Отныне никто не мог не знать, что только Брунгильда обладает настоящей властью, стоя за троном. Когда один фальсификатор в 585 г. попытался подделать стиль австразийской канцелярии, он использовал имя королевы, а не короля{454}.[90] Изгнанники тоже обращались к регентше, а не к Хильдеберту II. Так, Брунгильда оказала покровительство Ваддону, бывшему майордому Ригунты, оказавшемуся замешанным в деле Гундовальда{455}. Еще более любопытно, что она даровала прощение епископу Теодору Марсельскому, принявшему узурпатора с распростертыми объятиями{456}. А когда знатный человек Хульдерик по прозвищу «Сакс» впал в немилость у короля Гунтрамна, он нашел убежище у королевы, сделавшей его герцогом австразийских владений в Аквитании{457}.
Успехи короля Бургундии
Авторитет Брунгильды вскоре стал вызывать беспокойство у Гунтрамна, мешая ему самому контролировать Хильдеберта II. Он несомненно осуждал ее и за то, что она дала убежище соратникам Гундовальда. Собрав 5 июля 585 г. в Орлеане епископов луарских городов, он публично обвинил королеву в том, что она хочет его убить, и потребовал от прелатов признать Хильдеберта его приемным сыном{458}. Попутно он попытался подорвать репутацию епископа Бертрамна Бордоского, старого друга — и предполагаемого любовника — Фредегонды{459}. На словах призывая к примирению, король Гунтрамн на самом деле поддерживал выгодный ему раздор, как в Австразии, так и в Нейстрии.
С той же целью смешать карты противников король Бургундии летом 585 г. направился в Париж, чтобы воспринять от купели юного Хлотаря И. Тем самым он усиливал покровительство врагам Брунгильды. Но, прежде чем дозволить крещение, Гунтрамн потребовал от Фредегонды, от трехсот нейстрийских аристократов и трех епископов поклясться, что Хлотарь II — действительно сын Хильперика. С минимальными усилиями Гунтрамн вновь разжег сомнение в том, кто приходится отцом ребенку, особо пагубное для репутации Фредегонды{460}. К тому же, несмотря на унизительный поступок, который пришлось совершить Фредегонде и ее близким, крещение Хлотаря II было отложено. Еще раз отметим: если король Гунтрамн сеял смятение, то, вероятно, затем, чтобы разобщить действительно опасных врагов, а не из любви к хаосу. Летом 585 г. он расстроил несколько заговоров против себя лично, но ни разу не удалось выяснить, какой мужчина — или какая женщина — направлял(а) руку убийц{461}.
Чтобы окончательно взять под контроль Regnum Francorum, Гунтрамн вознамерился созвать общее собрание[91], а также национальный собор франкской церкви. На ассамблее такого рода, которую прежде удалось созвать одному Хлодвигу, вокруг короля должны были собраться все франкские графы и епископы, то есть представители всех городов, какими владели Меровинги. Гунтрамн надеялся появиться там с приемными сыновьями Хильдебертом II и Хлотарем II, чтобы каждый мог убедиться в благотворности его опеки. Также ради символичности собор должны были провести в Труа. Это место могло показаться удобным для проведения всеобщего собора потому, что город стоял на перекрестке больших дорог и почти в географическом центре Галлии. Но Труа к тому же находился на государственной границе между Бургундией, Нейстрией и Австразией. Собрав епископов в этом месте, Гунтрамн рассчитывал показать, что он — настоящий хозяин франкского пространства.
На свидании весной 585 г. король Бургундии добился от Хильдеберта согласия на проведение собора в Труа. Но Брунгильда, узнав об этом, поспешила предостеречь сына от опасностей, какие таило такое собрание, и получила от него заверение, что австразийские епископы там участвовать не будут. Гунтрамн рассердился и направил к Хильдеберту посла, чтобы напомнить ему об обещании. Прибыв во дворец в Кобленце, последний предстал перед двором и зачитал призыв, закончив речь следующим риторическим вопросом: «Или, быть может, недобрые люди посеяли между вами семена раздора?»{462} Все прекрасно поняли, кто имелся в виду, и поскольку король в смущении молчал, ответил Григорий Турский. Он заявил, что у Хильдеберта нет иного отца, кроме Гунтрамна, и у Гунтрамна нет иного сына, кроме Хильдеберта; если дело тем и ограничится, согласие возможно. Этого было достаточно, чтобы посол понял: австразийцы примут участие в общем соборе, только если король Бургундии согласится прекратить покровительство Хлотарю II и лишить его наследства.
