В денежном деле Западной Европы и Америки господствовала в то время система серебряного талера, занимавшего ведущее положение в биметаллическом денежном обращении. Под разными названиями — иоахимсталер, талер, далер, доллар, пезо, скудо, патагон, крона, экю-блан и т. д. — крупная серебряная монета весом около 28 г с XVI в. стала основной в мировой торговле. Серебряный талер был «вершиной» более или менее сложных серий разменных медных, низкопробных и полноценных серебряных монет.
Рис. 12. Описание новых русских монет 1701 г. в гамбургском журнале 1702 г
В свое время талер занял место над уже существовавшими монетными системами, долго сохранявшими и после этого свои старинные структурные отличия. Поэтому отношения к нему меньших платежных единиц в монетных системах различных государств были очень разнообразны, а счет зачастую велся даже в нескольких номиналах — как если бы мы, например, стали выражать суммы в рублях, полтинниках, двугривенных и т. д., не имея непосредственной возможности привести их в единство.
Рис. 13. Прусский талер 60-70-х гг. XVIII в. и его части: 1/3, 1/12 и 1/48
В более упорядоченных системах наиболее стройной «классической» формой отношения было двенадцатикратное: талер делился на трети, шестые, двенадцатые, двадцатичетвертые и так далее, вплоть до трехсотшестидесятых частей, что также очень усложняло денежный счет.
В течение XIX в. уже под непосредственным влиянием французской метрологии система талера постепенно уступала десятичной монетной системе. После крушения империи Наполеона кое-где имели место отступления к прошлому, но в 70-х гг. — с введением десятичной системы в Германской империи — в Европе оставались считанные государства, не обновившие свое денежное хозяйство.
В настоящее время в Европе только Великобритания и Ирландия сохраняют старую додесятичную монетную систему. Названия многих нынешних мелких монетных единиц — сент, сантим, чентезимо, стотинка и т. п. отразили в себе происшедшие перемены.
Первая русская десятичная монетная система была результатом одной из реформ Петра I. Знакомясь с ней, мы с особой наглядностью видим продуманность каждого этапа растянутой почти на 20 лет и осуществленной в условиях непрекращавшейся войны перестройки большой области государственного хозяйства. Тесно связанная с другими нововведениями, монетная реформа Петра особенно привлекает внимание тем, что новая монетная система явилась естественным развитием веками существовавшего в России круга денежно-счетных понятий. Поэтому она имеет вполне самобытный, национальный характер и принципиально восходит к гораздо более далекому прошлому русской экономики и культуры.
Рис. 14. Клад серебряных восточных, западноевропейских и византийских монет IX–X вв. Находка 1923 г. в дер. Васьково Великолукской области.
Деньги и денежный счет домонгольской Руси
Кожаные деньги. Только в XIX в., благодаря успехам археологии и нумизматики, историческая наука получила некоторое представление о богатстве Древней Руси драгоценными металлами. «Не легко поверят, может быть, тому, что я теперь предложу. Оно слишком противоречит обыкновенному мнению о состоянии древнейшей России» — писал в 1805 г. нумизмат Ф. И. Круг, первым выступивший против привычных взглядов на древнерусскую экономику и доказывавший возможность существования металлического обращения и даже собственной русской монеты в X–XI вв.
В русском летописном своде середины XVII в. впервые и без малейшей опоры на древнее летописание появилось утверждение о том, что на Руси древнейшими деньгами были кожаные деньги. О кожаных деньгах как первых деньгах Древнего Рима говорилось в одном византийском лексиконе X в., который был знаком московским грамотеям XVII в.: русский перевод его имеется в списке второй половины века. В то время в Москве существовал повышенный интерес ковсякого рода «римским древностям», так как всерьез доказывалось, что московские государи — прямые потомки римских кесарей. Сообщения же о кожаных деньгах разных народов встречались в тогдашней западноевропейской историографии, находившей особый вкус в сообщениях более или менее анекдотического, поражающего воображение порядка. Отметим еще одну характерную особенность старинного историко-познавательного мышления: стремление возводить случайное (действительное или мнимое) в ранг всеобщего.
Чеканка древнейших русских монет и интенсивное обращение иноземной монеты и слитков серебра на Руси оставались совершенно неизвестными русским историкам второй половины XVIII в., когда они, пытаясь объяснить встречающиеся в летописях и древних актах многочисленные упоминания о различных платежных единицах древности, создали теорию о будто бы существовавших в качестве всеобщего платежного средства кожаных деньгах — начиная с глубокой древности и вплоть до начала чеканки русских монет в XIV в., и даже чуть ли не до конца XVII в. Утверждали, что это были различные лоскуты меха и штемпелёванные кусочки кожи, которые заменяли собой различные шкуры путного зверя, условно представляя их стоимость. Расцвету этой теории не мало способствовало то, что в 1769 г. в русском обращении впервые появились бумажные деньги — ассигнации.
В течение XIX в. теория русских всеобщих кожаных денег выросла в довольно внушительное, хотя и расплывчатое в части исторической и географической конкретности учение. По мере упрочения научных позиций археологии и нумизматики ему приходилось время от времени сдавать те или другие рубежи — главным образом в области сравнительно позднего денежного обращения XV–XVII вв. Но даже и во второй половине XIX в., когда миф о нищенской экономике Древней Руси усилиями нумизматов и археологов был основательно лишен доверия, теория кожаных денег выглядела еще прочной и проникала даже в западноевропейскую историографию, причем не всегда в лучших, наиболее осторожных своих версиях. Даже некоторые русские нумизматы пытались как-то примирить со своими данными ее положения.
Кожаные деньги — меха. Постоянным резервом, а временами и почти самостоятельным побочным течением этой теории было учение о платежной функции пушнины — «меховых деньгах». Само по себе оно не может вызывать возражений — пока, вопреки фактам, не начинает претендовать на единственность и всеобщность для всей Древней Руси с ее различными историко-географическими зонами. В свете этого учения различные платежные термины летописей получали более или менее обоснованные или произвольные толкования. Куна — это во всех случаях только мех куницы, нагата — пушная шкурка с ногами, резана — обрезанная шкурка и т. п.
Кожаные деньги — «ассигнации». Сторонники кожаных ассигнаций часто обращались к этому резерву, допуская, правду сказать, большие натяжки товароведческого характера. Для них шкура, т. е. кожа животного, консервированная вместе с шерстным покровом, составляющим основную ценность, порою ничем не отличалась от кожи, т. е. совсем другого товара. Особенно охотно они вводили в ассортимент кожаных денег пушной лоскут. Мортка — была отрезанной от шкурки головкой, и даже не были обойдены уши: еще в XIX в. доказывалось происхождение названия монеты «полушка» от уха. Разумеется, помимо подобных чисто анекдотических толкований, приводились и достаточно серьезные доводы и ссылки на древние памятники письменности.
Главное направление теории и было долго «ассигнационным». Его убедительность крепко поддерживали дошедшие до нашего времени так называемые кожаные жеребья второй половины и конца XVII в., к которым мы возвратимся ниже, а основополагающее значение имело «историческое свидетельство» XIII в. — записки путешественника Рубрука на латинском языке. Перевод их на французский язык был сделан еще в XVII в. и гласил, что в южнорусских степях деньгами служили разноцветные кусочки кожи. Правильность перевода не вызывала сомнений до начала нашего века, пока новый перевод не показал, что Рубрук писал только о различных сортах пушнины. Историкам начала XIX в., хорошо знакомым с «синенькими» и «красненькими» (народное название ассигнаций), как-то удалось совершенно незаметно убедить себя, что на «разноцветных кусочках кожи» даже стояли печати.
Тем временем к «данным» Рубрука добавились очень трудные для истолкования латинские документы времен русско-ганзейской торговли, в которых в качестве платежной ценности фигурируют «capita martarorum» (буквально — «головы куниц») и ставшие известными в середине XIX в. записки Гильбераде Ланнуа, который в 1412 г. провел несколько дней в Новгороде и Пскове. В его сочинении говорилось, что у русских крупные платежи осуществляются серебряными слитками, а «монетами» служили «головки» куниц и белок. И в том и в другом случае основное, главное для нас, сводится, по-видимому, к специфическим значениям слова «caput».
