Противопоставление халифа, амира верующих, царю, малику, не было для мусульман формально-терминологическим. Оно выражало всю совокупность различий между праведным руководителем общины, избранным Аллахом посредством волеизъявления лучших ее представителей, первым среди равных, призванным вести общину по праведному пути, и главой государства, действующим по своему разумению и в собственных интересах, притесняющим подданных налогами. Внешне это различие выражается в отделении правителя от своих подопечных, что и подчеркивает ал-Йа'куби упоминанием привратников и «опускание завес».
Можно упрекнуть ал-Йа'куби в некоторых неточностях, в частности в том, что Му'авийа не был первым, кто обзавелся ха-джибом. Он был уже у Умара, хотя благочестивая традиция утверждает, что Умар не отгораживался от людей и у него не было «ни врат, ни привратников» (ла баба ва ла хиджаба) [+72]. Халифа б. Хаййат упоминает не только хаджиба Умара, но называет его первым, при ком появился начальник полиции (сахиб аш-шургпа): им был некий Абдаллах б. Кунфуз из курайшитского клана тайм [+73], никем более не упоминаемый. Начальник шурты Али, Малик б. Хабиб ал-Йарбу'и, в последний год правления Усмана бывший наместником Динавара, при вступлении Али в Куфу уже сопровождал его в качестве начальника шурты, во время сиффинского сражения оставался в Куфе для поддержания там порядка и самостоятельно решал вопрос о казни нарушителя [+74]. Кроме того, при Али появилась войсковая полиция, шурта ал-хамис, которую возглавлял ал-Асбаг б. Нубата ал-Муджаши'и, более прославившийся как знаток права и поставщик информации для историков [+75]. Отряд полиции из нескольких десятков индийских пленных имелся, как мы видели, у наместника Али в Басре, Усмана б. Хунайфа, но функции их заключались прежде всего в охране наместника.
При всем том ал-Йа'куби прав по существу, так как при Му'авии эти должности и институты власти приобрели качественно иной характер. Хаджибы Умара и Усмана были всего лишь доверенными слугами, оберегавшими покой хозяина во внутренних помещениях дома, и не играли никакой политической роли. Шурта Усмана не сыграла никакой роли в охране его дома, если только не считать шуртой десяток-другой гулямов Усмана, принявших участие в обороне дома. Иными стали функции и положение хаджиба и шурты при Му'авии.
Му'авийа, живя в стране, население которой вне зависимости от национальности и религиозной принадлежности привыкло к высокому статусу правителя и определенным нормам его поведения, не мог вести себя, как мединские халифы среди своих собратьев и единоверцев; он понимал, что снижение образа правителя ослабляет его авторитет и уважение к власти. Об этом он будто бы говорил Умару в ответ на его упреки в недопустимой роскоши и в том, что держит просителей перед запертыми дверями: «Мы в стране, которая недалеко от наших врагов, и есть у них проницательные шпионы, и я хочу, амир верующих, чтобы они видели величие ислама» [+76].
Террористические акции хариджитов сделали личную охрану не только элементом престижа, но и жизненной необходимостью. Охрана, сопровождавшая халифа (и наместников) в общественных местах, в том числе и в мечети, где халиф должен быд быть среди своих, отделила его от собратьев по вере. Выросла и численность полиции, превратившейся в самостоятельную силу, инструмент подавления сепаратизма племен в больших городах. Сведения о 4000 полицейских в Басре кроме 500 конных стражников, конечно, преувеличены, но несколько сотен стражей порядка создавали новое соотношение сил между наместником и своевольными племенными группировками. В Дамаске ситуация была несколько иная, чем в гарнизонных городах, — здесь большинство населения составляли местные жители-иноверцы, не осмеливавшиеся выступать против завоевателей.
Му'авийа стал первым халифом, который обзавелся дворцом и создал при себе двор. Первый дворец был очень скромным, сложенным из сырца, затем его сменил кирпичный дворец У византийских послов он вызывал насмешки, они обзывали его мышиной норой (байт ал-фа'р) или «скворечником» (байт ал-'асафир) [+77], но он выполнял главную функцию — обособил халифа и его окружение от простонародья. На людях он появлялся теперь только в сопровождении эскорта, и к нему уже нельзя было подойти запросто и поговорить, как с Умаром или Усма-ном, а халиф уже не наводил порядок собственноручно с помощью бича, как его предшественники, — для этого был начальник полиции.
