридинга; помогает настоятелю Бургея, которому трудно было выплатить винный налог со своих земель. Но, как правило, королева лишь скользит безмолвной тенью под высокими сводами аббатства, основанного когда-то Робером д'Арбрисселем.
