Что касается православия, всего за период оккупации на территории РСФСР открылось около 2150 храмов, в том числе в Орловской области – 108, в Курской – 332, в Белгородской – около 140, на территории современной Брянской – 153[1016], в оккупированной части Ленинградской – 221[1017]. То есть в период оккупации только в России возродилось более 3 % дореволюционного количества православных храмов, не считая культовых зданий других конфессий.
В целом именно оккупация дала толчок к возрождению религиозной жизни в России. Так, по данным А. И. Перелыгина, на сентябрь 1943 г. в СССР насчитывалось 9829 православных церквей, из них около 6500 находилось на оккупированной территории[1018]. По оценке Г. Митрофанова, на занятой немцами территории СССР за три года открылось около 10 тысяч православных приходов, в то время как на территории, не подвергшейся оккупации, до 1988 г. открылось не более 1000 приходов. Еще 4000 приходов отошло к РПЦ после ликвидации униатской церкви в Галиции и Закарпатье. При этом в СССР с 1949 по 1987 г. было закрыто не менее 8000 православных церквей[1019], значительное их количество было снесено или, ввиду длительного неиспользования, пришло в негодность. В то же время, согласно отчету Чрезвычайной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, ими на всей территории СССР было уничтожено или повреждено 1670 православных церквей[1020].
После освобождения оккупированных областей РСФСР значительное количество церквей было закрыто. Так, из 153 церквей, действовавших на территории Брянской области в период ее оккупации, 54 было закрыто под предлогом отсутствия в них штата священников, так как многие служители ушли с немцами. Из 108 храмов Орловской области только 23 церкви и 1 молитвенный дом советские власти оставили за верующими[1021]. Из поданных с декабря 1943 г. по конец 1945 г. 76 заявлений об открытии церквей власти Орловской области не удовлетворили ни одно[1022]. Кроме того, возрождающейся на территории РСФСР церкви, с целью недопущения ее влияния на массы, запрещалось шефство над детскими домами, госпиталями, распределение поступивших в Фонд обороны денег среди семей красноармейцев, создание касс взаимопомощи, обучение детей религии[1023]. Духовенство было обложено налогами, доходившими до 70 % от заработка, тогда как налог при немцах не превышал 10 %[1024]. В свете приведенных сравнений можно согласиться с мнением Б. Н. Ковалева, что ни в довоенный, ни послевоенный периоды советской истории РПЦ не обладала в своей миссионерской, просветительской, социальной и даже богослужебной деятельности многими из тех возможностей, которые были предоставлены ей на оккупированной территории.
Наряду с православием и другими христианскими деноминациями на оккупированных территориях распространялись суеверия, в основном православной направленности. Так, согласно рапорту лейтенанта госбезопасности В. Ф. Коноплева, в оккупированном городе Великие Луки с 7 по 10 января 1943 г. почти среди всех жителей быстро распространились идентичные «святые письма», написанные от руки[1025]. В них содержалось требование дать переписать письмо другому под угрозой «кто не даст переписать другому, будет проклят»[1026]. Как следует из содержания, письма были направлены на активизацию церковной жизни, содержали призывы в обязательном порядке посещать православные церкви, чаще бывать на исповеди, при этом обещали обладателю письма защиту от пуль, неуязвимость при артобстрелах, одновременно призывали от всего сердца прощать ближних[1027]. Судя по реакции органов госбезопасности, пропаганда посредством «святых писем» была довольно эффективной, оказывала большое влияние на население.
Таким образом, в оккупированных областях РСФСР произошел всплеск религиозной активности. Религиозность населения, хотя и не достигла дореволюционного уровня, все же по сравнению с довоенным периодом выглядела довольно внушительно. Причем христианство, в основном православие, стало той силой, которая в период оккупации и проведения восточной политики поддерживала национальное самосознание русских. Причем церковь занималась не только богослужебной, но и благотворительной, общественной и образовательной деятельностью. Одновременно роль церкви в поддержании оккупационного режима, коллаборационистских настроений части населения России была довольно значительной.
