знание – любое знание, независимо от области – через наблюдение, основанное на чувствах, используя для этого инструменты и эксперименты или обходясь без них. Философ Джон Локк считал, что это единственный способ, с помощью которого мы можем приобрести знание [464]. Он, безусловно, не первым додумался до этого. Сложно отрицать, что именно на наблюдении, которое мы сделали самостоятельно или о чьих результатах узнали от кого-то еще, основывается большая часть знаний, которыми мы владеем (или думаем, что владеем). Но заглянуть в будущее оно не поможет. Невозможно наблюдать или ставить эксперимент над тем, чему еще предстоит случиться.
В том, что касается физики, мы хотя бы можем полагаться на законы природы. Они дают нам уверенность, что, если не менять условия, мы будем получать один и тот же результат. В других областях мы в лучшем случае должны полагаться на тенденции и экстраполяции. Об опасностях такого подхода хорошо говорит такой лимерик:
Ах, писк, модный писк, модный писк…
Тебя прогнозировать – риск!
И что-то, быть может,
Тебя уничтожит…
Ведь путь к мирской славе тернист.
Что еще хуже – экстраполяции не учитывают Aufhebung. Настолько, что ни в английском, ни в других европейских языках ему нет подходящего эквивалента (хотя у философов принят перевод «снятие»). В результате экстраполяции не описывают качественных изменений. Они лишь помогают строить предположения относительно того, что уже существует. (Это объясняет, почему большая часть научной фантастики так скучна: вместо того чтобы оставить героев на Земле и дать им в руки ружья с пулями, авторы заставляют их убивать монстров и друг друга при помощи загадочных лучей в межпланетном или межгалактическом пространстве. Тоже мне.)
Далее, следует задать вопрос: а способны ли люди вообще делать какие-либо «объективные» прогнозы? Конечно, мы мыслящие, рациональные создания. То есть в большинстве случаев мы разделяем цель и средства, причину и следствие и можем соотносить их друг с другом. Чего мы не можем, так это заглянуть в будущее, не опираясь на известные нам факты и не исключая того, что нам неведомо.
Разумеется, мы далеко не всегда действуем рационально. Нам свойственно ошибаться. Кроме того, наши мысли порождаются воспоминаниями, которые могут быть довольно неточными. Вдобавок мы подвержены эмоциям: жадности, надежде, радости, воодушевлению, любви, ненависти, отчаянию, страху, злости, разочарованию и многим другим. Эти эмоции смешиваются с внешними факторами, которые, проделав долгий путь в нашем сознании, обуславливают наше мировоззрение и наши мнения по тому или иному вопросу. Возможно, Ницше был прав, когда говорил, что мысли лишь тень чувств: незатейливые, почти отчаянные попытки найти в них логику и оправдать их перед собой и другими [465].
Мы делимся на оптимистов и пессимистов. Тех, кто источает уверенность или все подвергает сомнению. Кого-то легко вывести из себя, у кого-то железные нервы. Кроме того, не исключены и ответные процессы: те, кто часто оказываются правы, могут стать чересчур самоуверенными, потерять хватку и начать совершать ошибки. Те, кто часто ошибался, могут, если достаточно сообразительны, пересмотреть свою позицию и начать двигаться в обратном направлении. Если воспользоваться терминологией Филипа Тетлока, «лисы» могут превращаться в «ежей» и наоборот [466]. А ведь еще нужно принимать во внимание стимулы и гормоны, в том числе те, которые являются частью нашей генетики и не всегда нам известны.
За всеми этими процессами стоит наш мозг. Все компоненты мозга, начиная с самых молодых и заканчивая самыми древними и примитивными, постоянно взаимодействуют и влияют друг на друга. Более того, они всегда делают это по-разному. Поэтому нет такого впечатления, мысли, решения или действия, которые были бы порождены работой одной только мозговой коры [467]. Учитывая все вышесказанное, можно с полной объективностью заявить, что объективности не существует. Два человека не могут увидеть будущее (или еще что-то) одинаково. Волей-неволей мы прежде всего исходим из собственного очень изменчивого, очень своенравного, зачастую необъяснимого и непредсказуемого состояния сознания.
Не помогают и обращение к эвристике или шаблонам восприятия, попытки «объяснить» то, что мы перед собой видим, обращаясь к устоявшимся моделям или изобретая (часто на пустом месте) новые [468]. Не стоит надеяться и на компьютеры, в которые будут заложены новые модели и алгоритмы: ведь они отражают породивший их человеческий ум. Именно человек на основе своих предрассудков решает, что выкинуть, а что оставить и в каком порядке это организовать, тем самым оказывая решающее воздействие на результат; кроме того (и это, вероятно, самое важное), человек определяет важность и очередность факторов и прописывает существующие между ними связи.
То же будет верным и для тех типов искусственного интеллекта, который порой удивляет создателей своей непредсказуемостью. Приведу пример из сферы алгоритмического трейдинга. По некоторым оценкам, в 2007 году около 45% биржевой торговли осуществлялось при помощи машин. По другим оценкам, эта доля и того больше. Неизвестно, сколько миллиардов было потрачено на эти системы. Переход к автоматическому трейдингу имеет экономические преимущества: один инженер может заменить четырех аналитиков [469]. А также преимущества в скорости: торговля осуществляется с меньшим количеством технических ошибок, с такой скоростью, которую не может поддержать человек, и по сниженной цене. Кроме того, гораздо легче проследить за процессом, чтобы понять, что привело к определенным, удачным или неудачным, решениям, и, если нужно, внести коррективы [470].
И все же нет убедительного доказательства, что машины предсказывают будущее развитие рынков (уже не говоря о чем-то в меньшей степени поддающемся числовому исчислению) лучше, чем люди, чье место они заняли. Некоторые аналитики считают, что автоматический трейдинг не столько генерирует большие прибыли, сколько реагирует на так называемые «вспышки» (flash events). Так, например, одна фирма, использовавшая трейдингового робота, который 1 августа 2012 года среагировал на короткие колебания курса, за полчаса потеряла четыре своих годовых дохода, пережила обвал акций и вынуждена была слиться с другой фирмой, чтобы выжить [471]. И дело не в том, что количество индивидуальных акций повышается или понижается непропорционально «реальной» стоимости частных фирм. Если говорить очень грубо, события-«вспышки» повышают уязвимость рынка. Они могут свести на нет все рациональные попытки предугадать будущее. Они могут отвадить кого-то от инвестиций.
Все проблемы, о которых мы говорили ранее, сложны, но еще сложнее проблемы, связанные с природой будущего. Ключевой вопрос состоит в том, существует ли вообще будущее так же, как настоящее или прошлое. Один из ведущих философов XX века Бертран Рассел считал, что существует. Он считал, что раз есть настоящее и нет четкой границы, которая отделяет его от будущего,
