В политической биографии сталинского выдвиженца начинается новая глава.
В последние сентябрьские дни 1936 г. в большом доме на Лубянке царила паника. Назначение Ежова наркомом внутренних дел служащие центрального аппарата НКВД восприняли как большую личную трагедию. Его беспощадная жестокость, причем не только по отношению к недоброжелателям, но и к преданным ему людям, была хорошо известна. Сотрудники, связанные с опальным Ягодой, теперь сами оказывались под подозрением.
В первый же день своего появления на Лубянке новый нарком немедленно сменил здесь всю охрану. Сам же, разместившись в отдельном, левом крыле здания НКВД, принял такие меры предосторожности, словно готовился к длительной осаде. Бесчисленное количество вооруженных людей заняли все ближайшие и дальние подступы к кабинету наркома. К этому кабинету вели многочисленные замысловатые переходы с этажа на этаж. И на каждом переходе, каждом повороте, каждой лестничной клетке снова и снова проверяли документы, устанавливающие личность, осматривали личные вещи. Режим был усилен до такой степени, что даже ветераны ЧК не могли припомнить ничего подобного. Служащие наркомата замерли в тревожном ожидании.
В марте 1937 г. Ежов на оперативном совещании объявил о предстоящей инспекции местных органов НКВД. В разные концы страны одновременно командируются почти все начальники отделов центрального аппарата. Едва они успели выехать за пределы Москвы, как были арестованы на ближайших же станциях. Через два дня подобная операция была предпринята и в отношении других руководящих сотрудников наркомата.
С остальными и вовсе не церемонились. Их арестовывали прямо в служебных кабинетах. Но случалось, приходили и на квартиру. Как правило, ночью. Такая операция требовала определенной подготовки, поэтому планировалась лишь в отдельных, особо важных случаях. И, если однажды утром сотрудник не приходил на работу, а сослуживцам становилось известно о ночной драме, то ситуация считалась совершенно безнадежной — арестованный был заведомо обречен.
Ежовская чистка 1937 г. унесла жизни трех тысяч сотрудников НКВД. Многие из них действительно запятнали себя несмываемым грехом истребления безвинных. Но воздаяние за преступление неизбежно превращается в противоположность, если осуществляется вне закона и суда. Именно так здесь и произошло. Правосудие уступило место очередному акту произвола.
Покончив с действительными и мнимыми врагами в центральном аппарате наркомата, Ежов приступил к чистке периферийных кадров.
Товарищу Сталину.
Посылаю на утверждение четыре списка лиц, подлежащих суду Военной коллегии:
1. Список № 1 (общий).
2. Список № 2 (бывшие военные работники).
3. Список № 3 (бывшие работники НКВД).
4. Список № 4 (жены врагов народа).
Прошу санкции осудить всех по первой категории.
Ежов.
На каждом из этих списков имеется резолюция: «ЗА. И. Сталин. В. Молотов».
Для правильного пониманию смысла этого документа следует иметь в виду, что первой категорией осуждения считалась смертная казнь.
Приведенный документ отнюдь не является единичным или исключительным. Можно привести и другие образцы такого рода творчества Ежова.
Товарищу Сталину.
Посылаю списки арестованных, подлежащих суду Военной коллегии по первой категории.
Ежов.
Резолюция на этом документе гласит: «За расстрел всех 138 человек. И. Ст., В. Молотов».
Еще один документ:
Товарищу Сталину.
Посылаю на утверждение 4 списка лиц, подлежащих суду: на 313, на 208, на 15 жен врагов народа, на военных работников — 200 человек. Прошу санкции осудить всех к расстрелу.
20. VIII.38 г. Ежов.
На документе лаконичная резолюция: «За. И. Ст., В. Молотов. 20.08».
На закрытом заседании ХХ съезда КПСС Н. С. Хрущев назвал точную цифру: за время своего пребывания в должности наркома Ежов направил на утверждение Сталину 383 списка обвиняемых. Несложный арифметический подсчет показывает, что каждый очередной список появлялся на рабочем столе генсека не позднее чем через день.
При Ежове деятельность так называемых «троек» получила новый мощный импульс. Их компетенция была значительно расширена как с точки зрения круга рассматриваемых дел, так и по характеру применяемых мер наказания.