Гораздо сложнее дать нравственную оценку деятельности религиозных организаций в период оккупации. Здесь следует исходить из того, что деятельность церквей за линией фронта хотя и была в ряде случаев направлена на поддержку германской агрессии, вряд ли могла нанести глобальный вред интересам СССР. Напротив, церковь помогла оставшемуся за линией фронта населению перенести тяжесть оккупации. Нельзя отрицать и то, что именно возрождение религиозной жизни на оккупированных территориях СССР вынудило Сталина и советское правительство создать этому некий противовес, прекратив политику физического уничтожения религии. Несмотря на частичное закрытие храмов, начавших действовать в период оккупации, значительные ограничения, наложенные государством на многие стороны деятельности церкви, она отстояла свое право на существование, заняв прочное место в жизни советского, а впоследствии – российского общества.
§ 3. Коллаборационизм в области науки, культуры и искусства
Свои специфические черты имело сотрудничество части граждан СССР с оккупантами в таких сферах, как наука, культура и искусство. Осознавая, что эти области жизни населения РСФСР могут способствовать развитию коллаборационистских настроений, командиры немецких частей и соединений, командующие тыловыми районами немецких армий делали все возможное для привлечения ученых, преподавателей вузов, работников культуры, оставшихся в зоне оккупации, на свою сторону. В этой связи, однако, следует учесть, что высшее нацистское руководство относилось к русской науке, культуре довольно негативно, считая, что они подлежат полному искоренению. Уже в августе 1941 г. А. Розенберг получил от Гитлера «руководящие указания» для работы в занятых немцами областях СССР, согласно которым следовало уничтожать библиотеки, лаборатории, исторические памятники как источники исторической памяти. Кроме того, предписывалось закрывать все высшие и средние учебные заведения, уничтожать их оборудование, включая мебель и библиотечные фонды[1028]. Однако не всегда эта директива воплощалась, что объясняется заинтересованностью немецких командиров в развитии коллаборационизма в области науки, культуры, желанием поставить его себе на службу.
Следует заметить также, что профессорско-преподавательский состав вузов, ученые подлежали эвакуации, поэтому на оккупированных территориях осталось сравнительно небольшое количество тех из них, кто по каким-либо причинам эвакуации в советский тыл избежал. Так, из профессорско-преподавательского состава Калининского педагогического института в оккупированном Калинине остались лишь заведующий кафедрой литературы профессор В. Я. Гнатюк и преподаватель латыни С. Н. Юренев. Проживая по соседству с редактором газеты «Тверской вестник» К. И. Никольским, Гнатюк установил с ним связь, согласился работать в редакции, делая подборку материалов. В частности, перевел с немецкого и подготовил к печати статью «Сталинский будильник», суть которой состояла в том, что Совинформбюро, как плохой будильник, о потерях советских городов и территорий сообщает с большим опозданием. За два дня до освобождения Калинина Гнатюк добровольно поступил на службу в городскую управу на должность начальника городской биржи труда. Однако ввиду прихода Красной армии к исполнению своих обязанностей не приступил[1029]. Как было установлено впоследствии, Гнатюк отказался от эвакуации с целью сохранения научных ценностей – библиотеки и неизданных научных рукописей. Ему удалось при помощи технических работников пединститута организовать защиту институтских зданий от пожаров и разграбления, в том числе спасти 350 тысяч томов научной библиотеки[1030]. С этой целью Гнатюк вступил в переговоры с немецким капитаном, доктором биологических наук, доцентом Гессенского университета, который, выслушав Гнатюка, заверил, что он как научный работник примет все меры по охране институтских ценностей[1031]. Что касается антисоветских высказываний Гнатюка, неверия в победу Красной армии, эти его действия, согласно постановлению президиума Тверского областного суда от 4 января 1991 г., «никаких вредных последствий не повлекли»[1032].
