Снова и снова корчевали они окрестные леса, жгли стволы и ветви, распахивали удобренные золой нивы, снова пахали (орали), запрягали в соху коня, сеяли яровые: ячмень, овес; меньше: пшеницу, полбу, просо. За короткое лето не всегда пшеница успевала вызреть. Сеяли семенами, либо с собой привезенными, либо добрые соседи, кто издавна в тех местах жил, ссужали.
Возле своих жилищ разводили огороды, вскапывали (умягчали) землю деревянными с железными оковками лопатами и мотыгами, удобряли золой и навозом, сажали овощи. Самой первой была репа[3], ее варили и сырой грызли; любили ребятишки репой лакомиться. А еще сажали лук, чеснок, в низких местах — капусту…
Сеяли на полях лен. Любили на Руси это скромное растеньице. Любили за голубые цветочки, из льняного семени выжимали масло, а пуще всего ценился лен за то, что людей одевал. Вот почему столько песен и сказок сложил народ про лен.
А трудов и хлопот с ним набегало многое множество. И по всей Клязьме, и по другим рекам Руси женщины и девицы осенью выходили в поле дергать лен. Стебли в снопики связывали, потом везли трепать, мочить, мять, иногда в ступе толочь, все старались освободить волокна от кострики, чтобы пряжа была мягка, словно коса девичья.
А наступала зима — собирались женщины и девицы со всего села, чтобы скучно не было, в одну избу, садились к прялкам, в левые руки веретена брали и крутили их между пальцами.
Веретено — это гладкая, с заостренными концами палочка. На один конец веретена надевалось для тяжести малое колечко — пряслице из обожженной глины либо из твердого камня-шифера.
И крутилось, и жужжало веретено в тонких девичьих пальцах, и выходила из льняной пряжи нитка. И пели девицы, либо старые бабушки сказки сказывали. А потом на ткацких станах из тех нитей ткали, коли погрубее — холст, коли потоньше — полотно.
Одно тысячелетие сменялось другим, и народы сменялись, а на Руси с древних времен женщины и девицы ткали, и даже теперь кое-где по деревням ткут, правда, не полотно, а половики полосатые. Ткацкий стан, именно стан, а не станок, какой был у древних греков, примерно таким и остался до нашего времени.
Между деревянными стойками станины идет валик, надевается основа из многих нитей, а поперечная нить тянется то направо, то налево, и ткачиха ее бердой придавливает. Хлопает берда, и ткется помалу-помаленьку полотно.
Каждой девице много аршин[4] полотна полагалось наткать на приданое. Как приходила весна, расстилали они вытканные ими длинные полотнища по склонам горок, чтобы дождик мочил, чтобы солнышко сушило, чтобы выбеливались полотна белее снега. И смотрели, прикидывали девицы — которая больше других наткала. Ей, самой усердной, в награду на голову венок из колокольчиков надевали.
Прясть, ткать, вышивать — это равно умели и переселенцы с берегов Днепра, и те, кто давно жил по Клязьме, умели все женщины на Руси — княгини, боярыни, посадские, крестьянки, до самой беднейшей, у кого и жилья не было. Сохранились вышитые разноцветными нитями пелены, правда, позднейших времен, начиная с XIV века; над такими пеленами женщины по нескольку лет трудились, глаза портили.
Медная цата XII века — надглавное украшение с иконы Богородицы; голуби-оглядыши на ветвях писаны золотом; из раскопок под полом Успенского собора города Владимира. Внизу: очелье — серебряное украшение на лбу женщины. Из раскопок в древнем городе Ярополче на реке Клязьме. XII век.
Из отбеленного полотна, из холста шили одежду. У мужчин рубахи были покороче, у женщин подлиннее. И непременно пускали по вороту, по рукавам, по низу вышивки цветными нитями. Находились такие мастерицы, что выдумывали узоры из птиц, из листьев с цветами…
По деревням одежду обычно шили сами, а по городам для людей зажиточных с давних пор шили одежду мастера-портные.
Так одевались русичи да и другие народы Европы и Азии в летнюю пору. А зимой носили одежду шерстяную и меховую.
Ради мяса и ради шерсти разводили овец. Их стригли, шерсть мыли, гребнями чесали, на прялках пряли, красили в разные цвета.
Князю полагалось ходить в длинной, до пят, шерстяной одежде красного цвета, и непременно с вышивками; бояре и дружинники носили одежду покороче и других цветов. А холопы и крестьяне надевали короткие шерстяные рубахи, шнурком подпоясанные.
олько на следующую весну обнаружили переселенцы, какою радостью могла одарить их северная природа. Эта радость была — пчелы. В несметном числе, с жужжанием перелетали маленькие труженицы с цветка на цветок, нектар собирали, таскали в свои жилища, устроенные в дуплах старых деревьев. Опасаясь медведей-разбойников, выбирали они дупла под самыми макушками.
Сноровка требовалась забирать от пчел мед. Когда приходилось на дерево залезать, вбивали в стволы шипы, люльку к веткам подвешивали, буравом внизу дупла дыру просверливали.
Занимались переселенцы бортничеством — пчеловодством. Для ульев колоды долбили, высоко подвешивали, пасеки заводили, в загородке ставили ульи, долбленые и плетеные, меду добывали вдоволь.
Сахару тогда вовсе не знали, мед шел к блинам, к овсяной, полбеной[5], пшенной каше, из меда изготавливали напитки: для утоления жажды — сыту, хмельной — медовуху. Из воска делали свечи, вощили нитки, замазывали посуду и лодки. А старая бабка-знахарка либо дед-знахарь из воска составляли лекарственные мази и лечили от разных недугов.
Мала была пчелка, а пользы приносила много, любили на Руси пчелу за то, что услащала она жизнь и за великое ее трудолюбие. Во многих тогдашних книгах прославлялась пчела, пели о ней песни и сказки сказывали…
Великое множество зверья и птицы в лесах водилось. Охотились зимой и летом, на медведя с острой рогатиной отваживались ходить, лосей, оленей и косуль с луком и стрелами на водопойных тропах подстерегали, на бобров, соболей, куниц, горностаев, колонков капканы ставили.
Шкуры звериные выделывали. Самым ценным мехом считался соболий, потом шел бобровый. Себе из этих мехов ничего не шили, а берегли, чтобы дань платить.
Рыболовством занимались и зимой, и летом. На Днепре рыбы водилось много, а в здешних залесских краях весной как шла рыба нереститься, так вода у берегов словно закипала.
Каждую зиму сети из тонких веревок плели, а приходила весна — спускали лодки, собирались ватагами, запускали длинный невод в реку или в озеро и, сидя в лодках, за два его конца тянули, окружали участок воды и вытягивали концы на берег. Много рыбы попадалось, брали только крупную, а мелочь обратно в воду выкидывали.
А еще ловили рыбу вдвоем бреднем. Шли-брели по воде против течения, один у берега, другой подальше, время от времени бредень вытаскивали. На мелких местах рыбак-одиночка ловил переметом. Вбивал он в дно два кола, меж ними протягивал длинную веревку, к ней привязывал веревки короткие с крючками на концах, на крючки наживлял малых рыбешек. На другой день вытаскивали перемет, и обязательно несколько крупных рыб попадалось.
Ловили рыбу также плетенными из ивовых прутьев вершами, по ночам ловили с лодки острогой, ну а мальчишки удочкой забавлялись. Питались рыбой только что пойманной, впрок ее вялили, сушили, коптили, солили. Всякая рыба ловилась в изобилии, лучшей считалась «красная» — стерлядь, осетр, севрюга, белуга. От этих пород соленая черная икра очень ценилась…
Древние славяне ловили рыбу такими кованными из железа крючками и острогами.
В те далекие времена, примерно до середины XI века, по берегам нижней Клязьмы и по ее притокам жил народ меряне, рядом — русичи-старожилы, русичи — недавние переселенцы. Между собой все они жили мирно, а главное — жили свободно, власти над собой почти не знали, редко когда княжеские тиуны заезжали — требовали дань мехами, красной рыбой, медом, воском. И опять живи до следующего их приезда спокойно, занимайся охотой, рыболовством, разводи скот, возделывай нивы, расти детей.
Кое-когда проезжали мимо на ладьях торговцы, у них можно было сменять меха на украшения, на разные заморские товары…
о каким причинам — точно неизвестно, а неожиданно щедрая природа одарила людей, живших к западу от Нерли — притока Клязьмы. Там с незапамятных времен образовалось обширное безлесное пространство плодородной черноземной землицы.
То пространство облюбовали русичи, начали там селиться, назвали Опольем, основали на малой речке Каменке, впадавшей в Нерль, город Суздаль. В летописях он впервые упоминается в 1024 году, когда в Ополье был страшный неурожай и поднялось восстание народное, которое возглавляли волхвы.
