Другой вопрос: действительно ли эти агенты представляли опасность для «Большой тройки»? Тут не найдешь объективных оснований для положительного ответа. Скорее наоборот. Сейчас в распоряжении исследователей имеются рассекреченные архивные материалы английской и советской разведок, из которых следует, что в 1943 году спецслужбы Великобритании и СССР контролировали деятельность значительной части немецкой агентуры в Иране. И в частности, резидентур Шульце-Хольтуса и Майера. Англичанам было известно, что последний получил подкрепление из Берлина. После этого им удалось перевербовать одного из шести засланных к Майеру диверсантов. Поэтому отсюда опасность для участников тегеранской встречи не исходила. Короче говоря, секретная служба его величества держала тут ситуацию под контролем. А все остальное относилось к области выдумок или целенаправленных мистификаций, что стало понятным лишь сегодня.
Ликвидация гитлеровских агентов и пронацистского подполья в Иране значительно ускорилась после разгрома, который потерпела немецкая армия под Сталинградом, и к сентябрю 1943 года достигла своего пика.
Резидента штурмбаннфюрера СС Франца Майера арестовали англичане. Это случилось в ночь на 15 августа. Его помощник Отто Энгельке был схвачен нашими контрразведчиками. Радисты Майера Рокстрол и Холльцапфель, заброшенные в марте из Берлина, тоже попали в руки англичан. Советские разведчики и контрразведчики и их британские коллеги обезвредили десятки других гитлеровских шпионов и диверсантов. Агентурная сеть германской службы безопасности и абвера в Иране была не только дезорганизована, но и выведена из строя. На свободе остался лишь абверовский резидент майор Бертольд Шульце-Хольтус. Ему, как уже отмечалось, удалось бежать на юг, в зону мятежных племен.
В Тегеране и других крупных городах остались, конечно, отдельные немецкие агенты, но они не смогли предпринять ничего серьезного, ибо затаились, легли на дно, потеряли радиосвязь с Берлином. В таких условиях оказалось невозможным использовать их для приема парашютистов-диверсантов. Что уж тут говорить об организации и проведении сложных террористических актов?
Судя по всему, в Берлине еще до начала встречи лидеров антигитлеровской коалиции в Тегеране поняли — обстановка в иранской столице, да и во всей стране, резко изменилась в худшую для немецких спецслужб сторону — и отказались от проведения такой сложной, многоходовой операции, как «Длинный прыжок».
Вот факт, который подтверждает этот вывод. Среди радиограмм из Берлина, направленных Шульце-Хольтусу в зону кашкайских племен в октябре — ноябре 1943 года, ни разу не указывалось, чтобы уцелевшие агенты посылались с юга в Тегеран для подготовки террористического акта. Перед ними такой задачи не ставилось. Похоже на то, что уже несколькими месяцами раньше шпионские центры в Берлине интересовали совсем иные дела, чем террористическая операция в иранской столице. Так, 17 июня 1943 года в район, где действовали отряды мятежного кашкайского Назыр-хана, немецкая служба безопасности десантировала нескольких парашютистов. Группой командовал оберштурмфюрер СС Мартин Курмис. Он вручил главарю повстанцев золотой револьвер, личное послание Гитлера и саквояж, битком набитый золотыми монетами. При этом эсэсовец заявил:
— Мне поручили вывести из строя нефтепроводы и насосные станции…
Короче говоря, сейчас в распоряжении исследователей имеется достаточно фактов и документов, чтобы сделать вывод: у германских спецслужб к осени 1943 года не существовало реальных планов проведения операции «Длинный прыжок». Заговор против лидеров антигитлеровской коалиции был сорван не в результате, скажем так, весьма неточной информации, полученной Четвертым управлением НКГБ якобы из «ровенских лесов», а благодаря энергичной, целенаправленной и высокопрофессиональной деятельности советских разведчиков в Иране. Их возглавляли главный резидент П. М. Журавлев, резидент в Тегеране А. И. Агаянц и резидент в Мешхеде В. И. Вертипорох.
Вот так обстояли в действительности дела в Тегеране шестьдесят лет назад.