А ведь Гунтрамн предпочитал поддерживать равновесие в отношениях между обоими племянниками, то есть фактически между невестками. Поэтому созыв собора был перенесен из Труа в Макон, город, более близкий к центру Бургундии. Когда 23 октября 585 г. прения открылись, присутствовало сорок шесть епископов и двадцать делегатов. Список присутствующих соответствовал карте земель, контролируемых Гунтрамном либо от собственного имени, либо от имени юного Хлотаря II. Можно также отметить, что, воспользовавшись смертью Хильперика и завершением дела Гундовальда, Гунтрамн взял под контроль почти все южные владения Австразии. В его руки перешло даже приданое Галсвинты, судя по тому, что епископы Бордоский, Лиможский, Каорский, Беарнскии и Бигоррский откликнулись на приглашение.
Тем не менее Маконский собор не стал для Гунтрамна полным успехом. Авторитет Брунгильды был достаточно велик, чтобы ни один прелат Австразийского королевства не посмел тронуться с места, за исключением двух, находившихся на особом положении. Первым был Теодор Марсельский, город которого, правда, был наполовину бургундским, но который прежде всего нуждался в том, чтобы добиться прощения от короля Гунтрамна за многочисленные измены. Вторым — Промот, бывший титулярный епископ Шатодёна, присутствие которого Гунтрамн купил, вернув ему епископский сан, но не передав диоцеза.
Несмотря на отсутствие австразийцев, король Гунтрамн все-таки счел нужным придать собору, который он организовал, особую пышность. Прежде всего он добился, чтобы епископы издали целый ряд канонов законодательного характера, во многом способствовавших наведению дисциплины в рядах молодой франкской церкви. Так, епископ Претекстат Руанский, хотя это он обвенчал Меровея с его теткой Брунгильдой, мог не моргнув глазом изречь проклятие «тем, кто, презрев степени родства в пылу страсти, катается в дерьме [in merda conuoluntur], как мерзкие свиньи»{463}. Не то чтобы франкские епископы, которые в переписке могли пользоваться совсем иным слогом, допустили здесь невольную грубость. Просто отцы Маконского собора рассчитывали на публичное чтение его канонов, и грубые слова в «простонародном стиле» казались им понятней народу, чем выспреннее многословие, к которому привыкли они сами. Во всяком случае, Гунтрамн выразил удовлетворение текстом, который они составили, и королевским декретом, датированным 10 ноября 585 г., утвердил акты собора{464}.
Маконский собор не стал для Гунтрамна ожидавшимся триумфом, но это был большой и солидный успех. Григорий Турский даже выразил некоторое сожаление, что, выполняя приказ королевы, не отправился на это собрание. Вновь обретя спокойствие и уверенность, Гунтрамн мог еще раз позволить себе милосердие. Он даровал прощение епископам, которые скомпрометировали себя, связавшись с узурпатором Гундовальдом, и многие из них даже смогли сохранить свои места. Конечно, если скрупулезно соблюдать законы, то прелатов, виновных в оскорблении величества, следовало бы отправить в изгнание; но Гунтрамн заявил, что только что чудесно исцелился от тяжелой болезни и хочет возблагодарить Бога, явив милосердие{465}.
Как часто бывает, христианское прощение оказалось во многих отношениях выгодным. Оно позволило в тот день Гунтрамну забыть о драмах междоусобной войны, избежать ужаса мести или суровости законных юридических процедур.
Пробуждение Нейстрии
Значительный успех Маконского собора и престиж, который он принес королю Бургундии, побудили Брунгильду задуматься о будущем. Заставить Гунтрамна отказаться от поддержки Хлотаря II было решительно невозможно. Продолжение жестов, враждебных по отношению к нему, грозило тем, что Хильдеберт II мог лишиться наследства. Лучше было попытаться восстановить нормальные отношения.
Поскольку Брунгильда знала, что Гунтрамн по-прежнему озлоблен на светских магнатов, поддержавших узурпатора Гундовальда, она решила лишить покровительства самого виновного из них или по меньшей мере самого заметного — Гунтрамна Бозона. На общем собрании, состоявшемся в октябре или ноябре 585 г. в Беслингене, в Арденнах, двор обвинил темпераментного австразийского полководца… в осквернении могилы! Его слуги действительно похитили драгоценности из могилы знатной дамы в Меце, и Хильдеберт II потребовал от него объяснений. Гунтрамн Бозон прекрасно понял, что воровство, совершенное его людьми, — только предлог, чтобы схватить и привлечь к суду его самого. Чтобы спасти себе жизнь, он предпочел бежать. Его богатые владения в Оверни были немедленно захвачены дворцом и пополнили фиск{466}.
