Господство в истории Древней Руси ряда стереотипов, выработанных многолетними трудами русских и зарубежных ученых, держит данную отрасль науки в тупике. Найти выход из него не в состоянии ни представители норманнской теории генезиса Древнерусского государства, ни антинорманисты, в одинаковой степени пребывающие в плену данных стереотипов.
В представленной работе сделана попытка отвлечения от ряда губительных для науки положений.
Во-первых, мы исходим из того, что I тысячелетие н. э. было далеко не детством человечества, в том числе для жителей лесной зоны Евразии. Специфика природных условий определила то обстоятельство, что в этом регионе не представлены столь монументальные памятники культуры, какие сохранились в южных районах материка. Это объясняет скудость памятников письменной культуры. Но такая ситуация вовсе не значит, что мировая цивилизация обошла лесную зону. И уж конечно, пренебрежительное отношение римских авторов к северным варварам никак не доказывает этого. Интенсивные торговые связи Прибалтики, Поволжья и Приуралья с античным миром позволяют утверждать невозможность сколь-нибудь резких контрастов между уровнями развития данных районов. Да и, в конце концов, I тысячелетие н. э. куда как наглядно продемонстрировало преимущества экономической, социальной и политической систем северян перед Римом. Такой подход позволяет по-новому взглянуть на историю Древней Руси.
Во-вторых, отвергаем взгляд на этническую историю человечества как долгую череду перемещений отдельных этносов с места на место. Этнос зарождается и развивается на строго определенном месте. Здесь же, как правило, и умирает или перерождается. Это позволяет иначе оценить этническую ситуацию в Восточной Европе во второй половине I тысячелетия н. э.
В-третьих, утверждаем, что этносу всегда предшествует территориальное объединение. Отсюда логически вытекает, что не этнос дает имя территории, на которой он проживает, а наоборот. Это позволяет в этнонимах видеть характеристику местностей, занимаемых этносами. Чаще всего они содержат в себе пространственную характеристику, т. е. "адрес" этноса в некоторой территориальной системе.
В-четвертых, язык является, как правило, определяющим признаком этноса, но он же — наименее стойкий признак. Для его исчезновения не требуется растворять членов этноса в среде более многочисленных носителей иного языка. Для этого нужно лишь изменение политической системы с заменой государственного языка. И тогда новый язык начинает теснить старый в политической, экономической и культурной сферах первоначально в городах, природа которых во все времена полиэтнична, а средством общения в них служит государственный язык, а затем и в ближайших сельских округах. Это позволяет отойти от традиционного для русской истории положения о славянской колонизации севера Восточной Европы, вносящего в него наибольшее число сомнительных элементов.
В-пятых, вульгарно-классовый подход к истокам государственности, царящий в истории Древней Руси, не оставляет места всемирно-историческим предпосылкам ее возникновения, тогда как Древнерусское государство было результатом крупномасштабных политических и экономических международных процессов.
Торговые пути Восточной Европы
На этой основе была разработана новая теория прибалтийско-финского происхождения Древней Руси. Это именно теория, поскольку в отличие от норманнской и славянской теорий достаточно определенно демонстрирует свою работоспособность, не нуждаясь в натяжках, как две указанные.
Ее суть заключается в том, что во второй половине VIII в. сложившаяся в Европе, Северной Африке, на Ближнем и Среднем Востоке политическая и торгово-экономическая ситуация привела к резкому возрастанию роли торговых коммуникаций, проходивших по речным системам Восточной Европы. По этим магистралям из Средней Азии и Ближнего Востока поступало в Европу остродефицитное серебро и традиционные восточные товары в обмен на рейнские ремесленные изделия, североевропейское железо и олово, меха и рабов.
Протяженность торговых путей и масштабы посреднической торговли были такими, что в Восточной Европе за короткий срок усилились два старых крупных государства (Русь и Хазария) и возникло новое — отпочковавшийся от Хазарии Булгар, куда шли прямые караванные пути из Хивы. Между ними развернулась борьба за увеличение доли барышей, приносимых транзитной торговлей. Она определяла всю политику в регионе на протяжении двух с лишним столетий.
На севере Восточной Европы располагался сплошной массив прибалтийско-финских народов, имевших длительную историю политического взаимодействия. Южная граница их расселения проходила приблизительно по территориям нынешних Латвии, Псковской, Смоленской, Московской, восточная — Костромской, Вологодской и Архангельской областей. В IX в. в регионе создалась ситуация, позволившая сконцентрировать власть в руках одного из сыновей кагана Руси по имени Рюрик. Согласно Иоакимовой летописи и некоторым другим источникам, эта власть Рюрику досталась по завещанию верховного правителя словен, веси, кривичей и чуди Гостомысла; по "Повести временных лет" и ряду других документов, Рюрик был приглашен названными народами на княжение. Как бы то ни было, власть досталась представителю династии, правившей в сильнейшем регионе государства.
Русь, она же Биармия и Гарда, столичной своей частью располагавшаяся в Западном Приладожье, занимала ключевое положение на торговых путях. Отсюда начинались континентальные водные пути со стороны Балтики. Это обстоятельство определяло то, что экономической основой Руси являлась международная посредническая торговля. Отсюда и ее устремленность к контролю над торговыми путями, проявившаяся в том, что еще до Рюрика варяги подчинили себе народы, проживавшие южнее, но через некоторое время были изгнаны, как об этом сообщает "Повесть временных лет".
Границы государства Рюрика
После установления власти Рюрика русское купечество получило желаемые преимущества на огромной территории.
В заключение же отметим, что предложенная здесь концепция не по всем положениям нова. Так, прибалтийско-финскую природу Руси предполагал еще в первой половине XVIII в. Татищев. Этот выдающийся человек, своего времени, проявивший себя как историк, географ, философ, экономист и государственный деятель, является в русской истории личностью не менее масштабной, чем М. В. Ломоносов. Но, к сожалению, Татищев-историк мало известен даже специалистам, у которых он сегодня, по выражению одного из крупнейших наших историков, "не котируется". Получилось так, что русская историческая наука, основоположником которой был В. Н. Татищев, ушла от него настолько далеко и не "в ту сторону", что автор этих строк, считающий себя в определенной степени последователем Татищева, имеет большие шансы еще в течение длительного времени оставаться в единственном числе" [48, с. 135, 136,139–144, 149–152].
Комментарий к работе В. И. Паранина "Историческая география летописной Руси" [48]
Итак, здесь мы сталкиваемся с совершенно иной версией возникновения Древней Руси и происхождения Рюрика. В. И Паранин отвергает и норманнскую и славянскую теорию возникновения Древней Руси. Он считает: "Если анекдотична норманнская интервенция, то не менее наивно и трогательное приглашение "родственников" из Западной Европы".
По теории В. И. Паранина получается, что русь, венеды, славяне, да и сам Рюрик — это все прибалтийские угро-финны. А сама Россия объявляется чуть ли не Великой Финляндией.
По воззрениям В. И Паранина, мои собственные представления "отражают собой лишь попытку приверженцев славянофильства привести в соответствие со здравым смыслом славянскую концепцию генезиса Русского государства". И это меня нисколько не огорчает, а даже наоборот… Что уж тут скрывать. Ну, люблю я этих древних славян! Однако это совсем не значит, что я не люблю древних финнов или карел. Я люблю и тех и других, ибо они все мои предки. Как я могу не любить чернобровую, кареглазую славянку — мою прапрабабушку, которая научила нас щам-борщам, нашим протяжнолиричным, задумчивым песням, научила былинам и многому другому, что и есть наша русская культура? Как я могу не любить моего белоглазого костлявого прапрадедушку — карела, научившего нас нашей русской парной бане, лыжам, подледной рыбалке, любви к рекам, воде, русской плясовой, да и многому другому, что также является нашей русской культурой? Дело здесь совсем не в симпатиях или в антипатиях. Дело в истине. И вот она всего дороже.
Так вот, в этой теории просматривается одно, на мой взгляд, неразрешимое противоречие. Ведь если Рюрик и его русь являлись прибалтийскими финнами, а Древняя Русь фактически являлась Великой Финляндией, то почему мы говорим не на финском, карельском или вепсском языке, а на русском? Больше того, даже не на языке славян, входивших в состав Древней Руси, а на совершенно самостоятельном — ВАНДАЛЬСКОМ языке. На языке, который был распространен за тысячи километров от нее. И вот в этом надо хорошо разобраться.
