Мы уже ранее упоминали, что гестапо, расследуя дело о том, что западные державы, вероятно, были предупреждены о начале наступления 10 мая 1940 года, нащупало след, ведущий в Ватикан; однако тогда не удалось получить фактический материал. Гейдрих из заявлений сотрудников гестапо узнал, что разведка также стремилась получить сведения о результатах расследования главного управления службы безопасности, однако результаты своих собственных расследований оставила в секрете; о недоверии Гейдриха говорил также тот факт, что он дал строгие указания не предоставлять абверу никакой информации о дальнейшем ходе следствия, а в личных беседах воздерживаться от обсуждения этой темы. В начале 1942 г. служба СД впервые напала на след, который привел ее к Остеру. Все указывало на то, что его деятельность в области внутриполитической разведки находилась в противоречии с разграничением полномочий между гестапо и абвером. Бывший председатель суда второй инстанции доктор Штрассман был арестован, потому что он якобы пытался установить связь с левыми кругами с целью наладить обмен информацией в области внутренней политики. Арестованный признался, что действовал по поручению двух сотрудников из центрального отдела, которым руководил Остер. Странно, что хотя Гейдрих в кругу своих высоких чиновников и указал на факты нарушения заключенного с Канарисом соглашения, однако не сделал из этого никаких выводов. Более того, он распорядился, чтобы дело до поры до времени закрыли. До своей смерти, последовавшей несколько месяцев спустя, он так к нему и не вернулся.
Это были некоторые факты, известные Гейдриху, которые могли навлечь подозрение на разведку и о которых Гейдрих сообщал своим близким сотрудникам из главного управления службы безопасности. Однако Гейдрих мало кому говорил о том, что знал. Когда дело касалось секретных сведений, число посвященных было предельно ограниченным. Например, когда шло расследование по делу о предполагаемом предупреждении противника относительно начала наступления на западе, круг участников этого расследования был, по указанию Гейдриха, ограничен группенфюрером Мюллером, штандартенфюрерами Шелленбергом и Гуппенкотеном, а также экспертами, занятыми в этом деле. Возникает вопрос, не были ли Гейдрих и Гиммлер, к которым поступала секретная и совсекретная информация из самых разных источников, осведомлены о враждебном отношении абвера к системе и о его деятельности гораздо лучше, чем они сообщали своим самым близким сотрудникам. Далее, нельзя сказать с достоверностью, играли Гиммлер и Гейдрих друг с другом открытыми картами или нет. Что касается Гиммлера, то можно предположить, что он благодаря своим собственным связям с противниками войны через адвоката Лангбена, который впоследствии был убит из-за того, что слишком много знал, имел по меньшей мере представление, что также и с других сторон предпринимались подобные усилия. Из того, что Лангбен сообщал своим друзьям в лагере оппозиции, в том числе послу в отставке фон Хасселю, можно сделать вывод, что в кругу Гиммлера уже, по крайней мере после провала наступления на Москву в начале зимы 1941 г., обдумывали идею устранить Гитлера и поставить на его место рейхсфюрера СС.
При том материале, которым, без сомнения, располагал Гиммлер, не нужно было иметь особого дара, чтобы понять, в каких других сферах вынашивались те же идеи, что и в его кругу, и сделать вывод, что разведка, к которой он относился с ревностью и недоверием, играла при этом особо важную роль. Если Гиммлер и Гейдрих, вопреки всему, не принимали никаких мер, то можно предположить, что для них было целесообразнее предоставить политикам из оппозиции, военным, разведке возможность осуществить их путч и свергнуть Гитлера и лишь после этого принять решительные меры, использовав группы СС. Тогда можно было бы иметь шанс выступить против «реакции» в роли мстителя за фюрера и в обстановке всеобщего смятения захватить власть.
Но это, конечно, только предположение, потому что документального подтверждения таких планов руководства СС у нас нет; однако многие факты можно истолковать именно в таком смысле. Конечно, есть и более примитивные объяснения этой тактики ожидания; в полиции эта практика применялась часто. Она заключалась в том, что хотя налицо было совершенно конкретное подозрение в заговоре против системы, однако пока этот заговор не выражался в подрывной деятельности, можно было ограничиться строгим надзором, руководствуясь соображением, что лучше иметь дело с известным кругом заговорщиков, чем, арестовав сыщиков, спугнуть все движение Сопротивления.
