Гитлер был готов на все. 22 августа «Правда» поместила сообщение ТАСС «К советско-германским отношениям»: «После заключения советско-германского торгово-кредитного соглашения встал вопрос об улучшении политических отношений между Германией и СССР. Происшедший по этому вопросу обмен мнений между правительствами Германии и СССР установил наличие желания обеих сторон разрядить напряженность в политических отношениях между ними, устранить угрозу войны и заключить пакт о ненападении. В связи с этим предстоит на днях приезд германского министра иностранных дел г. фон Риббентропа в Москву для соответствующих переговоров».
Путь к московскому Тильзиту был открыт.
«Спасибо Яше Риббентропу…»
Сопровождаемый многочисленной свитой, Риббентроп вечером 22 августа вылетел из Берлина и, после остановки на ночь в Кенигсберге, прибыл в Москву. «Со смешанным чувством ступил я в первый раз на московскую землю, – вспоминал он в Нюрнберге. – …Никто из нас никаких надежных знаний о Советском Союзе и его руководящих лицах не имел. Дипломатические сообщения из Москвы были бесцветны <ну это уж явная несправедливость! – В.М>. А Сталин в особенности казался нам своего рода мистической личностью».[285] Встретили рейхсминистра не только без пышных церемоний (почетный караул, конечно, был и гостю понравился), но даже с нарушением протокола – на аэродром приехали только заместитель наркома Потемкин (переводчику Шмидту сама его фамилия показалась подтверждением нереальности происходящего) и шеф протокола Барков. Даже нацистские флаги пришлось позаимствовать на студии «Мосфильм», где их использовали в пропагандистских фильмах (говорят, на некоторых свастика была изображена зеркально). Риббентроп разместился в здании бывшего австрийского посольства, ныне принадлежавшем Германии, и после завтрака отправился в Кремль. Там его уже ждали – не только Молотов, но и Сталин, принимавший участие в переговорах с самого начала. Начались «рабочие будни».
Около двух часов утра в четверг 24 августа 1939 г. советско-германский договор о ненападении был подписан и в то же утро опубликован в «Правде» (разумеется, без секретного дополнительного протокола). За основу был принят советский проект от 19 августа, воспроизведенный почти дословно [Поэтому неубедительным выглядит позднейшее утверждение Риббентропа, что «русские никакого текста его заранее не подготовили».], но с двумя важными дополнениями, вставленными между 2 и 3 статьями проекта:
«Статья 3. Правительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы.
Статья 4. Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны».
Эти статьи были заимствованы из нового германского проекта, который привез с собой Риббентроп.[286] Статья о консультациях вызывала в памяти Антикоминтерновский пакт. Статья о неучастии во враждебных блоках в том или ином виде фигурировала в разных проектах германо-итало-японского альянса и должна была, с одной стороны, предупредить выступление СССР в союзе с Великобританией и Францией на стороне Польши, а с другой, успокоить Москву относительно возможных действий Германии в поддержку Японии (напомним, бои на Халхин-Голе все продолжались). Входе переговоров Сталин основательно поработал над текстом. Прежде всего, была снята пространная идеологическая преамбула, написанная Риббентропом и повторявшая его излюбленные идеи (опять-таки напрашивается аналогия с Антикоминтерновским пактом):
«Вековой опыт доказал, что между германским и русским народом существует врожденная симпатия. Жизненные пространства обоих народов соприкасаются, но они не переплетаются в своих естественных потребностях.
Экономические потребности и возможности обеих стран дополняют друг друга во всем.
Признавая эти факты и те выводы, которые следует отсюда сделать, что между ними не существует никаких реальных противоречивых интересов, Немецкая Империя (Рейх) и Союз Советских Социалистических Республик решили построить своим взаимоотношения по-новому и поставить на новую основу. Этим они возвращаются к политике, которая в прошлые столетия была выгодна обоим народам и приносила им только пользу. Они считают, что сейчас, как и прежде, интересы обоих государств требуют дальнейшего углубления и дружественного урегулирования обоюдных взаимоотношений и что после эпохи помутнения теперь наступил поворот в истории обеих наций» (Русский текст, представленный германской стороной).