Психическая атака на президента
Возникает вопрос, да не один. Для чего тогда советской стороне потребовалось нагнетать обстановку вокруг первой встречи лидеров антигитлеровской коалиции? Что крылось за предложением президенту Рузвельту остановиться в советском посольстве, если оперативная обстановка в Тегеране к моменту встречи не вызывала реальных опасений? Для чего пришлось использовать в этой мистификации громкое имя «диверсанта номер один третьего рейха»? Попробуем в этом разобраться, хотя для этого придется несколько отклониться от главной темы нашего эссе.
Ныне мы располагаем убедительными фактами, которые свидетельствуют, что хозяин Кремля в октябре 1943 года прекрасно понимал, что в Иране у немцев уже не было достаточно сил, средств и необходимого числа подготовленных террористов. И тем не менее он решил воздействовать на главу США и приближенных к нему лиц, чтобы они поселились на время конференции в советском посольстве. Для чего ему это понадобилось?
Конечно, не для того, как думают многие, чтобы подслушивать разговоры Рузвельта и его помощников. Сталин, безусловно, не преминул воспользоваться такой возможностью. Но это было не главным. Серго Берия, сын всесильного шефа Лубянки, по специальности радиоинженер, в своей книге воспоминаний «Мой отец — Лаврентий Берия» пишет, что его командировали в Тегеран для установки аппаратуры подслушивания в советском посольстве и расшифровки магнитофонных записей на английском языке. С такими слухачами Сталин лично побеседовал по прибытии в Тегеран, с каждым отдельно. И вот что сказал советский лидер сыну своего ближайшего подручного:
«— Я специально отобрал тебя и еще ряд людей, которые официально не встречаются с иностранцами, потому что то, что я поручаю делать вам, это неэтичное дело…
Затем выдержал паузу и подчеркнул:
— Да, Серго, это неэтичное дело…
Немного подумав, добавил:
— Но я вынужден… Фактически сейчас решается главный вопрос: будут ли они нам помогать или не будут. Я должен знать все, все нюансы…»
Пустившись в рассуждения о том, этично или неэтично подслушивать своих союзников, Сталин кривил душой. Смешно, не правда ли? Диктатора, на совести которого несчитанные загубленные жизни, в том числе родственников и соратников, могут волновать проблемы этики. Просто Сталин хотел замаскировать перед слепо преданным ему молодым человеком главное, ради чего затевалась мистификация в Тегеране.
В чем не откажешь кремлевскому правителю, так это в том, что он был превосходным психологом. Сталин решил воспользоваться несколькими днями тесного, не только политического, делового, но и, так сказать, бытового общения с американским президентом для того, чтобы изменить отношение к себе. На Западе давно сложилось прочное мнение о хозяине Кремля как о мрачном, угрюмом, необщительном и подозрительном человеке, которому чужды забота о ближнем, проявление сочувствия, сопереживания. Он, Сталин, хотел на деле доказать, что ему знаком дух товарищества, что он человек слова, что с ним можно иметь дело.
Не зря при открытии конференции Сталин заявил, что эта братская встреча, несомненно, сулит великие перспективы и что присутствующие здесь должны разумно пользоваться полномочиями, предоставленными им их народами. Эти слова сразу произвели сильное впечатление на Рузвельта и заставили его по-иному взглянуть на советского лидера.
Догадывался ли президент, что его разговоры в отведенных ему помещениях будут прослушиваться? Наверняка догадывался. И он со своими советниками, разумеется, принял ряд эффективных мер, чтобы максимально свести на нет эту выгоду для советской стороны. Знание о том, что они «на прослушке», давало им возможность прямым путем доводить до кремлевских слухачей выгодную для американцев дезинформацию.
Чем кончилась эта игра? Сталин в конце концов сумел убедить Рузвельта, что он, лидер Советской России, предложивший американскому коллеге кров в опасном для жизни Тегеране, не только радушный хозяин, но и доступный человек, несмотря на его кремлевскую манеру рубить сплеча. Рузвельт, судя по всему, пришел к выводу: когда Советский Союз убедится, что его законные претензии, например, право доступа к незамерзающим портам, будут полностью признаны, он станет более сговорчивым и с ним можно будет сотрудничать в послевоенном мире. России можно и нужно пойти навстречу, и Сталин оценит это, так считал американский президент.
И эту позицию подтверждают результаты Тегеранской конференции. Политические противники Рузвельта на Западе упрекали президента в том, что он сделал Советам ряд существенных уступок. Назвали, в частности, следующее:
