адвокаты. Хуже было с документальными доказательствами. Если фашистские преступники не успели уничтожить подлинники важнейших документов, и Нюрнбергский процесс поэтому часто называют «процессом документов», то в Японии была уничтожена почти вся документация, которая могла бы изобличить милитаристов в совершении преступлений.
Видя, как все сильнее разгорается пламя «холодной войны», защита в Токио вела себя очень агрессивно. Сразу после предъявления Обвинительного акта она ходатайствовала о его… аннулировании! Когда же трибунал отклонил это ходатайство, защита обратилась с просьбой об аннулировании отдельных пунктов акта либо исключении из него некоторых подсудимых.
Адвокаты в Токио вообще пытались поставить под сомнение юрисдикцию трибунала. Японский защитник Киосэ заявил, что «ни в 1928 году, ни после этого не существовало таких принципов международного права, которые накладывали бы персональную ответственность за политические действия на лиц, действующих от лица государства, осуществляющего свои права на суверенитет». В выступлении адвоката К. Такаянаги была сделана попытка оспорить компетенцию трибунала судить японских военных преступников на том основании, что трибунал состоит из представителей держав-победительниц.
Адвокат Киосэ заявил, что обвинение неправильно поняло термин «новый порядок в Восточной Азии», который, оказывается, подразумевал «уважение независимости каждой страны; он никогда не включал в себя идеи завоевания мира и ничего не имеет общего с ограничением свободы личности». Защитник отрицал и агрессивность внешнего курса Японии, и ответственность страны за начало военных действий в июле 1937 г., заявляя, что это Китай виновен в развязывании военных действий, а Япония, напротив, придерживалась мирной политики.
Пытаясь сыграть на антикоммунистических настроениях, многие адвокаты утверждали, будто Япония вела войну не в агрессивных целях, а ради защиты от коммунизма, а «японцы совершенно справедливо опасались распространения коммунизма, проникновение которого в Азию привело бы к нарушению мира и порядка».
Преступные деяния японских милитаристов в Китае объяснялись «разумным и оправданным страхом перед распространением мирового коммунизма». Даже пакт, заключенный Германией, Японией и Италией, назывался не агрессивным, а оборонительным и направленным против распространения коммунизма в Европе и Азии.
У американских адвокатов тоже были весьма своеобразные требования к процессу. Так, защитник Каннингэм обвинил трибунал в том, что тот «не желает придерживаться… современной политической линии США». А современная линия — противостояние коммунизму, и прежде всего Советскому Союзу. Американские защитники старались не хуже своих японских коллег, выгораживая преступников. Ибо такова была «политическая линия США». Суровость приговора в Токио объясняется лишь чудовищностью преступлений, совершенных обвиняемыми.
То, что Нюрнбергский и Токийский процессы продолжались так долго (первый — почти 11 месяцев, второй — больше двух лет), объясняется и тем, адвокаты вовсю старались затянуть их, прибегая к тактике проволочек. Другая ситуация была на Хабаровском процессе. Он исследовал сугубо подготовку и применение бактериологического оружия и продолжался всего несколько дней. Здесь выяснить всю правду — действительную степень участия всех подсудимых в совершенных ими злодеяниях — удалось достаточно быстро.
Сегодня порой звучат голоса, что адвокаты в Хабаровске не утруждали себя защитой, а, выполняя указания партии и правительства, просто поддерживали сторону обвинения и редко вмешивалось в процесс. Представляется, что хорошо ответил на этот вопрос член Московской коллегии адвокатов Н. П. Белов, защищавший генерала Ямаду. Он объяснил политику защиты в Хабаровске следующим образом: «На данном судебном процессе мои товарищи по защите и я мало задавали вопросов подсудимым. Это явилось логическим следствием того, что обвинение было подтверждено показаниями подсудимых и свидетелей, а также приобщенными к делу документами. Наибольшая трудность защиты на данном судебном процессе заключалась в том, что здесь не было места каким-либо прениям относительно самих фактов и доказательств.
И свидетельские показания, и имеющиеся в деле подлинные документы, собранные в стадии предварительного следствия, и подробные объяснения самих подсудимых в совокупности своей подтвердили фактическую сторону обвинения».
Но работали адвокаты всерьез. Вслушиваясь в речи, произнесенные на процессе, мы увидим отнюдь не старание выгородить подзащитных любой ценой, а желание разобраться, что сделало их преступниками.
«Миссия японцев на земле — руководить миром…»(Из речи адвоката Н. П. Белова в защиту подсудимого Ямады)
Товарищи судьи!
На данном судебном процессе мои товарищи по защите и я, защищающий бывшего главнокомандующего бывшей Квантунской армией генерала Ямаду, мало задавали вопросов подсудимым. Это явилось логическим следствием того, что обвинение было подтверждено показаниями подсудимых и свидетелей, в также приобщенными к делу документами. Наибольшая трудность защиты на данном судебном процессе заключается в том, что здесь нет места каком-либо прениям относительно самих фактов и доказательств.
И свидетельские показания, и имеющиеся в деле подлинные документы, собранные в стадии предварительного следствия, и подробные объяснения самих подсудимых, в совокупности своей, подтвердили фактическую сторону обвинения.
Но защитник обязан исполнить свой долг со всей тщательностью, диктуемой интересами правосудия.
Разумеется, я не собираюсь защищать те поистине исключительные по своей тяжести преступления, о которых так подробно говорил в своей речи государственный обвинитель. Я защищаю только уже совсем немолодого человека — подсудимого Ямаду, принимавшего в силу целого ряда роковых для него причин и обстоятельств определенное участие в попрании законов и обычаев войны, в совершении преступлений против человечности.
Государственный обвинитель, оперируя многочисленными фактами и документами, в своей речи говорил о тяжких преступлениях, совершенных подсудимыми по настоящему делу, и в частности бывшим генералом Ямадой.
Я хочу сказать о том, под влиянием каких именно факторов формировались разум, воля, характер и моральный облик моего подзащитного Ямады, которому теперь уже около семидесяти лет.
Ведь на этот имеющий для дела существеннейшее значение вопрос необходимо ясно и четко ответить. Наша советская наука уголовного права никогда не солидаризировалась с так называемой антропологической школой уголовного права и ее учением о прирожденном преступнике. И крупнейшие мыслители, ученые и политические деятели той эпохи, когда буржуазия была еще революционным, прогрессивным общественным классом, выдвигали и обосновывали ту точку зрения, что человек рождается без идей, без страстей и характера.
Общеизвестным является, что такие корифеи человеческой мысли, как Джон Локк и Жан-Жак Руссо, в своих трудах утверждали, что «нет прирожденной испорченности в сердце человеческом»…
Константин Дмитриевич Ушинский, великий русский педагог XIX века, рассматривая вопрос о наследственности и воспитании, указывал: если в младенчестве перенести дитя величайшего музыканта на остров, населенный дикарями, то дикие, раздирающие слух звуки, с которых начнется его музыкальное творчество, будут очень далеки от музыкальной культуры его родителей.
Мне думается, что возраст и положение в процессе моего подзащитного Ямады обязывают меня по возможности подробно остановиться на вопросе о влиянии социальных, государственно-религиозных и идейных факторов на формирование воли и характера.
При этом можно и должно иметь в виду волю и характер