Как уже говорилось, Канарис узнал о смерти Гейдриха с чувством облегчения. Он постоянно ощущал, что Гейдрих идет по его следам. С мелкими негодяями из главного управления службы безопасности он надеялся справиться, хотя с группенфюрером Мюллером был постоянно начеку. С преемником Гейдриха Кальтенбруннером он вначале не искал личных контактов. Первая их встреча состоялась 22 февраля 1943 г., то есть ровно через три четверти года после смерти Гейдриха, в отеле «Регина» в Мюнхене. У нас есть свидетельство очевидца, описавшего эту встречу; она была во многих отношениях весьма интересной. В день встречи в тюрьме Шгадельгейм под Мюнхеном были казнены брат и сестра Шолль, руководители студенческого движения Сопротивления в университете Мюнхена. Канариса глубоко потрясла судьба брата и сестры и жестокий процесс перед народным судом под председательством Фрейслера. Возможно, это обстоятельство было причиной того, что адмирал в первой части беседы с Кальтенбруннером, по словам его спутников, производил впечатление подавленного, неуверенного, почти запуганного человека. Однако и сама внешность Кальтенбруннера могла быть тому причиной. Огромный нескладный тип со сложением альпийского лесоруба, с покрытыми рубцами щеками, производил на Канариса угнетающее впечатление. Его медлительная и неуклюжая речь, которая позволяла сделать вывод о его умственных способностях, действовала Канарису на нервы. Он стал еще более неуверенным, когда Кальтенбруннер на его короткое замечание о том, что казнь брата и сестры Шолль взволновала население Мюнхена, ответил хладнокровной репликой, которая говорила о полном отсутствии в нем человеческих чувств. Поэтому Канарис ограничился со своей стороны довольно избитыми фразами о плодотворном сотрудничестве; Кальтенбруннер в ответ на это высказал критические замечания в адрес начальника венского отдела разведки графа Мароньи-Редвица. Граф, по его словам, поддерживает, согласно полученным данным, отношения с консервативной оппозицией в Австрии и, кроме того, состоит в исключительно хороших отношениях с сотрудниками венгерской разведки, которая подозревается в симпатиях англофилам.
Очевидец сообщает, что, как только Канарис услышал эти нападки на одного из своих сотрудников, вся его неуверенность мгновенно исчезла. Он понимал, что эти обвинения небеспочвенны и что через Маронью опасность грозит всей разведке и движению Сопротивления. Теперь он выдвинул против неповоротливого Кальтенбруннера весь арсенал своего интеллекта. Он сумел представить то, что Кальтенбруннер считал предосудительным, в самом безобидном свете и в полном соответствии с задачами и обязанностями офицера разведки. С величайшей ловкостью он сумел скрыть слабые места в своей аргументации и полностью рассеять сомнения Кальтенбруннера, так что в конце беседы новый начальник главного управления был, казалось, абсолютно уверен если не в безобидности своего противника — начальника разведки, то, по крайней мере, в безобидности деятельности Мароньи. О своем личном впечатлении от Кальтенбруннера Канарис сказал своим сотрудникам непосредственно после разговора с ним: «Вы видели, какие у парня руки? Лапы убийцы!»
Несмотря на физическое отвращение, которое внушал ему Кальтенбруннер уже своим внешним видом, Канарис, после того как были установлены первые личные контакты, постоянно поддерживал с ним внешне хорошие отношения, как и с его предшественником Гейдрихом, в надежде заглянуть таким образом своему противнику в карты. Поэтому Кальтенбруннер, как и его близкие сотрудники Мюллер, Шелленберг, Гуппенкотен и другие, часто бывали у Канариса в Цоссене, куда абвер переехал 19 апреля 1943 г.
Эти отношения по расчету не могли, однако, помешать тому, что петля, которую гестапо начало затягивать вокруг Канариса и разведки, становилась все гуже. Первую скрипку во всем этом деле со стороны гестапо играл, конечно, Мюллер. В опасной близости от самого Канариса проходило расследование в процессе, который начался сначала по инициативе таможенного отделения Праги. В декабре 1942 г. два сотрудника мюнхенского отделения разведки были задержаны по подозрению в нарушении валютного законодательства. Из документов гестапо следовало, что задержанные попытались повернуть дело в область политики и во время допросов сообщили об уже упоминавшихся миротворческих мероприятиях доктора Йозефа Мюллера через Ватикан. Один из обвиняемых даже говорил о «клике генералов» и, кроме этого, упомянул имя Донаньи, охарактеризовав его как инициатора в отделе Остера, эксперта по вопросам мирных переговоров в Ватикане.
