В этот день в столице нашей Родины гремели, озаряли небо победные салюты и в честь тех, кто освободил от врага старинный Львов, и в честь освободителей Перемышля, Станислава, Белостока, Даугавпилса, Шяуляя.
На следующий день, 28 июля, войска 1-го Украинского фронта освободили город Ярослав, затем форсировали Вислу и стали сразу же расширять захваченный плацдарм, именующийся в сводках сандомирским.
Чаще стали поднимать в воздух экипажи, несущие на аэродроме боевое дежурство в готовности номер один.
На передовой, у самых переправ, установлены радиолокационные станции типа РУС-2, операторы которых ведут неусыпное наблюдение за воздухом. Как только заискрятся на экранах отметки от целей, идущих направлением на восток, на аэродром немедленно поступает приказ командира корпуса или командира дивизии поднять столько-то истребителей для оказания противодействия врагу.
Оба — и генерал Утин, и полковник Покрышкин — оборудовали свои командные пункты тоже у самых переправ. А вот аэродром от них теперь далековато, и радиус полета — как в район Тарнобжега, так и на Баранув — «тянулся» до 140 километров. Поэтому продолжительность патрулирования над полем боя ограничивается пятнадцатью — двадцатью минутами. И если бой завяжется в конце патрулирования, хватит ли горючего дойти домой?
А местность болотистая, лесистая. Вынужденная посадка ничего хорошего не сулит…
По состоянию на 1 августа враг сосредоточил на нашем участке фронта 380 самолетов, базирующихся на аэродромах Бриг, Ченстохов, Олау и Оппельн, из них 200 — бомбардировщики. В Кракове, по данным разведки, сосредоточено 100 истребителей.
Три недели стоим в Лисьих Ямах. И все это время ведем напряженные бои — над переправами, над захваченным у противника плацдармом на виду у старинного города Сандомир.
1 августа повел четверку. В паре со мной идет Кудинов, с Голубевым — Иван Руденко. Промеряем по карте расстояние до указанного нам пункта Седлец — 130 километров! Быстро произвели расчеты — и в кабину. Взлетели.
Пробили облачность, подходим в район прикрытия переправ на высоте 4 тысячи метров. Облачность около пяти баллов. Земля просматривается лишь в «окна».
Вдруг со станции наведения майор Бычков передает:
— Сухов, над плацдармом ходит «рама» — корректирует огонь своей артиллерии. Сейчас она пошла с юга на север. Высота — восемьсот — тысяча метров…
— Понял! — отвечаю и «ныряю» в одно из «окон». Следом идет пара Голубева. Скорость нарастает — слышен свист: километров 800 в час будет!
План строю такой: снизившись, пойти над самой землей, чтобы на ее фоне противник не сразу заметил. Сам же — весь внимание. И «раму» заметил в момент, когда оказался почти на одной с ней высоте. Не спускаю с вражеского корректировщика глаз: цель малоразмерная, изворотливая. Глазом не успеешь моргнуть — может увернуться. Решил ударить по гондоле.
Несколько секунд — истребитель уже над самой землей. Выравниваю самолет, иду на сближение. Остается метров триста, уже приготовился к открытию огня. И тут «переигрываю» первоначальное решение: «А не лучше ли ударить по мотору: над нашей ведь территорией ходит — подобью самолет, уйти он не сможет и сядет где-нибудь вблизи наших позиций. Ребята и возьмут летчиков в плен, эти уж точно кое-что знают. Разведчики ведь…»
Вот в прицеле уже правый мотор. Вращается винт, взблескивает на солнце круг, мешает поточнее прицелиться. Пора! Метров сто остается до «Фокке-Вульфа-189». Нажимаю гашетки.
Ясно вижу: попал! Сверкнули искры, брызнули огнем Разрывы.
Проносясь над «рамой», успел заметить, как она перевернулась и колом, почти отвесно, пошла к земле.
Бычков бодрым голосом сообщает:
— Готова!.. Падает…
Но наши восторги были преждевременными: «рама» у самой земли вдруг выровнялась и на бреющем стала уходить на запад.
Отстав, Кудинов подвернул на «воскресшую» цель и стал атаковать ее. От «фокке-вульфа» навстречу ему несутся трассы — стрелок яростно отбивается от истребителя. Он и меня брал в прицел, да только не успел пристреляться. Командую Голубеву:
— Прикройте, но не снижайтесь! Сверху могут быть «худые».
Мы вдвоем с Кудиновым строим «ножницы»: он с одной стороны атакует, я — с другой. Затем разворачиваемся — и повторяем атаку.
Живучая ведь! Уже по нескольку атак выполнили, уже и стрелок не стреляет — поразили его все же, а «рама» тянет и тянет к своим. Километров пятьдесят ее гнали, да никак добить не могли: один мотор только работает, вот-вот плюхнется, но уходит…
Кудинов выполняет последний заход, атакует. Трасса как бы вонзается в самолет. Тот словно бы сделал просадку и, пропахав по земле метров двести, замер.
Мы с Кудиновым поднялись вверх. Вторая пара пристроилась — и четверка взяла курс на свой аэродром. Тревожно: хватит ли горючего? Включаю передатчик и сообщаю майору Бычкову:
— Лежит «на животе» в пяти километрах западнее Сташува.
— Молодцы!.. Сейчас поеду. Да, кто сбил?
— Мы с Кудиновым!
— Поздравляю! Приходим домой.
— Ну что, Коля? Твоя последняя была атака — так что трофей твой! — говорю Кудинову.
— Нет, командир: это твоя четырнадцатая победа. Я только помогал тебе добить «раму»!..
Спорим, доказываем друг другу, чей это трофей. Наконец, вмешалось начальство.
— Кудинов прав: твоя, Сухов, работа. Тебе его засчитываем. А на следующий день пришел в полк майор Бычков.
— Нашел «раму», — стал он рассказывать. — Диву даюсь, что за фокус: вся изрешечена, почти триста пробоин насчитали. Но не в том дело. Сидят фрицы в кабине в одних трусах — жарко им было! И все трое — мертвые.
— Раздеты — это понятно: жарко было под колпаком на солнцепеке, — высказываю я свою версию. — Вначале был убит стрелок. Затем — штурман. А летчик, очевидно, был тяжело ранен, да не пожелал садиться на нашей территории — думал удрать. Но не вышло: все-таки сел. Да тут же и дух испустил.
— Не отрицаю: могло и так быть, — соглашается Бычков.
Корю себя за то, что, приняв решение, в последнюю минуту «переиграл» его. Нет, ни в коем случае нельзя вот так, «на ходу», менять план атаки. Наметил вначале ударить по гондоле, надо было так и поступать!
С той поры, приняв решение, никогда его не менял.
Что касается Кудинова, то он вскоре лично сбил два вражеских самолета, обеспечил другим летчикам, с которыми летал в качестве ведомого, возможность пополнить боевой счет.
А я и по сей день чувствую себя перед Николаем должником.
На следующий день, 2 августа, взлетает восьмерка… Иду с Жигаловым второй парой. Группу прикрытия возглавляет Андрей Труд. В конце патрулирования с радиостанции наведения «Уран-3» капитан Вишневецкий передает:
— В районе Ясляны на высоте триста метров десять «фоккеров» стали в круг и штурмуют наши позиции.
Мы находимся на высоте 4 — 4, 5 тысячи метров. Облачность баллов пять. В разрывы облаков земля просматривается плохо: мешает сильная дымка. И не удивительно, что ведущий отвечает:
— Не вижу!
Сам поражаюсь, как это мне, находясь метров на 200 — 300 выше него, удалось четко увидеть «карусель». Доложил — и сразу же получил команду:
— Атакуй, прикрою!
В паре с Жигаловым через одно из «окон» ринулись вниз — и на тысячеметровой высоте увидели группу вражеских истребителей, штурмующих наши войска.
«Уран-3» волнуется, требует:
— Быстрее атакуйте! Быстрее!..
Обернулся (движение это стало привычным перед выполнением атаки) — ведомый не отстает! А пары ноль-пятого не вижу. Искать, запрашивать некогда. Тем более, что он сказал: «Прикрою!» Но тут четверка Труда «вываливается» из облака — и теперь можно действовать наверняка. Атакую «фоккеров» с ходу, войдя внутрь «круга» — их боевого порядка.
Вот один из них после штурмовки выходит с набором высоты с тем, чтобы занять свое место в боевом порядке. Но он уже у меня в прицеле. Не успел вражеский пилот опомниться, как у него перед глазами заплясали огненные фонтанчики. Гитлеровец инстинктивно попытался уйти под трассу, однако уже поздно: судьба его решена!..
Как «фокке-вульф» падал, как на земле взметнулся взрыв, не видел. Услышал только возглас Жигалова:
— Готов, «фока»!
Сам же сближаюсь в эти мгновения со вторым ФВ-190. Но он заметил это и, выполняя «змейку», снижается, прижимается к земле и пытается уйти на запад.
Заходящее солнце слепит глаза. «Фоккер» все время «дергает» хвостом и пытается держать нос «на солнце»: так трудно взять его в прицел — гитлеровский летчик это хорошо знает.
Взмыть немного и ударить его сверху вниз нельзя: можно поразить наших пехотинцев. Выход один — бить снизу вверх. И все же на какое-то мгновение удается поймать темный силуэт на фоне яркого, цвета плавящейся меди пятна. Нажимаю гашетки — и сноп огня рванулся вперед, настиг разбойника!
Уже отвернув и выйдя из атаки, замечаю на земле костер. В наушниках громкий торопливо захлебывающийся голос Жигалова:
