Рожер поддержал своего племянника и тезку из своекорыстных соображений, как и его апулийские вассалы. Хотя в последние годы он был реально правителем всей Сицилии, его брат сохранял за собой Валь-Демоне на северо-востоке, Палермо и половину Мессины, а также верховную власть над всем островом. Все это должно было перейти к его преемнику, и Рожер не хотел столкнуться с препятствием в лице нового правителя, который стал бы активно вмешиваться в сицилийские дела. Кроме того, Рожеру нужны были надежные связи с материком, а для этого требовалось обезопасить Калабрию. При том что Боэмунд и князь Капуи жаждали его крови, Рожер Борса едва ли был на это способен. И граф запросил свою цену. В обмен на поддержку он потребовал от племянника, чтобы тот уступил ему все калабрийские замки, которые в прошлом Рожер держал совместно с Робертом Гвискаром. Это было первое из множества соглашений, с помощью которых, оставаясь верным вассалом, мудрым советчиком и неизменным союзником, Рожер в течение следующих пятнадцати лет существенно укрепил собственную власть за счет племянника.
Граф оставил осаду Сиракуз, чтобы в Салерно принести присягу Рожеру Борее после его избрания. Церемония прошла без инцидентов, но как только вассалы разъехались, Боэмунд перешел в наступление. Он нанес удар по самой отдаленной и, вероятно, хуже всего защищенной части владений своего сводного брата — «пяте» Апулии. Промчавшись на юг из собственного замка в Таранто, Боэмунд захватил Орию и Отранто едва ли не раньше, чем Рожер Борса узнал, что случилось. Теперь он находился в таком положении, что мог диктовать условия, и новому герцогу оставалось только их принять. Мир был восстановлен лишь после того, как он уступил Боэмунду, помимо захваченных городов, также Галлиполи, Таранто и Бриндизи и большую часть территорий между Бриндизи и Коверсано вместе с титулом правителя Таранто. Рожер Борса нехорошо начал.
Его дядя при этом укрепил свои позиции. К весне 1086 г. Калабрия находилась под его контролем, между его племянниками с трудом, но установился мир, и граф Рожер мог уделить внимание Сицилии. 1 апреля его армия начала осаду Агридженто. Город пал 25 июля. Среди пленных были жена и дети некоего Ибн Хамуда, который наследовал старому Ибн аль-Хавассу в качестве эмира Энны. Ибн Хамуд был последним из сарацинских вождей, кто не подчинился нормандцам — главным образом потому, что те до сих пор не прилагали никаких усилий, чтобы его подчинить. Рожер, помнивший бесплодную осаду его неприступной крепости четверть века назад, всеми силами стремился прийти с ним к соглашению. Потому он отдал приказ, чтобы с его почтенными пленниками обращались уважительно, и немедленно начал обдумывать, как ему сговориться с эмиром.
Остаток года Рожер занимался тем, что прижимал Рожера Борсу — впервые посетившего Сицилию в качестве герцога, — восстанавливал укрепления Агридженто и утверждал главенство нормандцев на вновь завоеванных территориях. Он чувствовал, что лучше предоставить Ибн Хамуду время поразмыслить над ситуацией. Помимо Энны на Сицилии остались лишь два мелких очага сопротивления — Бутера и Ното, ни тот ни другой не устояли бы перед массированной атакой. Окончательное подчинение острова было, таким образом, близким и неизбежным. Эмир не мог более ожидать помощи извне, а при том, что его жена и сын находились в руках нормандцев, с его стороны было бы разумно пойти на примирение.
В начале 1087 г. с эскортом из сотни воинов, вооруженных копьями, Рожер поскакал из Агридженто к подножию горы, на которой стояла Энна, и пригласил Ибн Хамуда, обещав ему полную безопасность, спуститься для переговоров. Оказалось, что эмир полностью согласен со всем, что Рожер собирался ему сказать, готов сдаться и озабочен только тем, как сделать это, не уронив свое достоинство. Граф достаточно долго жил среди мусульман, чтобы понять серьезность проблемы, он хотел, чтобы капитуляция прошла по возможности гладко, и готов бы исполнить все, что Ибн Хамуд мог предложить. Решение вскоре нашлось, и Рожер со своими людьми довольный отбыл в Агридженто. Спустя несколько дней Ибн Хамуд вновь покинул крепость, на сей раз с отрядом воинов и в сопровождении значительного числа своих ближайших советников. Их путь лежал через узкое ущелье, но, как только они оказались там, их встретили и окружили превосходящие силы нормандцев. В таких обстоятельствах о сопротивлении не стоило и думать. Те, кто захватил их в плен, затем подошли к Энне; крепость, остававшаяся без эмира, армии и знати, сразу сдалась. Ибн Хамуд, к которому вернулась его семья, крестился — тот факт, что они с женой теперь оказывались в запретной степени родства, разумно оставили без внимания — и отбыл с Рожером в Калабрию, где граф, в соответствии со своей обычной практикой, наделил его крупным поместьем. Там он прожил оставшиеся годы, вдали от прежних сфер влияния, но счастливо, на манер любого другого христианского дворянина.
