способствовавшие их распространению и практическому воплощению. Ведь именно следствием транзитной торговли как таковой было создание в Юго-Восточной Азии городов и портов, становившихся анклавами ислама. А так как ислам воинствен и прозелитичен, то естественным и логичным было стремление выйти за пределы анклавов. Этому, впрочем, способствовала и слабость политической власти в юго-восточно-азиатских странах.
Еще одна важная функция транзитной торговли — влияние ее на отсталые этнические общности, на племена и народы, только-только вступившие на путь формирования государственности, только начавшие воспринимать цивилизованный образ жизни. Уже заходила речь о том, что Средние века отмечены приобщением новых территорий и целых регионов с населяющими их многочисленными племенами к цивилизации и государственности. Включение их в сферу торговых путей, в обслуживание торговых операций как раз и становилось толчком для ускорения упомянутого процесса. Это хорошо видно на примере арабов.
Трансарабская торговля создала благоприятные условия как для приобщения к ней бедуинов, которые со своими верблюдами служили посредниками при перемещении товаров, так и для обогащения шейхов бедуинских племен, уже вставших на путь формирования протогосударственных образований. Одновременно с этим она способствовала возникновению и расцвету ряда арабских городов, таких как Мекка, которые стали в середине I тысячелетия крупными торговыми центрами и быстрыми темпами шли по пути формирования протогосударственных структур.
Если продолжать далее, то легко сформулировать и более важный вывод: возникший на рубеже VI и VII веков ислам также в конечном счете стал следствием и итогом транзитной торговли и всего, с нею связанного, включая распространение вдоль торговых путей различного рода идей и культурных ценностей. Транзитная торговля дала весомый толчок развитию арабов и подготовила условия для возникновения ислама, а ислам в форме воинственного религиозно-цивилизационного импульса преобразил весь Ближний Восток и в некотором смысле всю ойкумену.
Здесь важно оговориться. Транзитная торговля способствовала этому процессу не только и не столько непосредственно, то есть как само по себе важное в жизни народов явление, но также и опосредованно, через определенный народ, через арабов, прежде всего через арабских кочевников, бывших наиболее динамичной и энергичной частью арабской этнической общности. И это вплотную сталкивает нас с непростой проблемой кочевников.
Кочевники, как и транзитная торговля, существовали задолго до Средневековья. Уже на рубеже II и I тысячелетий до н. э. они были хорошо известны соседним земледельческим странам как люди, которые жили особым, отличным от земледельческого образом жизни и вели свое специфическое животноводческое хозяйство. Изучение кочевых племен показало, что в условиях изолированного от земледелия хозяйства, даже при сохранении спорадических контактов с земледельцами, в первую очередь торговых, кочевники в своем развитии не продвигались далее племенных протогосударственных структур, — да и эти структуры следует считать результатом этнической консолидации под воздействием опять-таки контактов с соседними государствами. Это в целом касается всех кочевников и может быть продемонстрировано на примере и бедуинов Аравии, и кочевников Великой Евразийской степи, и тем более кочевых племен африканской саванны. Другое дело, когда какое-то племя кочевников оказывается поблизости от мощного и постоянного источника цивилизующего воздействия и по какой-то причине начинает активно контактировать с этим источником.
Здесь может быть несколько близких друг к другу вариантов. Первый (киданьский) — когда сильное кочевое племя складывается на окраинах могущественной империи, многое у нее заимствует, но при этом стремится сохранить свою самобытность. Второй (тюркский) — когда воинственные кочевники решительно меняют места своего обитания, а затем привычный образ жизни, вторгаясь в зону существования земледельцев и подчиняя их себе. Третий (монгольский), своего рода компромиссный, — когда под внешним воздействием создается сильное воинственное государство, которое вторгается в зону существования земледельцев, подчиняя себе одно их государство за другим, но пытаясь при этом хоть сколько-нибудь сохранить свою самобытность. В конечном счете все три варианта приводят к одному и тому же результату, смысл которого до предела прост и очевиден: покидая привычные места своего обитания и вступая в тесный контакт с земледельцами, тем более становясь правителями завоеванных земледельческих стран, кочевники слезают с коней и перестают быть кочевниками, во всяком случае в лице своих потомков.
Сказанное означает, что кочевники остаются кочевниками, пока и поскольку они обитают в привычных своих кочевьях. Уйдя оттуда и вторгаясь в зону обитания земледельцев, они исчезают с лица земли как кочевники. Поэтому, рассуждая о кочевниках, мы вправе говорить только о тех, кто остается в кочевьях. Что характерно для них? Динамичность и то, что выше уже было названо пассионарностью. Я бы сказал даже более определенно: именно кочевники прежде всего отличаются тем, что именуется пассионарностью, как то было продемонстрировано арабами, тюрками и монголами, не вспоминая уже о Великом переселении народов на рубеже древности и Средневековья.
Пассионарность — это определенный заряд жизненной энергии, способность к изменению, к восприятию нового. Арабы под зеленым знаменем ислама внесли свой заряд и вдохнули новые жизненные силы в древние ближневосточные цивилизации — этот феномен в каком-то смысле можно назвать Возрождением. Тюрки проделали почти то же самое с одряхлевшей арабо-исламской цивилизацией спустя полтысячелетия. Менее всего сказанное относится к монголам: вся жизненная энергия монгольского этноса была отдана жестокому разрушению созданного другими. Но даже монголы, кардинально изменив облик и судьбы многих народов, сыграли немалую роль в обновлении мира.
Словом, факт остается фактом: кочевники пассионарны, то есть активны и полны жизненной энергии, которая способна проявляться от случая к случаю и чье проявление везде находило свое выражение в подчинении земледельцев кочевникам. Неудивительно, что по меньшей мере часть этой энергии была успешно использована той самой транзитной торговлей, услуги которой были необходимы и земледельцам, и кочевникам.
Выход на передний план феноменов транзитной торговли и кочевников — это один из значимых моментов средневековой истории Востока.
Власть и собственник
Еще одна из проблем, уходящих корнями в глубокую древность, но заслуживающих внимания в свете всего того, что характерно для средневекового Востока, — вопрос о собственности. Процесс приватизации, знаменовавший собой определенный этап формирования государственности, расставлял акценты достаточно резко: государство как институт противостояло частному собственнику, видя в чрезмерном его усилении угрозу для своего существования. Поэтому повсюду предпринимались соответствующие меры, результатом которых стали достаточно четко отрегулированные взаимоотношения между властью и частником — даже в тех нередких случаях, когда высшие носители власти сами как индивиды были одновременно и собственниками, подчас достаточно крупными. Суть этих взаимоотношений везде была однозначна, а смысл их сводился к тому, что все государственное первично, а частное вторично. Этот стандарт стал своего рода нормативом и на соответствующей ступени эволюции воспроизводился везде. Таким образом, частная собственность превратилась в слугу государства, перестав быть его опасным соперником.
Но это не означает, что в