30 июля 1937 г. Ежов подписал приказ о проведении «массовых операций в отношении бывших кулаков, членов антисоветских партий, белогвардейцев, жандармов и чиновников царской России, бандитов, реэмигрантов, участников антисоветских организаций, церковников и сектантов, уголовников-рецидивистов».
Согласно приказу, все указанные лица условно делились на две категории. К первой относились «наиболее враждебные из перечисленных выше элементов» и подлежали расстрелу. Все остальные образовали вторую категорию, для которой уготавливались тюрьмы и лагеря сроком от 8 до 10 лет.
Приказом наркома внутренних дел СССР от 30 июля 1937 г. был определен персональный состав «троек». Председателями назначались наркомы внутренних дел союзных и автономных республик, начальники краевых или областных управлений НКВД, членами — первые секретари ЦК компартий союзных республик, краевых и областных комитетов ВКП(б) и республиканские, краевые, областные прокуроры.
Не прошло и двух недель после издания этого приказа, как последовало новое, еще более крупное решение.
11 августа 1937 г. Ежов подписывает очередной приказ, согласно которому процедура осуждения еще более упрощалась. Теперь скорый суд уже вершили не только «тройки», но и «двойки». В их состав, согласно приказу, входили начальники органов внутренних дел и местные прокуроры.
Интересно, что этот приказ Н. И. Ежова санкционирован подписями И. В. Сталина, В. М. Молотова, Л. М. Кагановича и С. В. Косиора.
С этого момента вакханалия репрессий стала неуправляемой. «Тройки» и «двойки», словно соревнуясь в эффективности, с пулеметной скоростью решали судьбы людей. Число осужденных к высшей мере наказания стремительно росло. Службы, приводившие смертные приговоры в исполнение, работали с напряжением. Возникла даже проблема индустриализации методов уничтожения. И она была решена.
Лагеря и тюрьмы всегда были предметом особо пристального внимания Ежова. Приняв от Ягоды колоссальную по численности систему, новый нарком остался недоволен ее состоянием. Он считал, что режим здесь ослаблен, дисциплина низка, должные меры против нарушителей не принимаются.
Во все концы страны полетели предписания наркома значительно усилить меры наказания к «хулиганствующим заключенным в тюрьмах ГУГБ». За оскорбительные устные высказывания или письменные заявления заключенных, а также за иные оскорбительные действия (плевки, ругательства, попытки нанести оскорбление действием) предписывалось заключать в карцер на срок до 30 суток, ужесточать режим содержания, переводить в тюрьму с более строгим режимом, предавать суду.
В одном из своих приказов от 8 февраля 1937 г. Ежов предписывал предать суду большое число «содержащихся в тюрьмах ГУГБ осужденных на разные сроки заключения, приславших мне в связи с введением нового тюремного режима и процессом оскорбительные заявления».
Методично и последовательно Ежов добивался ужесточения лагерного режима. При нем каждый заключенный ГУЛАГа знал: за три отказа от работы — расстрел. Подобная беспощадная кара санкционировалась лишь лагерной администрацией без какого-либо участия судебных органов.
Против столь неприкрытого произвола пытался возражать нарком юстиции СССР Н. В. Крыленко. Он, как известно, еще при Ягоде неоднократно обращал внимание высшего политического руководства страны на различные нарушения в системе ГУЛАГа. И Генриху Ягоде приходилось давать малоприятные объяснения.
Теперь же времена изменились. То, что можно было при Ягоде, не допускалось при Ежове.
Громкие процессы вредителей, шпионов, диверсантов и других «врагов народа» вознесли Николая Ежова на вершину славы.
Еще не успели отзвучать здравицы по случаю присвоения ему специального звания генерального комиссара государственной безопасности, как последовало новое исключительное отличие. Город Сулимов Орджоникидзевского края переименовывался в Ежово-Черкесск.
17 июля 1937 г. Президиум Верховного Совета СССР принимает решение о награждении Н. И. Ежова орденом Ленина «за выдающиеся заслуги в деле руководства органами НКВД по выполнению правительственных заданий».