Согласно показаниям одного из авторов проекта начальника юридического отдела МИД Гауса Международному военному трибуналу в Нюрнберге, а также мемуарам Хильгера, выполнявшего обязанности переводчика, Сталин отверг преамбулу как чрезмерно риторичную и мало совместимую с бешеной антисоветской кампанией, которую нацистское руководство вело на протяжении последних шести лет. Затем Сталин вычеркнул статью 5 германского проекта об расширении экономических отношений за рамки соглашения от 19 августа и внес кое-какие технические поправки на основании советского проекта. Работа над текстом закончилась оперативно и без особых дискуссий.
Напротив, переговоры о секретном протоколе – соглашении о разделе сфер влияния в Польше и Восточной Европе в целом – велись долго и потребовали дополнительного согласования с Гитлером. Сталин хотел включить в советскую сферу порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс), на что Гитлер немедленно согласился. На содержании протокола мы останавливаться не будем – оно хорошо известно, да и не имеет прямого отношения к нашей теме. Важно, что Сталин и Гитлер смогли оперативно принять кардинальные решения, отрешившись от идеологических факторов. Вспоминая еще времена Чичерина, Хаусхофер писал о советских руководителях: «Они по крайней мере обладают тонким слухом, чтобы понимать данное геополитическое преимущество, и при этом отбросить идеологические предрассудки, и при заключении любого пакта с теми, кто достаточно умен, всегда учитывать собственные выгоды».[287]
Риббентроп был в восторге и от договора, и от хозяев. «За немногие часы моего пребывания в Москве было достигнуто такое соглашение, о котором я при своем отъезде из Берлина и помыслить не мог и которое наполняло меня теперь величайшими надеждами насчет будущего развития германо-советских отношений. Сталин с первого же момента нашей встречи произвел на меня сильное впечатление. Его трезвая, почти сухая, но столь четкая манера выражаться и твердый, но при этом и великодушный стиль ведения переговоров показывали, что свою фамилию он носит по праву. Ход моих переговоров и бесед со Сталиным дал мне ясное представление о силе и власти этого человека, одно мановение руки которого становилось приказом для самой отдаленной деревни, затерянной где-нибудь в необъятных просторах России, – человека, который сумел сплотить двухсотмиллионное население своей империи сильнее, чем какой-либо царь прежде».[288] Эти слова, написанные в ожидании приговора, можно объяснить попыткой оправдаться перед победителями (?) или перед историей (?), но столь же восторженно Риббентроп говорил о Сталине осенью 1939 г., особенно после второго визита в Москву, что вызывало едкие замечания Чиано.
За подписанием договора последовала моментальная переориентация пропаганды в обеих странах, засвидетельствованная в тот же день передовицей «Правды» (снова хочется крикнуть: «Автора!»). «Содержание каждого отдельного пункта договора, как и всего договора в целом, – говорилось в ней, – проникнуто стремлением избежать конфликта, укрепить мирные и деловые отношения между обоими государствами. Нет никакого сомнения, что заключенный договор о ненападении ликвидирует напряженность, существовавшую в отношениях между СССР и Германией. Однако значение заключенного договора выходит за рамки урегулирования отношений только между обеими договаривающимися странами. Он заключен в момент, когда международная обстановка достигла очень большой остроты и напряженности. Мирный акт, каковым является договор о ненападении между СССР и Германией, несомненно будет содействовать облегчению напряженности в международной обстановке, несомненно поможет разрядить эту напряженность… Вражде между Германией и СССР кладется конец. Различие в идеологии и в политической системе не должно и не может служить препятствием для установления добрососедских отношений между обеими странами. Дружба народов СССР и Германии, загнанная в тупик стараниями врагов Германии и СССР, отныне должна получить необходимые условия для своего развития и расцвета». Совершенно в том же духе высказался и Риббентроп для германского официального информационного агентства DNB перед отлетом из Москвы.
