После отчаянного сопротивления, длившегося около года, после того, как «сделала свое дело измена», осажденные сдались на милость победителя. Афиняне перебили всех взрослых мужчин города и отдали в рабство женщин и детей.
Позднее они заселили опустошенный остров афинскими колонистами, которым были розданы земли прежних владельцев.
Мелос был взят и опустошен зимой 416–415 года до н. э. В эту зиму Софокл написал «Электру», младшую сестру «Антигоны»; Аристофан обдумывал своих «Птиц».
* * *
Но вот и нечто еще более серьезное, чем война, явление, указывающее на то, что в конце этого V века начнется упадок, а затем и самое исчезновение, гибель греческой цивилизации. Это — наличие в Афинах в самый разгар золотого века демократии, еще не достигшей совершенства, но в то же время уже идущей к упадку.
Демократия в Афинах была первоначально завоеванием — и завоеванием плодотворным — мелких крестьян, ремесленников, торговцев и моряков, завоеванием, свершенным в великом созидательном порыве. Плоды этих завоеваний — политические и культурные достижения — множатся начиная с VI века до н. э. и до конца V века до н. э., в последнем отрезке этого периода, в золотом веке — в 450–400 годах; эти достижения порождают одно другое, во всяком случае в области культуры, и обилие их кажется неиссякаемым. Хотя в этом участвует большое количество аристократов, эти достижения все же результаты демократического порыва, поскольку все они предназначены служить благу и удовольствиям народа, сделавшегося хозяином своей судьбы.
Но с Периклом, и отчасти благодаря Периклу, демократические завоевания приостанавливаются и даже начинают сходить на нет.
Читатель помнит (из первого тома этой работы), что Перикл, едва придя к власти, начиная с 451–450 годов отказался признать афинское гражданство за теми, кто не был сыном гражданина и дочери гражданина. Такой декрет, принятый по его предложению собранием, закрывая гражданский список, закрывал одновременно и афинскую демократию. В силу этого гражданство становилось привилегией касты численностью в 20 тысяч человек (эту цифру дают нам «Осы» Аристофана на 422 год), которая управляла городом с 400 тысячами жителей, не говоря уже о всей огромной державе.
Одной из главных забот Перикла было обеспечить этой массе привилегированных граждан доступ к различным магистратурам и общественным должностям и возможность заседать в Трибунале Гелиастов (Народный Трибунал состоял из 6 тысяч судей). Для этого нужно было, чтобы эти должности оплачивались. С этой целью Перикл назначил всем этим бесчисленным должностным лицам вознаграждение, правда, довольно скромное, но увеличенное впоследствии одним из его преемников, Клеоном.
Другой целью — главной или второстепенной, не знаю, но несомненной — империалистской политики Перикла было дать средства к жизни народным массам. Для этого он назначил плату воинам, а также предпринял строительство обширных сооружений, которое давало работу многочисленным объединениям ремесленников, работу, которую в конечном счете оплачивали из взносов, взимаемых с союзников и подданных.
Но империалистская политика вела к захватнической войне. «Архэ» очень скоро сделалась для самих Афин ужасной «тиранией» (Фукидид вкладывает это слово в уста Перикла); она сделалась зубчатым механизмом, который захватил самые Афины и в конце концов их раздавил. Восстания следовали за восстаниями. Спарта ждала своего часа. И все же дань союзников была необходима, чтобы кормить и развлекать народ-властелин. Чтобы освободиться от зубчатых колес, нужно было бы выиграть войну. Афины ее проиграли и пришли в упадок.
Первыми пострадали мелкие крестьяне. Мощь Афин в борьбе против коалиции врагов, порожденной их политикой, заключалась в их морском флоте. Поэтому Перикл решил сражаться только на море и укрыть все население Аттики за стенами города. Афины и Пирей обратились в острова. Крестьяне покидают свои земли и свои села. Спартанский враг появляется из года в год каждую весну и опустошает деревни. Крестьяне живут в городе в отвратительных условиях; они располагаются лагерем между Длинными Стенами, соединяющими Афины с Пиреем, и Фалером. Разразившаяся в 430 году чума находит обильную пищу в этом скученном и истощенном голодом населении. Афинское крестьянство, разоренное и сильно поредевшее, средства которого к существованию были до этого времени независимыми от империи, это крестьянство наравне с ремесленниками, моряками, мелкими должностными лицами вынуждено поддерживать эту империалистскую войну, от которой оно ждет работы и хлеба.
