Кроме того, отнюдь не возражая против автономизации, попытался использовать ситуацию и Л.Г. Червяков — председатель ЦИКа и СНК Белоруссии. Он хотел «всего лишь» добиться значительного расширения территории своей республики, составлявшей тогда всего половину дореволюционной Минской губернии. Присоединить к ней две соседние, Витебскую и Могилевскую, входившие в состав Российской Федерации.
Сталин, стремясь к единодушному принятию своего плана, попытался прибегнуть к непререкаемому авторитету Ленина. Разъясняя свою позицию, писал ему 22 сентября 1922 года:
«Мы пришли к такому положению, когда существующий порядок отношений между центром и окраинами, т.е. отсутствие всякого порядка и полный хаос, становятся нетерпимыми, создают конфликты, обиды и раздражение, превращают в фикцию т.н. единое народное хозяйство, тормозят и парализуют всякую хозяйственную деятельность в общероссийском масштабе.
Одно из двух: либо действительная независимость, и тогда невмешательство центра, свой НКИД, свой Внешторг, свой Концессионный комитет, свои железные дороги, причём вопросы общие решаются в порядке переговоров равного с равным, по соглашению, а постановления ВЦИК, СНК и СТО РСФСР не обязательны для независимых республик, либо действительное объединение советских республик в одно хозяйственное целое с формальным распространением власти СНК, СТО и ВЦИК РСФСР на СНК, ЦИКи и экономсоветы независимых республик, то есть замена фиктивной независимости действительной внутренней автономией в смысле языка, культуры, юстиции, внудел, земледелия и прочее»{29}.
Ленин почему-то на письмо не отреагировал. Сталин же, сочтя молчание знаком согласия, решил форсировать события. Передал проект постановления ЦК в ОБ, которое образовало соответствующую комиссию. А она отклонила предложение ЦК компартии Грузии — объединение в форме автономизации считать преждевременным. Категорически отвергла предложение председателя президиума ЦК компартии Грузии Мдивани организовать национальные армии, а просьбу Червякова об изменении границ Белоруссии решила передать на рассмотрение ЦК РКП. Утвержденный, таким образом, проект сочла возможным передать членам ЦК для обсуждения на пленуме, созыв которого наметили на 5 октября.
Именно тогда, когда, как казалось, задача решена, Ленин наконец выразил свое мнение. Но изложил его в письме не на имя Сталина, а почему-то Каменева. «Мы, — писал Ленин 26 сентября, — признаём себя равными с Украинской ССР и др., и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию — Союз советских республик Европы и Азии». Предложил в исполнение того образовать надстроечный орган — ЦИК Союза советских республик. Пояснил: «Важно, чтобы мы не давали пищи «независимцам», не уничтожали их независимость и создавали ещё новый этап, федерацию равноправных республик»{30}.
На пленуме ЦК РКП, но не в первый, а на второй день его работы, 6 октября, Каменев и поведал о безапелляционном требовании вождя. И потому без какого-либо обсуждения план автономизации решительно отвергли. Единогласно одобрили и ещё одно настоятельное предложение Ленина, опять же только в устной передаче Каменева. Включили в новый документ, вскоре получивший название «Союзный договор», не просто существенную, но принципиальную уступку «независимцам» — право свободного выхода из Союза образующих его республик{31}.
От первоначального проекта Сталина сохранилось лишь одно — образование единых для всей страны общесоюзных наркоматов: иностранных дел, внешней торговли, по военным и морским делам, путей сообщения, почт и телеграфов.
В таком виде проект союзного договора и вынесли на Первый Всесоюзный съезд Советов, утвердили его. Тем самым сделали основой конституции, которую ещё следовало в ближайшие два месяца разработать, согласовать с пока независимыми республиками и окончательно принять на Втором Всесоюзном съезде.
И здесь вполне естественно возникает вопрос: во имя чего Каменев и в данном случае стоявший за ним Ленин, поддержавшие их Троцкий, Зиновьев, Рыков, Томский отказались оттого, что сами же затвердили программой партии четырьмя годами ранее? Свою цель они не очень и скрывали. Правда, первым указать её предоставили Фрунзе, вроде бы горячему «независимцу». Выступая 13 декабря на VII Всеукраинском съезде Советов, он не таясь заявил: «Мы закладываем форму будущего разрешения взаимоотношений для всех народов. Именно по этому пути, именно по этому типу, по нашему твёрдому убеждению, будут строиться государственные отношения трудящихся масс всех других стран. Поэтому совершенно не случайно является выбор нашего нового названия для того государственного образования, которое мы закладываем»{32}.
