1920–х годов. В одной из вышедших недавно книг, к примеру, утверждается, что
«все содержащиеся в Библии высказывания на любую тему — богословскую, научную, историческую, хронологическую и пр. — абсолютно верны и достоверны»
( Issues in Revelation and Inspiration, 63).
В адвентистской Церкви ощущается явный недостаток книг, посвященных библейской инспирации, которые делали бы логические выводы на основании содержания Священного Писания. Перед подобной литературой стоит задача выяснить, как Библия видит себя, какие утверждения о самой себе делает, какого рода данные в ней содержатся и как она трактует сведения, принадлежащие к той или иной категории. К сожалению, многие авторы демонстрируют совершенно иной подход. В большинстве случаев они высказывают какие–то систематизированные богословские идеи, а затем уже обращаются к Библии, чтобы найти в ней подтверждение своим выводам. Следуя этой методе, они отворачиваются от библейского авторитета и поворачиваются лицом к рационализму эпохи Просвещения. Фундаментализм совершил большую ошибку, когда принялся бороться с рационализмом его же оружием, а всего–то и нужно было позволить Библии говорить самой за себя. Этот подход оказался соблазнительным и для некоторых адвентистов.
Люди, относящиеся серьезно к утверждениям Елены Уайт, имеют возможность составить представление о служении, по крайней мере, современного пророка. По тому, как она готовила и интерпретировала свои собственные труды, можно понять, как осуществлялась инспирация в ее случае, причем происходило это, судя по Библии, примерно так же, как и в случае с библейскими авторами. Таким образом, можно с большой долей уверенности сказать, что ее опыт проливает свет на вопрос инспирации в целом. Тем более что Церковь располагает большим числом ее автографов (оригинальных рукописей). Всякий, кто исследовал эти документы с многочисленными вставками и исправлениями, едва ли поверит в вербальную инспирацию. И всякий, кто знает, как она воспринимала сама себя, и кто изучал ее труды, не допустит и мысли о ее непогрешимости. Подобные идеи исходят от ее так называемых последователей и не находят подтверждения в том, что говорила и писала она сама. Сама она придерживалась противоположных мнений.
Принимая во внимание важность библейской инспирации, остается только удивляться, как мало книг написали адвентисты на эту тему. Одним из таких изданий стала книга Алдана Томпсона Inspiration: Hard Questions, Honest Answers (1991). Этот труд вызвал немало споров в адвентистском сообществе. Люди высказывались и за, и против изложенных в ней идей. Но в данном случае важна не разноголосица мнений, а решимость продолжать изучение вопросов, связанных с инспирацией и библейской интерпретацией. Эта тема отнюдь не закрыта в адвентистском богословии. Хочется надеяться, что Церковь, приступая к ее исследованию, подойдет к ней в духе адвентистов–пионеров, изучая саму Библию, а не втискивая ее в рамки рационалистической модели и не признавая «правоверность» лишь за теми, кто согласен с выводами, из этой модели проистекающими.
Во многих отношениях период, начавшийся в 1950–х годах, был труден для адвентистского вероучения. Последний этап в развитии церковного богословия отмечен напряженностью, которая не желает спадать. Конечно, то или иное напряжение существовало в адвентистском богословии всегда, однако с 1950–х годов они как бы сплелись воедино. Нынешняя эра отличается тем, что все старые вопросы адвентизма (что есть адвентистского? христианского? фундаменталистского?) циркулируют в адвентистской среде в одно и то же время. И дело не только в том, что эти вопросы звучат одновременно, а в том, что адвентисты, сосредоточившие свое внимание на разных этапах развития церковного вероучения, отвечают на них совершенно по–разному. Для одних, например, вся ценность адвентизма заключена в его отличительных чертах, для других — в том, что его роднит со всем остальным христианством, третьи же возлагают все надежды на его сугубый фундаментализм. В этих поисках идентичности возникли различные богословские полюса, борьба между которыми по–прежнему причиняет адвентизму немало беспокойства. Поиски себя, своего лица, направлявшие богословские дискуссии в Церкви на протяжении 150 лет ее истории, продолжают быть в центре внимания по мере того, как адвентизм пытается вырваться из этого непрекращающегося кризиса идентичности. Мы еще вернемся к движущим силам этого кризиса в заключительной главе.
Между тем необходимо отметить, что спасение и инспирация, рассмотренные нами в этой главе, это далеко не единственные значимые вопросы, по которым в наше время идет внутрицерковный диалог. Среди прочего адвентистские богословы активно обсуждают роль и значение библейского «остатка», учение о Церкви, или экклесиологию, смысл, заложенный в библейском повествовании о творении и потопе, а также сущность Апокалипсиса. Что касается последнего вопроса, заключительные два десятилетия двадцатого века были отмечены появлением в адвентистском сообществе людей, которые отошли от толкования Книги Даниила и Откровения, свойственного для историзма и занимавшего центральное место в адвентизме со времен его основания, и сместились в сторону интерпретации, которая более согласуется с футуристским и даже претеристским пониманием пророчеств. Любые серьезные изменения в адвентистском пророческом толковании повлекли бы за собой перемены в самом адвентизме как таковом, поскольку адвентизм седьмого дня сформировался как движение, воспринимающее пророчества в свете историзма, особенно отрывок, начинающийся с Откр. 11:19 и заканчивающийся последним стихом 14–й главы Книги Откровение.
Помимо вышеизложенного, современный адвентизм претерпел и другие перемены. Как ни странно, 1990–е годы стали свидетелями возрождения антитринитарианства и полуарианства на том основании, что такова была вера большинства первых адвентистов. Подобный посыл кажется, по крайней мере, странным для Церкви, основанной в противостоянии с традицией как богословским авторитетом. Впрочем, столь резкий поворот в отношении к авторитету не был единственным в адвентистской истории. В любом случае возвращение к этому вопросу зиждется скорее на средневековой логике, чем на логике реставрационистского адвентизма девятнадцатого века.
Еще одно «уточнение» в адвентистском богословии в 1980–х и 1990–х годах можно рассматривать и как несколько иной способ выражения прежней идеи, и как некий сдвиг в вероучении. Оно связано со следственным судом, предшествующим возвращению Христа. Раньше адвентисты представляли этот суд в более строгих тонах, говоря о том, что Бог отвергает тех людей, кто оказался неверен. В последнее же время принято делать акцент на том, что Бог за людей, что Он на их стороне и хочет привести в Свое царство как можно большее их число. В этой новой перспективе Судья предстает в том виде, в каком Его рисует Библия: Он на стороне грешников, а суд совершается, чтобы показать им, что они могут быть уверены в спасении и будут счастливы на небесах. Святые последних дней могут чувствовать себя уверенно и