Сократ у Платона почти не преувеличивает, когда упрекает Перикла в том, что он сделал афинян «ленивыми, трусливыми, болтливыми и жадными». Перикл на самом деле ответствен за образование в Афинах той массы праздных граждан, которые ждут, чтобы государство их кормило и развлекало. Государство выплачивает им жалованье, оно то дает им деньги на посещение театра, то посылает их умирать на поля сражения Пелопоннеса или Фракии. Но даже это дело — защиту Афин, которые их содержат, — они скоро не захотят выполнять. Скоро уже не будет армии граждан. Чтобы вести войны, которые должны приносить «дивиденды», граждане-акционеры афинской демократии потребуют, чтобы были сформированы наемные войска. Гражданский дух ненадолго пережил завоеванные и дорого доставшиеся демократические институты, которые оказались мертвы, так как не могли далее развиваться.
Действительно, эти институты остались неприкосновенны, но они окостенели в опасной неподвижности за полстолетие золотого века. Казалось, не было больше воинствующего класса для их защиты и улучшения. Создавший их класс впал в странную апатию. Это уже не был класс производящий, но в большей степени класс эксплуатирующий, и эксплуатирующий тех, кто производит: метэков (граждане других городов или подданные варварских царств, проживающие в Афинах), союзников и главным образом рабов. Налицо разительное несоответствие между теми, кто пользовался всеми благами афинского строя, и теми, кто производил эти блага.
Эта эксплуатация демократии и ее державной мощи происходит в обстановке невероятной неразберихи, самым надежным и дальновидным очевидцем которой был Аристофан — его следовало бы здесь перечитать, не ради наслаждения его сатирой, которое он нам доставляет, но для того, чтобы представить себе картину жизни его народа, им данную.
Если даже ему случается идеализировать некоторых из своих действующих лиц, например крестьян, или, что чаще всего случается, если он слишком жестоко высмеивает и терзает политиков, философов, судей, одно все же остается достоверным: в своей сатире Аристофан всегда бичует подлинные недостатки.
Если взять, например, «Всадников» или «Ос», то за комедийным вымыслом обнаруживается истинный облик новых хозяев народа, следовавших Периклу, и облик самого народа, которому соответствуют эти новые хозяева-демагоги.
Возьмем Клеона из «Всадников». Это льстивый и алчный оратор. Льстит народу, чтобы сохранить власть, использовать эту власть, чтобы набить себе карманы! Как далеко мы вдруг оказались от фукидидовского Перикла, «совершенно неподкупного» и обращавшегося к народу лишь для того, чтобы «дать ему наилучшие советы». Лесть сделалась способом управления тем плебсом, которого война сделала праздным и требования которого уже предвосхищают «Хлеба и зрелищ!» римской черни.
Послушайте, как этот демагог обращается к народу-владыке (я привожу и иногда сокращаю отрывки, взятые наудачу из комедии): «Демос, я люблю тебя, я пленен тобою… Демос, ты должен господствовать над всеми греками и быть судьей в Аркадии за пять оболов в день… Демос, вот оракулы, объявляющие, что ты должен повелевать всем миром, увенчанным розами… Демос, не утомляй себя, пойди в баню, наедайся, напихивайся, обжирайся… Вот тебе жареный заяц, вот тебе сласти… А вот и моя собственная рубаха… А вот тебе целое блюдо жалованья, чтобы ты мог нажраться, ничего не делая». Так на протяжении всей пьесы Клеон неутомимо, методично подкупает народ лестью, приманкой удовольствий, деньгами, праздностью. Лесть для него — руководящий принцип управления народом. «Я знаю народ, — говорит он, — я знаю, как его приманить… И вот почему он в моих руках».
Но вот перед нами тот же Клеон, но отбросивший лесть, в своем настоящем обличии. Он разражается ураганом жестокостей («Самый неистовый из граждан Афин», — говорит Фукидид), бурей угроз. Он разоблачает, заставляет сечь добрых слуг народа. За что? Чтобы ему платили, чтобы его покупали. Он занимается шантажом. Во всем и везде «он покоится на цветах продажности». Он требует, он вымогает, он конфискует. Он заставляет вписать своих врагов в число богачей для занесения их в налоговые списки. «Он щупает городских сановников, как винные ягоды, чтобы увидеть, какие из них созрели или готовы созреть. Он бездна, он Харибда хищений. Он прибегает в городской совет с пустым желудком и выходит оттуда с набитым брюхом. С вершины скал Аттики он караулит дань союзников, как рыбак караулит тунцов. Он пожирает острова, как собака вылизывает блюдо». Наконец, предлагая народу-властелину, Демосу, крохотный кусочек, он оставляет для себя «весь пирог целиком». (Мы и теперь употребляем эти метафоры.)
