Таким образом, Гоббсу принадлежит заслуга определения «государства» (или, если использовать его собственный термин, «содружества») как абстрактной сущности, обособленной и от су-мерена (который «руководит» им), и от подданных, которые на основании взаимной договоренности передавали свои права суверену. Как и у Бодена, главным «магистратом» по Гоббсу могло быть как собрание, так и один человек; если предпочтение отда-малось последнему, это делалось исключительно ради удобства, чтобы обеспечить единство правительства и предотвратить разногласия. Однако стремление избавиться от «нематериальных тел» и «изменчивых» влияний, кроме тех, что доступны объективному восприятию, вынудило Гоббса отойти от двух столпов теории Бо-дена: божественного закона и естественного права. Доведя позитивизм до предела, почти не достигавшегося ни до, ни после него, Гоббс считал право чем-то таким, что существует исключительно в пределах государства и создается им; в естественном состоянии, когда еще не существует организованных сообществ, «договоры, не подкрепленные мечом, являются пустыми словами». Не будучи связанным никаким законом, кроме того, который он сам принял (и который, конечно, может изменить в любой момент), суверен Гоббса обладал гораздо большей властью, чем суверен Бодена и, a fortiori[438], чем любой западный правитель, начиная со времен поздней античности. В Риме, да и везде, императоры до определенной степени были связаны религией, даже если они стояли во главе этой религии и считались живыми богами. Но не таков суверен Гоббса. Следуя направлению мысли, заданному Макиавелли в « Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия », суверен Гоббса навязывает своим подданным верования, наилучшим образом подходящие для поддержания общественного порядка, и, таким образом, становится самым абсолютным правителем, каких только знала история.
На фоне происходившей в XVII в. борьбы между королем (впоследствии ― лордом-протектором) и парламентом, блюдо, приготовленное Гоббсом, оказалось слишком острым для большинства его соотечественников. Как и Макиавелли, он считал, что человек по природе своей зол, но в отличие от первого отказывал ему даже в virtu и способности любить Родину. Самое возвышенное качество ― его разум ― дает возможность заглядывать в будущее; из страха перед будущим всю жизнь человек пытался добиться власти над своими собратьями; и эта борьба прекращалась лишь с его смертью. Пытаясь обуздать человеческую натуру, Гоббс предложил своего суверена. Однако вскоре стало ясно, что такой суверен будет настолько могуществен, что будет представлять такую же или даже большую опасность для своих подданных, чем они представляли друг для друга.
Эта проблема занимала английского философа Джона Локка (1632―1704). Хотя он редко упоминает имя своего прославленного предшественника, многие сочинения Локка в области политики могут быть поняты только в том случае, если рассматривать их как прямой ответ Гоббсу. В основе теории Гоббса лежит предположение, что даже самое худшее правительство лучше, чем его отсутствие, т.е. естественное состояние; соответственно первым шагом Локка было новое рассмотрение этого естественного состояния с целью выяснить, действительно ли оно было таким ужасным, каким его принято считать.
Являясь представителем раннего Просвещения, Локк в своем «Втором трактате о правлении» (который, вероятно, был написан перед « Славной революцией», хотя был опубликован только после ее окончания) отвергает предположение, на котором основывалась вся западная мысль со времен Августина, а именно ― что человек в основе своей зол, и его необходимо сдерживать при помощи правительства. Так же, как и Гоббс, Локк считал, что основным качеством человека является его разумность. Но если, по мнению Гоббса, это качество ведет к войне всех против всех, то Локк считал, что оно способно трансформироваться в просвещенный личный интерес, который, в свою очередь, в большинстве случаев даст людям возможность жить в мире друг с другом даже в естественном состоянии, которое характеризуется отсутствием единого правителя. Важнейшая задача последнего состоит в том, чтобы не столько сдерживать людей, сколько, наоборот, защищать их права, которыми они наделены от природы ― знаменитая триада прав на жизнь, свободу и собственность. Чего необходимо избегать любой ценой ― так это абсолютной (что не раз подчеркивется в оригинале) власти. Правительство должно основываться на согласии: оно не должно быть установлено раз и навсегда, как у Гоббса, напротив, его позицию необходимо периодически подтверждать посредством выборов. Локк не объяснил, кто должен иметь право голоса, но в случае настойчивых расспросов он, будучи добропорядочным буржуа, вероятно, предложил бы ввести какую-нибудь разновидность имущественного ценза, вроде тех, что действительно существовали в большинстве европейских стран до начала XX в. Еще один способ предотвращения роста абсолютизма состоял в том, чтобы поделить власть суверена между законодательной, исполнительной, а также «федеративной» (ответственной за ведение войн и международную политику) властью, ― идея, которая питала в воздухе в то время и на которую оказала большое влияние политическая система Англии того времени[439].
