Чтобы с успехом кончить дело, сломить последнее государство, которое хочет быть независимо, держать себя в равенстве, выставлять свои интересы и тем препятствовать интересам Франции; чтобы сломить это государство, последнюю надежду порабощенных народов, надобно сделать громадные приготовления, ибо удар должен быть нанесен решительный: надобно навсегда освободиться от этой последней помехи на континенте и вместе нанести решительный удар и Англии; громадные приготовления требуют времени — год, может быть, два, и потому не надобно явно ссориться до тех пор, пока будет все готово. Более двух лет, вооружаясь постоянно, оскорбляя Россию своими распоряжениями, Наполеон закидывал русских посланников пестрыми речами, переплетая откровенные выходки с явным притворством и ложью, выставляя свою правоту, обвиняя императора Александра и в то же время заявляя о своих дружеских чувствах к нему.
Как образчик этих речей приведем разговор Наполеона с князем Куракиным (Алексеем) 7-го августа 1810 года: «Мое внимание обращено исключительно на Англию, Голландию, Испанию, Италию; поэтому нет ничего, что бы могло вести к недоразумениям между нами, кроме польских дел. Они могут возбуждать в вас недоверие; но ведь сами же вы виноватыв событиях, которые повели к этому! Так как в последнюю Австрийскую войну вы не двинулись в самом начале и не заняли тотчас Галиции, то дали время полякам овладеть ею и отняли у себя средство иметь ее теперь, ибо, раз занятая вашими войсками, она должна была бы остаться за вами. При Венском мире мне было нельзя уступить ее вам; не мог я также и возвратить ее прежнему государю: я не мог принести в жертву страну, которая оказала мне преданность. Я не хочу восстановления Польши, — кажется, я это доказал, потому что я мог это сделать и в Тильзите, и после Венского мира. Если б я имел это в виду, то я бы дал герцогство Варшавское не саксонскому королю — человеку слабому, апатичному, который никогда не двинется. По вине вашего кабинета вы получили в последний раз так мало. Вы всегда прежде, чем начать действовать, заглядываете в последствия событий; но в наш век события идут одно за другим с такою быстротою, что, упустивши раз благоприятную минуту, после уже ее не поймаешь. Правота моего поведения должна вам доказать искренность моих намерений. Государи, поставленные в челе великих империй, не должны действовать иначе; интриги приличны только королю прусскому и мелким князьям германским, которые не умеют и не могут вести себя иначе. Если я буду принужден воевать с вами, то совершенно против моей воли: вести 400.000 войска на север, проливать кровь без всякой цели, не имея в виду никакой выгоды! Что вы получили от своей войны в Италии? Погибло множество народа, единственно чтоб доставить славу Суворову. Я не пойду, как император Павел, чтоб схватиться за Мальтийский орден и сделаться его гроссмейстером. Хочу, чтоб меня поняли и не тревожились словоизвержением праздных людей и газетчиков. Я велел сказать Порте, чтоб не думала о возвращении Молдавии и Валахии. Я должен желать, чтоб эти княжества вам принадлежали, во-первых, потому, что они укрепляют вашу границу на левом берегу Дуная, границу естественную, которую вы должны непременно иметь; потом, это приобретение составляет предмет сильного желания императора Александра; а наконец, — нечего скрывать — это приобретение сделает вас навсегда врагами Австрии; скажу вам, что она боится вас столько же, как и меня».
«Хочу, чтоб меня поняли», — говорил Наполеон. Как понимал его император Александр, видно из разговора его с князем Чарторыйским в конце 1809 года, до разрыва по поводу конвенции о Польше. Когда Чарторыйский заметил, как Наполеон успел уверить поляков в своем доброжелательстве к ним, император прервал его: «Э! Что вы мне говорите! Это еще ничего; я знаю наверное, что в то самое время, когда в законодательном корпусе читалось изложение состояния империи, где говорилось, что император никогда не имел в виду восстановления Польши, Наполеон уверял поляков в противном, старался оживить их надежды всевозможными объяснениями и обещаниями». Когда Чарторыйский упомянул, что ходят слухи о болезни Наполеона, о возможности сумасшествия, император сказал: «Никогда Наполеон не сойдет с ума. Среди самых сильных волнений у него голова всегда спокойна и холодна. Страстные выходки его большею частью обдуманны. Он ничего не делает, не рассчитавши заранее. Самые насильственные и отважные его действия хладнокровно рассчитаны. Его любимая поговорка, что во всяком деле надобно сначала найти методу; что всякая трудность преодолевается, если найдена настоящая метода, как поступать. У Наполеона все средства хороши, лишь бы вели к цели».
