Первые несколько дней, пока строили нашу хижину, мы радовались и были счастливы, но вскоре уже возненавидели остров Тома всеми фибрами души. Проходил день за днем, а на корабль не было даже намека; дел у нас не было никаких, если не считать попыток усовершенствовать наше жилище. Наша одежда не была достаточно теплой, чтобы защитить нас от холода. Китобои плохо переносили однообразную пищу: они постоянно жаловались на отсутствие хлеба и овощей. Эскимосы добыли несколько тюленей, и я давал морякам свежую сырую печенку - самое лучшее противоцинготное средство. Как-то раз нам попался малюсенький тюлененок, желудок которого был полон материнского молока. Я влил эту жидкость в суп, и он оказался не только питательным, но и вкусным. С тех пор мы всегда добавляли немного тюленьего желудочного сока к воде, в которой варилось мясо; это повышало аппетит.
Пабло оказался в более тяжелом состоянии, чем остальные. Он не особенно жаловался, но сильно похудел и ужасно страдал от холода, утверждая, что его кожа слишком тонка для гренландского климата. Я решил поэтому, что ему трудно сидеть наверху и высматривать корабль, но он и слышать не хотел об освобождении от дежурства. Билл также считал, что неразумно освобождать его от обязанностей, так как от этого будет только страдать его гордость и, кроме того, он, пожалуй, почувствует себя еще более слабым. Де Соуза чувствовал себя как бы вне компании, поскольку не говорил достаточно бегло по-английски, чтобы свободно выражать свои мысли. Он совершенно упал духом, и в один из дней с ним опять чуть не случился припадок.
Однажды вечером Пабло ушел один. Лил дождь, стемнело, а настроение у него было самое скверное. И случилось так, что идя по берегу, он набрел на могилы, в которых похоронены семь моряков. Никто точно не знал, ни когда они были зарыты, ни истории их гибели. Предание гласит, что это голландские китобои, которые подняли бунт на судне и были повешены капитаном.
Когда Пабло увидел эти могилы, он мысленно отказался от всякой надежды на спасение. Он вернулся в хижину, и глубокая меланхолия овладела им.
Ему показалось, что эти могилы предвещают его собственную гибель. Скоро здесь станет больше могил, мы все помрем и ляжем рядом с семью голландцами.
Я пытался сделать все, чтобы утешить португальца. Ничего подобного с нами не случится, объяснил я. Если шотландские китобои не появятся у острова Тома, мы просто перейдем на мыс Седдон, где живут мои друзья и родичи. Они побеспокоятся о нас и дадут нам горячей пищи - за это я могу ручаться.
- А женщины там есть? - спросили Билл Раса и Ольсен в один голос.
Я рассказал им, что там живут всего лишь три семьи, но, конечно, там есть женщины, которые смогут починить нашу одежду и окажут другую помощь. Я с радостью отметил, что их любовь к жизни опять воспламенилась. Мужчина, который готов поговорить о женщинах, - не потерянный человек, и они начали в деталях представлять себе возможную жизнь на мысе Седдон.
Мы ждали и ждали. Дождь сменился снегом, и вскоре разыгрался настоящий снежный буран. Все сгрудились в палатке, а когда крыша начинала протекать, приходилось класть наверх свежие шкуры. У нас все еще горел огонь, и тепло растапливало жир на шкурах, который капал нам на головы, на лица и за шиворот; некоторые в шутку говорили, что наш вид способен отпугнуть любое судно.
Мы продолжали улучшать свой дом, чтобы только иметь какое-нибудь занятие. Стены подняли выше и нарастили в длину, законопатили отверстия между камнями мхом и ветками ивы. Все гордились своим жилищем, а я лично горжусь им еще и по сей день. Когда я в последний раз был на острове Тома несколько лет назад, дом еще стоял - конечно, без крыши.
С каждым днем становилось темнее. Кажется, что темнота всегда наступает невероятно быстро. Мы уже собирались отменить дежурство по ночам; когда солнце пряталось за горизонт, ничего нельзя было различить, да и в послеобеденное время не было достаточно светло, а в те времена в арктических водах суда по ночам фонарей не зажигали.
Сколько дней мы провели в ожидании? Восемь, десять, двенадцать? Мы потеряли счет времени.
Однажды Итукусук пришел очень возбужденным: он увидел медведя невиданных размеров. Перед этим северный ветер взломал весь лед вокруг острова, и медведь находился на льдине, не досягаемой для нас из-за открытой воды у берега. Эскимосы напрасно пытались выманить зверя на берег. Поэтому Итукусук поднялся на вершину ранним утром, чтобы высмотреть медведя. Было слишком рано, чтобы начинать дежурства, и честь обнаружения судна выпала Итукусуку.