О том же, только более цинично высказался К.Б. Радек — видный деятель международного коммунистического движения, секретарь исполкома Коминтерна и член ЦК РКП. Несколько позже, 13 июля 1923 года, на сессии бюро Коммунистического интернационала молодёжи (КИМ, впоследствии слит с комсомолом) он предельно откровенно объяснил:
«Новое наименование (СССР. — Ю.Ж.) широко открывает двери для соединения других социалистических государств, не расположенных на территории бывшей России (выделено мной. — Ю.Ж.), и лишает нас необходимости видоизменять название социалистической государственной системы. Разумеется, для того, чтобы это присоединение имело место, вы должны совершить революцию в паре стран»{33}.
Так и выяснилось, что большинство членов ПБ пошло на слишком дорогую уступку «независимцам» во имя грядущей пролетарской революции. Во имя установления советской власти в Германии и Австрии, а затем неизбежно и в Польше, Чехословакии, Венгрии. Включить же их, индустриально развитых, со значительным по численности, великолепно организованным пролетариатом, как автономии в Российскую Федерацию — отсталую, аграрную было просто невозможно. Вот и пришлось уравнять несопоставимые величины.
Пришлось юридически обеспечить равенство будущих союзных республик, весьма разнящихся друг от друга по всем допустимым при сравнении показателям. Россия — 17,7 миллиона кв. вёрст и 38,2 миллиона человек (96,7 и 74,3 процента соответственно). Украина — 393 тысячи кв. вёрст и 26 миллионов человек (2,2 и 19,5 процента). Закавказская Федерация (Азербайджан, Грузия, Армения) — 169 тысяч кв. вёрст и 5,6 миллиона человек (0,8 и 1,3 процента), Белоруссия — 52 тысячи кв. вёрст и 1,6 миллиона человек (0,3 и 1,3 процента). Отличались республики и по числу грамотных, имеющих высшее образование, по уровню развития промышленности, по формам ведения сельского хозяйства — земледелие или скотоводство. Наконец, по своим культурно-бытовым особенностям.
И все же согласие, достигнутое 30 декабря 1922 года, тогда же перестало удовлетворять не «независимцев», а руководство автономных образований Российской Федерации. Первым свидетельством того явилось выступление на X Всероссийском съезде Советов некоего Бейдельбина (иных данных, кроме фамилии, обнаружить не удалось). Он с малопонятным злорадством вдруг воскликнул: «Мы начали крутить шею русскому великодержавному шовинизму!» Видимо, так он понял смысл создания СССР.
Столь необычную реплику сразу же поддержало несколько делегатов съезда от автономных образований. Они направили Сталину просьбу сделать всё для уравнивания их национальных образований в правах с независимыми республиками — с Украиной, Закавказьем, Белоруссией — при образовании Советского союза. Реагируя на новый поворот событий, члены ПБ, обсуждая 11 января повестку дня 12-го партсъезда, созыв которого наметили на конец марта, поручили Сталину сделать доклад «Национальный момент в партийном и государственном строительстве». Для начала же подготовить его тезисы{34}.
Сталин отказаться от поручения или как-то уклониться от него не мог. Принял к исполнению. После трехнедельных размышлений решил, что понял, чего же от него ждут. 2 февраля направил в ПБ необычное для него, очень осторожное письмо, копию которого послал А.С. Енукидзе, секретарю президиума ВЦИК и отвечавшего за подготовку конституции Советского союза.
«Мне, — писал Сталин, — поручено Политбюро составить тезисы о национальных моментах в партийном и государственном строительстве. О партийном строительстве едва ли придётся сказать что-либо новое… Что же касается государственного строительства, тут, пожалуй, не всё ещё ясно, или, по крайней мере, не всё ещё приведено в ясность и, возможно, придётся ввести в конституцию Союза республик некоторые существенные изменения. Поэтому раньше, чем составить тезисы, мне необходимо иметь определенное мнение Политбюро по некоторым вопросам союзного строительства, интересующим наших националов, как восточных, так и южных. Таких вопросов, по моим наблюдениям, имеется три.
