Один из турецких историков новейшего времени, Хейру-л-Ла-эфенди, также усматривает связь между фактом молдавского похода и крымскими делами, в том смысле, что будто бы Менглы-Герай был посажен султаном вместо Нур-Даулета за то, что последний не оказал своего содействия султану во время этого похода[756]. Но из нашего документа не видно, чтобы со стороны турок хотя бы намекалось на какую-либо ожидавшуюся или впредь ожидаемую помощь со стороны Крымского хана, каковым тут признается Ахмед-хан; а о Нур-Даулете и о Менглы-Герае даже вовсе и не упоминается. Мало того: в заключение говорится, что военные успехи султана, о которых сообщается в грамоте хану, должны впредь обновить старинные дружественные отношения между обеими сторонами, а такое дружелюбие было бы неуместно, если бы Нур-Даулет, как подручный, с точки зрения турецкой, Ахмед-хана раньше позволил себе выказать упомянутую нелюбезность относительно султана. Вот эти достопримечательные слова грамоты: «Вследствие этой великой победы должно проявиться возобновление старинного союза любви, и должна отвориться дверь отправления посольств и грамот, служат средством укрепления оснований благорасположения, дабы признаки любви и искренности день ото дня приумножались и непрерывно один за другим следовали»[757].
Из всего вышеизложенного можно сделать такой вывод. Вторжение турок в Крым морским путем совершилось по причинам, не имевшим ничего общего с внутренними распрями, происходившими между разными претендентами на господство в Крымско-татарском улусе, приобретавшем все более и более самостоятельное политическое положение. В момент этого нашествия сами турки признавали настоящим главой Крымского татарского юрта золотоордынского хана. Вмешательство турков во внутреннюю судьбу этого юрта произошло случайно и спустя несколько времени после того, как они завладели генуэзскими колониями в Крыму. Раз утвердившийся с их содействием в качестве самостоятельного хана Менглы-Герай не был потом уже никем свергаем, считаясь вассалом оттоманского султана. Так как последнее наше заключение встречается с некоторыми противоречиями, то приведем подтверждающие его основания.
Посольские сношения великого князя московского с Менглы-Гераем прекращаются в 1475 году. За целые два года в Делах Крымских находится пробел. Значит, Менглы-Герай перестал быть ханом: в Крыму произошло нечто вроде анархии; не с кем было сноситься. Менглы-Герай, посаженный турками на ханский престол, говорят, был вновь свергнут с него ордынским ханом Ахмедом, который уступил Крым некоему Джаны-беку, засевшему в нем с 1477 по 1479 год. Личность этого последнего не поддается определению. Говордз думает, что он был племянник золотоордынского хана Ахмеда[758]. В посольской грамоте Ивана Васильевича от 5 сентября 1477 года он назван просто-напросто казаком, без всякого указания на какие-либо его родственные отношения в которой-нибудь из тогдашних царственных особ татарских: «Коли еси был казаком, и ты во мне также приказывал, коли будет конь твой потен, и мне бы тобе в своей земле опочив дати», должен был сказать Джаны-беку посол, татарин Темеш, от имени Ивана Васильевича[759]. Что он не одно и то же лицо с Эминек-беком, как полагает Гаммер, это очевидно из слов наказа Темешу: «Да быв у царя и речи правивши царю, ино ему ко князем идти к Именеку да к Авдуле, да поминов им от великого князя подати»[760]. Путаница отношений и непрочность положения множества ханов так были велики, что Джаны-бек, сидя на ханском престоле, уже заблаговременно запасался убежищем на случай, если его прогонят. В том же наказе Ивана Васильевича Темешу велено передать Джаны-беку на аудиенции следующее: «А говорил ми от тобя твой человек Яфар Бердей о том, что по грехом коли придет на тебя истома, и мне бы тобе дати опочив в своей земле»[761].
Истома, которой опасался Джаны-бек, вскоре действительно настала для него. 30 апреля 1479 года великий князь Иван Васильевич отправляет посольство уже снова к Менглы-Гераю, поздравляя его с возвращением на ханство и с пожеланием ему впредь прочно усидеть «на отца своего месте на своем юрте»[762]. А как это произошло, из княжеского наказа не видно: посол просто говорил Менглы-Гераю: «А в ярлыке писал еси, и люди ми твои сказали твое здоровье, что Бог тебя помиловал, на отца твоего месте и на твоем юрте осподарем учинил»[763]. Есть тут упоминание и о Джаны-беке. «Князь великий велел говорити: писал еси ко мне в своих ярлыцех с своим человеком с Алачем о своем недруге о царе Зене-беке, чтобы мне своего для дела к собе его взяти. И яз его к собе взял и истому есми своей земле учинил тобя для, и вперед есми хотел ею у собя држати твоего для дела»[764]. Из этого как будто выходит, что Джаны-бек мог быть тоже какой-то авантюрист из сильных татарских вельмож, каким был в свое время Идику, только не имевший счастья и удачи последнего. Московский великий князь, предлагая ему у себя гостеприимство, в сущности готовил для него ловушку, из благожелательства к Менглы-Гераю, с которым у него раньше установилась дружба, и шансы которого на возвращение к власти не ускользнули, вероятно, от дальновидных московских политиков. Но, прежде чем совершалось его возвращение Менглы-Герая к власти, где же он находился в то время, пока другие занимали ханский престол в Крыму?
Он сидел в плену у турок, попавшись к ним во время взятия Кафы, а по иным сведениям — Манкупа. Подробности этого приключения собраны у Вельяминова-Зернова[765]. Там же находится и рассказ Мухаммед-Ризы о событиях, которыми сопровождалось обращение Менглы-Герая к султану за помощью в борьбе с своими противниками и добровольное признание Менглы-Гераем верховной над собой власти султана[766]. Рассказ этот, заключающий в себе доказанные В.-Зерновым ошибки, сочинен Ризою ради того, чтобы отвергнуть факт пребывания Менглы-Герая в плену у турков и восстановления его на ханство с их же помощью, что он положительно отвергает, как великую нелепость, так говоря с свойственной ему высокопарностью: «Да не будет сокрыто, что написанное некоторыми историками о том, как, в то время когда крепости Кафа и Манкуп были взяты победоносной армией, отправленной с благосветлой стороны его величества султана Мухаммеда — да сияет могила его! — будто бы Менглы-Герай-хан попал в пленнические узы, а спустя некоторое время будто бы падишах, пожаловав его значком и знаменем и прочими ханскими регалиями, отправил его в ту страну — все это вне скрижали правдивости и вероятия и вне стези истины. Мужам разума и совершенства это будет ясно и очевидно из следующих слов»[767]. Затем идет сочиненный Ризою рассказ, долженствующий подтвердить лживость других историков.
Чувство национальной гордости увлекло и других крымских бытописателей последовать за Сейид-Мухаммед-Ризою. Автор «Краткой Истории» тоже пишет: «А что будто бы Менглы-Герай при завоевании Ман-купа попался в плен, а потом его присутствие, султан уж почтил его значком и знаменем, то хотя оно так и написано в некоторых историях, но, судя по самому писанию, ясно, что это лишено основания»[768]. Впрочем, тут же присовокупляется тот факт, что после завоевания Кафы турками Менглы-Герай вместе с пашой (т.е. с Гедюк-Ахмед-пашой) отправился в Стамбул поздравить султана с этой победой, и что там же состоялось утверждение его в ханском достоинстве и признание им своего подчинения султанам Османского дома[769].
Наконец Халим-Герай совсем даже и не упоминает о плене своего предка, а все приписывает доброй воле Менглы-Герая, который будто бы, посоветовавшись с своими благожелателями, первый обратился к султану Мухаммеду за помощью против своих недругов; а потом сам же предложил султану свое добровольное подданство и был за это осыпан со стороны султана несчетными милостями и почестями[770].
Но не все местные крымские историки-патриоты так пристрастно относятся к факту плена Менглы-Герая, чтобы или совсем его отрицать, или смягчать, обращая в добровольную поездку его в гости к султану. Так Мухаммед-Герай, повествуя о событиях своего времени, как-то однажды к слову вспоминает о начале подданства Крыма туркам и изображает этот факт в следующем виде. «Выведенные Гедюк-Ахмед-пашой из венецианской крепости (т.е. Кафы) мусульмане, — пишет он, — были отправлены в Стамбул для расправы с ними. В то время Крымский хан, покойный Хаджи-Герай-хан уже умер. Для вступления на владетельный трон никого не было, кроме праведного сына его Бенлы-Герай-султана.
А между тем упомянутый султан тоже каким-то путем находился в плену у франкских гяуров. Тогда крымский народ сообща написал донесение и послал с ним человека в столицу султаната к его присутствию, покойному султану Мухаммед-хану. Они вот что докладывали: "Теперь наш падишах умер. У него осталось одно любезное чадо. Но оно тоже попало в плен в руки к гяурам франкам. Стране же мусульманской быть без государя никак не возможно. А потому мы у вашего счастливого Порога просим и молим, чтобы вы сжалились над нашим печальным положением и назначили одного из ваших царевичей в нашу страну падишахом". Когда грамота их пришла в августейшему Порогу (т.е. в Порту), то все сообща государственные мужи и правительственные сановники хорошенько посоветовались об этом деле. А между тем привезшие грамоту шатались и глазели по некоторым константинопольским базарам. Только вдруг они видят среди прибывших из Крыма полоняников одного молодого юношу, и как только признали его, так тотчас же упали ему в ноги и подняли крики и вопли. "Вот судьба-то нам! — говорили они, — ведь это наш царевич, великое чадо покойного Хаджи-Герай-хана, Бенлы-Герай-султан! Он сделался полоняником, и теперь спасен". Дали знать о случившемся султану Мухаммед-хану. Высокостепенный падишах, да и вообще все люди дивились необыкновенной премудрости Господа Бога. А его величество, повелитель изрек такое перлосеющее слово: "Никто не возьмет ничьего жребия!" и велел поспешно привести (Менглы-Герая) в свое высочайшее присутствие. После того как его облекли в украшенные по-царски одежды и в роскошный халат, они заключили между собой такой договор: "Мы, мол, не станем, в противность светлому Закону Божию, улучив благоприятный момент, убивать или изъянить один другого. Помогая во всех делах друг другу, будем мстить врагам веры, сквернообычным гяурам, ведя с ними священные брани. Впредь твои чистые потомки (т.е. потомки Менглы-Герая) будут от меня (султана) принимать санкцию своего достоинства, и на хутбе сперва мое имя, а потом уже имя почтеннейшего хана будет поминаться. Эти условия, будучи безотлагательно облечены в форму письменных документов, должны быть с обеих сторон соблюдаемы". Султан предложил, а хан принял и был удостоен целования руки. Потом с пожалованием, при полной торжественности и почестях, знамени, барабана и литавров, Бенлы-Герай-султан назначен был ханом в область Крымскую. Договорные грамоты обеих сторон были написаны; а он благополучно и торжественно был отправлен в Крым. Тавов-то вот, как описано, был Бенды-Герай-хан, великий отец блаженного и покойного, известного и знаменитого воителя и мученика Сахыб-Герай-хана. Упомянутый договор с течением времени забылся среди людей; но у почтенных падишахов он известен и признан»[771].