Не переводя дыхания, он добежал до нашей хижины и закричал, что есть мочи:
- Умиарссуар! Умиарссуар!
Я еще спал, но эскимосское слово, означающее корабль, всегда имеет магическое воздействие, независимо оттого, произносится ли оно совсем тихо, чуть различимо, или громко, с нотками птичьего крика и воя собаки. Это слово всегда услышишь, всегда поймешь в хаосе тысячи других звуков. Я вскочил.
- Корабль! Корабль! - закричал я по-датски.
- A ship! A ship! - заорал я по-английски.
Не прошло и нескольких секунд, как все бросились на вершину острова. Итукусук сперва не поверил своим глазам, но теперь уже не было никакого сомнения. Далеко-далеко в море виднелись три мачты. Однако, прежде чем мы смогли определить, идет ли один корабль или два, мачты исчезли. Мы боялись пошевелиться; нам казалось, что все это видение, плод нашей фантазии, мираж, представший перед нашими глазами; однако никто из нас не посмел сказать об этом вслух. В полном молчании мы ждали несколько минут, и мачты вновь показались. Кораблей было два, но они, казалось, шли вверх килем! Китобои пришли в отчаяние. Но я заверил их, что такие миражи - обычное явление в арктических районах.
Вскоре мираж пропал, и вместо него появились два настоящих судна с мачтами наверху. Теперь мы ясно могли различить, что это китобойные суда, а также, что они плыли по направлению к острову. Нам надо было лишь привлечь их внимание и удостовериться, что они заметили нас. Однако сейчас было не время что-либо предпринимать, так как суда находились слишком далеко. Я предложил поэтому спуститься обратно в лагерь и чем-нибудь развлечься, а также поесть еще раз всем вместе.
Другим не очень-то хотелось уходить с наблюдательного пункта. Ведь это красивейший вид из всех возможных, утверждали они, но Ольсен согласился, что все же не мешало бы подкрепиться, пока нам здесь нечего делать. Ему как раз не мешало бы съесть миску горячего медвежьего супа, сказал он, а затем жареного тюленьего мяса. Таких яств он, наверное, скоро не получит.
- Я буду рад, если никогда в жизни не увижу больше ни медведя, ни тюленя, ни моржа! - вскричал Рокуэлл. - Я намереваюсь, - сказал он, отправиться прямо в Штаты и в ближайшие годы питаться лишь апельсиновым и томатным соком, блинами и кукурузным хлебом.
Мы все посмеялись над его мечтами; теперь нам можно было острить.
Меквусак, как обычно, приготовил пищу и торжественно подал ее, однако китобои никак не могли спокойно сидеть и есть. Рокуэлл вообще не хотел спускаться вниз, а другие то и дело бегали наверх, чтобы посмотреть, продвигаются ли суда. Когда мы, наконец, покончили с нашей последней совместной трапезой на острове Тома, я созвал всех обсудить, что нам предпринять. Нам необходимо, чтобы нас заметили с судов, в противном случае они просто пройдут мимо нас. Подплыть к острову не дают льды. Решили поэтому привязать одну из самых больших тюленьих шкур к длинному веслу. Это должно было изображать наш флаг. Двое с флагом пойдут по льду, пока не встретят судно. Им следовало по пути взбираться на каждый небольшой айсберг и размахивать флагом, пока их не заметят. Знаменосцами выбрали Семундсена и Ольсена. Они сейчас же отправились и вскоре затерялись во льдах.
Все остальные быстро забрались на вершину и обнаружили, что корабли значительно приблизились. Наши товарищи, шедшие по льду, виднелись уже как две черные точечки на снегу, но, казалось, они вообще не движутся. Мы считали, что те двое идут слишком медленно, а кто-то заявил, что они делают это нарочно. Рокуэлл высказал предположение, что они, пожалуй, готовы провалить всю спасательную экспедицию, чтобы только еще побыть у женщин на мысе Седдон. Нами настолько овладело нетерпение, что мы всерьез обсуждали эту возможность.
Спустя два часа никто вообще уже не мог различить Семундсена и Ольсена. Впереди явно был торосистый лед, поэтому их и невозможно было видеть, но Рокуэлл высказал предположение, что они провалились в трещину. Меня он уговаривал послать двух других для спасения, но я разъяснил ему, что это напрасный труд. Если мы не можем разглядеть их отсюда, то уж во всяком случае их никак нельзя найти в торосах, ведь на льду следов не остается.
Нам приходилось терпеливо ожидать, а пока суда приближались, мы в корне изменили свое мнение о капитане. Еще совсем недавно капитана "Хортикулы", да и всех капитанов вообще, мы считали бесчеловечными мерзавцами. Теперь они вдруг превратились в геройских и бескорыстных людей, которые делают все для спасения отбившихся китобоев.