Составив себе такое понятие о характере своего противника, Александр готовился к войне, и, разумеется, ничто уже не могло его более удивить в поступках, в новых захватах Наполеона. Со своей стороны он поставил себе правилом: не подавать повода к разрыву, не быть зачинщиком открытой борьбы, но вести себя так, чтобы сохранить полное равенство в отношениях к западному императору, не позволяя ему требовать больше того, что Россия должна была исполнить по точному смыслу договоров, и протестуя, когда Наполеон позволял себе нарушение договоров. По Тильзитскому договору Россия разорвала с Англией и по тому самому примкнула к континентальной системе, не допускала английских кораблей в свои гавани; но в договоре не было условия, что русские гавани должны быть заперты и для нейтральных судов, — и нейтральные корабли допускались. Наполеону давали знать, что на этих нейтральных кораблях, именно американских, провозятся в Россию английские товары; мало того, что даже английские купцы пробираются в Россию под нейтральным флагом. Наполеон страшно раздражался, требовал прекращения этого явления как наносившего сильный вред континентальной системе; ему отвечали, что в договоре нет ничего о торговле нейтральных. Русское правительство издало тариф, облагавший высокою пошлиною произведения французской промышленности. Наполеон взбешен: осмеливаются прямо действовать против интересов Франции! Ему спокойно отвечают, что это внутреннее распоряжение, в которое иностранное государство не имеет права вмешиваться. Для проведения той же континентальной системы, чтобы обеспечить исключение английских товаров на берегах Балтийского и Немецкого морей, Наполеон захватил ганзейские города и вместе владения герцога Ольденбургского, родственника императора Александра. Среди гробового молчания, произведенного французским игом во всей Европе, раздался, как по смерти герцога Ангьенского, один протестующий голос России, и легко понять, какое впечатление производил он среди всеобщего молчания: все живое, питавшее, ненависть к чужому игу, обращалось туда, откуда раздавался этот голос, говоривший, что есть страна — непорабощенная. Наполеон опять был взбешен. «Зачем, — говорил он, — император Александр протестовал? Зачем не вошел в соглашение? Герцог Ольденбургский получил бы вознаграждение». Наполеон не понимал или не хотел понять, что протест произошел вследствие нарушения равенства в отношениях между двумя империями; что соглашение должно было предшествовать факту, а не следовать за ним.
Война готовилась. Вооружениям со стороны Франции соответствовали вооружения России. Но императору Александру предстоял для решения труднейший вопрос: встретить ли неприятеля на чужой земле или ждать его на своей. Опыт всей борьбы с Наполеоном приводил необходимо к заключению, что единственное средство побороть его заключалось в том, чтобы избегать решительных битв, отступать, завлекать внутрь страны, отнимать средства продовольствия; в его выгоде постоянно было покончить дело как можно скорее; следовательно, в выгоде противника было — истомить его медленностью. После Аустерлица толковали, зачем было вступать в сражение, надобно было отступать в глубь Венгрии. Но эти толки не помогли: пруссаки выдвинулись — и были разгромлены. Решение старика Каменского отступить, за что он был объявлен сумасшедшим, было проблеском новой, необходимой системы в борьбе; странный на первый взгляд образ ведения войны Беннигсена является для историка необходимым звеном в цепи явлений борьбы, попыткою, не удавшейся вследствие указанных выше самых неблагоприятных условий.
Теперь при отстранении этих условий для новой системы естественно наступал черед, тем более что последняя Австрийская война 1809 года нанесла окончательный удар старой системе, а война в Испании давала подкрепление новой, для которой Россия представляла самые благоприятные условия. Конечно, эта система была бы принята с первого же раза, если б император Александр не останавливался важным обстоятельством. Естественно было ожидать, что Наполеон начнет свои враждебные действия против России провозглашением восстановления Польши, что должно было отразиться в западных русских областях среди тамошнего ополяченного шляхетского слоя и произвести большие затруднения для России. Предупредить Наполеона, восстановить Польшу под скипетром русского государя и встретить французские войска в областях так называемого Варшавского герцогства, опираясь на поляков, а не имея их против себя, было мерою, на которой трудно было не остановиться. Советы восстановить Польшу продолжали подаваться императору.