Тем временем на континенте возникла новая серьезная проблема. Прошло более года со смерти папы Григория, а постоянные трудности с преемственностью приняли размеры еще более угрожающие, чем бывало прежде. Антипапа Климент, не сумевший заслужить доверие римлян, был изгнан из города, и престол святого Петра опять остался пустым. Недостатка в кандидатах не было: Григорий назвал на смертном одре четырех — архиепископа Гуго Лионского, епископов Одо из Остии и Ансельма из Лукки и Дезидерия из Монте-Кассино. Большинство кардиналов — так же как и население Рима — предпочитали Дезидерия. Как настоятель одного из крупнейших и наиболее почитаемых монастырей Европы, он явился человеком влиятельным, в его распоряжении имелись огромные богатства, его дипломатические таланты были хорошо известны, он давно пользовался уважением и доверием нормандцев, успешно посредничал между Робертом Гвискаром и Ричардом из Капуи в 1075 г., а спустя пять лет в Чепрано многое сделал для примирения Роберта с папой Григорием. Правда, выступая в качестве посредника между сыном Ричарда Жорданом и Генрихом IV в 1082 г. и заключив в том же году сепаратное соглашение с претендентом на императорскую корону, Дезидерий, как считали многие клирики, зашел в своей миротворческой деятельности слишком далеко и двенадцать месяцев находился за свои хлопоты под папским отлучением, но позже Григорий его простил, и теперь, когда политические страсти немного улеглись, хорошие личные отношения аббата с императором говорили только в его пользу. Дезидерий, таким образом, казался во всех отношениях подходящим кандидатом на папскую кафедру. Была только одна помеха: он категорически отказывался ее занять.
Его отношение вполне понятно. Он был по природе затворник, ученый и созерцатель. Сорок лет назад он с большим трудом сумел сменить палаты лангобардского принца на монашескую келью и в конце концов обосновался в Монте-Кассино; он стал прекрасным настоятелем, дал монастырю мир и спокойствие, столь необходимые после многих лет сражений, и обеспечил для себя возможность следовать образу жизни, для которого, как он верил, Бог его предназначил. Вся его политика, вся его успешная дипломатическая деятельность в итоге служили этим двум целям. Его монастырь рос и процветал, сокровищницы его постоянно пополнялись, и Дезидерий, воспользовавшись этим, превратил его из скопления обветшалых, разрушенных врагами и долго находившихся в небрежении зданий в самое восхитительное архитектурное сооружение на юге. Он сделал даже больше, пригласив из далекого Константинополя искусных мастеров, рисовавших фрески и создававших мозаики, а также «опус Александринум» — орнаментальные мраморные полы, которыми славятся многие церкви в южной Италии. Тем самым Дезидерий взял на себя роль покровителя искусств и проводника византийского культурного влияния, уникальную для Италии его времени.[69]
Монте-Кассино, таким образом, стал жизнью Дезидерия; настоятель испытывал истинную радость, украшая свое аббатство, и величие монастыря — предел его желаний. Он не хотел менять уютную обитель на интриги и страсти, опасности, горячку и насилия папского Рима. Дезидерий знал также, что ему недостает силы характера и целеустремленности, которые явились самыми необходимыми качествами для папы. Человек деликатный и мирный, не обладал ни в коей мере железной твердостью Гильдебранда. Вдобавок его здоровье начинало сдавать. Ему было только пятьдесят восемь, но он догадывался, что ему не так долго осталось жить. Как только антипапа бежал, Дезидерий поспешил в Рим, чтобы добиться быстрого избрания какого-либо другого подходящего кандидата, и сделал все, чтобы убедить Жордана из Капуи и графиню Матильду поддержать его усилия. Но, увидев, что они твердо решили избрать его самого, он смог только повторить свой отказ и поскорее вернуться в любимый монастырь.