Полностью посвятив «Первый трактат о правлении» тому, чтобы показать различия между властью отца семейства и политической властью, Локк не тратил время на проведение различия между правителем и государством, которые, следуя Гоббсу, он принимал и целом как должное. Не вызывала у него сомнений и разница между гражданским обществом и государством. Локк провозгласил: первое не только предшествует второму, но в действительности государство было создано гражданским обществом, чтобы защитить себя как от нарушения внутреннего мира, так и от внешних вторжений. Как впервые отметил Боден, а позже подробно разъяснил Локк, подданные никоим образом не являются членами семьи или домохозяйства правителя. Следовательно, принципы, на основе которых осуществляется управление ими, отличаются от тех, что используются в отношении жен, детей или овец[440].
Поскольку Локк ненавидел абсолютизм, его цели были противоположны целям Гоббса; однако они сошлись на том, что единственным ограничителем власти государства (в отличие от трех ветвей власти по отдельности) являются определенные права, которыми щедрая природа наделила человека. Уже Гоббс отмечал, что этот барьер весьма непрочен, но Монтескье решил окончательно разрушить его в своем сочинении «О духе законов». Парадоксальным образом, историческим фоном создания работы Монтескье была реакция французского дворянства, к которому он принадлежал, на абсолютизм, имевшая место после смерти Людовика XIV[441]. Монтескье провел несколько лет в Англии, изучая политическую систему этой страны. Его главной целью, как и целью Локка, которым он восхищался, было найти способы защиты гражданского общества от произвольной власти суверена, без каковой защиты деспотизм приведет к тому, что какая бы то ни было цивилизованная жизнь будет затруднена, а то и вообще невозможна[442].
Пока Монтескье в течение 20 лет, до публикации в 1748 г., трудился над своим великим произведением, философские основы веры в естественное право были подорваны Давидом Юмом (1711 ― 1776). В отличие от Локка, который вел активную деятельность в качестве врача, получившего специальность в основном благодаря самообразованию, Юм не был приспособлен ни к какому занятию, кроме философии, и, будучи философом, находился в постоянном и мучительном поиске первоосновы вещей. Локк свято верил, что существует объективный разум (под которым он, конечно же, имел в виду разум просвещенного англичанина своего времени), более того, он считал, что такой разум тождественен законам, установленным благожелательной природой. Юм, напротив, считал, что разум субъективен и в конечном итоге является слугой страстей, которые диктуют ему цели, к которым он должен быть направлен. Для него не только совершенно неверно утверждение о том, что существует «объективный» разум, который является общим для всех людей; более того, даже если бы такой разум и существовал, связь между ним и намерениями природы было бы абсолютно невозможно доказать[443].
Соответственно Монтескье отодвигает естественное право ― которое Юм лишил его опоры в виде «разума» ― на задний план. Чтобы избежать тирании, по-прежнему необходимо, чтобы правление было основано на законе, но не на таком, который был бы установлен раз и навсегда какой-либо внешней силой или властью, а на таком, который человек (или, как любил говорить Монтескье, «законодатель») принял и издал бы сам для себя в соответствии с особенностями того общества, которое он при этом имел в виду. Таким образом Монтескье завершил процесс, который начался в конце эпохи Средневековья и в ходе которого сила любых законов, кроме тex, которые были созданы правителем, а позже ― государством, стала сходить на нет и, в конце концов, была аннулирована. Как это было уже у Гоббса, теперь закон, плохой или хороший, представлял собой просто предписание, которое было утверждено государством и зафиксировано должным образом в письменном виде.