Во дворце накапливались различные дары, привозившиеся посольствами других государей и делегациями из провинций, доставлявшими вместе с законной долей добычи особенно ценные предметы искусства, в числе которых оказывалась и скульптура, вроде захваченных при набеге на Сицилию статуй из драгоценных металлов, которые Му'авийа продал в Индию [+78]; в памяти некоторых басрийских благочестивцев, противников Му'авии, это превратилось в доставку ему идолов из Синда [+79]. Не исключено, что какая-то скульптура все-таки оставалась украшать внутренние покои. При дворце или где-то за городом содержались диковинные звери и птицы, привозившиеся с другими дарами отовсюду. Среди них одно время был и слон, которого халиф подарил царю Албании Джуаншеру вместе с диковинной птицей (павлином?). Этот слон прошествовал от Дамаска до Партава (Барда'а), не оставив никакого следа в памяти мусульманских и христианских историков Сирии и Месопотамии [+80].
Стены дворца и многочисленные служители отделили халифа не только от простых мусульман, но даже верхушка, за исключением узкого круга лиц, не имела свободного доступа к персоне халифа, он являлся перед ними только на приемах, деловых или торжественных. Допуском к халифу ведал хаджиб, превратившийся из простого доверенного слуги в важную придворную фигуру. Хаджибы были всегда из вольноотпущенников, которые стояли вне племенных пристрастий и были всецело преданы своему патрону. Перед хаджибом, несмотря на его рабское происхождение, заискивали даже знатные арабы, порой унижаясь до взяток [+81].
Где двор, там и церемониал. За сорок лет правления у Му'авии сложился определенный порядок дня, который подробно описан у ал-Мас'уди. Ежедневно, кроме пятниц, он принимал в мечети жалобщиков и просителей из простого народа. Закончив с ними, возвращался во дворец и принимал знатных просителей, подавших заранее записки с изложением дела, по ходу приема посетителям предлагалось угощение. В некоторые дни таких посетителей бывало до 40 человек. Затем возвращался в свои покои и отдыхал до полуденной молитвы. После нее был второй прием для высших чинов. День заканчивался большим приемом после вечерней молитвы, на котором выступали поэты и рассказчики историй о делах давно минувших дней и мудрости царей и полководцев [+82].
Современные исследователи приписывают Му'авии замену титула «халиф посланника Аллаха» на «халиф Аллаха», в котором «халиф» означало «уполномоченный», «представитель», и возведение таким образом своей власти непосредственно к Аллаху, минуя ее легитимизацию волей общины [+83]. Однако документальных свидетельств официального употребления этого титула не имеется — нет ни монет с пространными надписями, ни подлинных документов, ни эпиграфических свидетельств. Ссылки же на употребления его в поэтических панегириках столь же мало документальны, как уподобление правителей солнцу. Не слишком достоверны и ссылки на собственные слова Му'авии, приводимые некоторыми историками. Так, он будто бы сказал Са'са'а б. Сухану: «Земля принадлежит Аллаху, а я — халиф Аллаха, и то, что я взял, — мое, а что оставил людям — то моя милость (фадл)» [+84]. Однако эта и ряд других бесед Му'авии с Са'са'а не более чем образец излюбленного средневековыми арабскими литераторами жанра остроумной беседы двух знаменитостей. К тому же Са'са'а, будучи довольно плодовитым поставщиком шитской информации, мог вложить в уста Му'авии порочащие его слова.
Если бы Му'авийа присвоил себе титул, менявший представление об основе легитимности власти халифа, превратив себя из преемника власти пророка в прямого представителя Аллаха, то вряд ли его оппоненты, осуждавшие даже за сидение на возвышении, упустили бы случай упрекнуть его за непомерную претензию быть представителем Аллаха на земле. Если же все-таки этот новый титул вошел в употребление и об этом противники Му'авии не сочли нужным говорить, то приходится признать, что современные исследователи преувеличили его идеологическую значимость. Видимо, халифату-л-Лахи означало не «заместитель Аллаха», а «халиф волею Аллаха». Главным инструментом власти Му'авии над людьми были не нововведения в титуловании — его вполне удовлетворяло обращение «амир верующих», — а деньги.
Вторая часть упреков ему у ал-Йа'куби относится к незаконным методам извлечения дополнительных доходов. По словам Абдаллаха б. Заквана, представителя поколения, появившегося на свет в конце правления Му'авии, «все время, что правил Му'авийа, дела его шли хорошо и деньги не переставали обильно поступать к нему, и привлекал он сердца людей раздачей денег и дарами, говоря: „Раздача денег заменяет справедливость»«[+85]. Особенную щедрость он проявлял к потенциальным соперникам, сыновьям предшествующих халифов, не останавливаясь перед тем, чтобы уступить в спорных случаях свою собственность [+86].
