Был арестован в Москве и «в конце 1670 г. казнен инок Авраамий» [63,ч. 1, с. 20]. (Но: арестован 6.2.1670, провел 2 года в тюрьме, «подвергаясь допросам и избиениям. <…> Под арестом <…> писал челобитные, послания и публицистические повести, составлял сборники сочинений своих единомышленников, продолжал переписку с пустозерскими узниками. <…> Сожжен в апреле 1672 г.» [60, с. 119, 138–139]. «Весной 1672 г. на Болотной площади — против Кремля за Москвой-рекой, куда выходил государев сад, где <…> казнили еретиков и разбойников, — Авраамий был сожжен» [63, ч.1, с. 33]). Был сожжен дворецкий Салтыковых Исайя, бит батогами молодой князь И.Хованский. На Кольском полуострове был рассечен напятеро старец Иона, сожжены: в Киеве стрелец Иларион, в Казани 30 и во Владимiре 6 сторонников старого обряда, в Холмогорах юродивый Иван, в Печенгском монастыре ссыльный Иван Красулин, обезглавлен соловецкий дьячок Иван Захаров.
Ф. П. Морозова предвидела близкую мучительную смерть и в конце 1670 г. тайно приняла иночество с именем Феодора; постригал иг. Досифей. При этом она «не только не удалилась в монастырь, но даже не уехала из столицы. Чтобы избежать благословения никонианских священников, лучше всего было бы укрыться в одном из своих имений, например, в селе Городище на берегу Волги. Однако Феодора не желала покидать Москву и вела себя вызывающе, обличая никониан: "…и в дому своем при гостех, и сама где на беседе". В домах столичной знати с сочувствием слушали, как приехавшая в гости боярыня "при множестве слышащих поношаше их блядство заблуженое" <,т. е. никоновский обряд>» [112, с. 163]. В ночь на 16.11.1671 были арестованы она и ее сестра кн. Е.П.Урусова. При аресте Морозовой инокине Мелании удалось скрыться и организовать в Москве тайную женскую общину.
Огромное имущество Морозовой было распродано, а вотчины розданы боярам; это «свидетельствовало о том, что ее участь была предрешена» [112, с. 167]. Ее сын Иван Глебович умер от горя (или, как сказано в житии Морозовой, был залечен царскими докторами). Ее братья «поддерживали сестер <и хранили верность старому обряду; старший — Федор — был, вероятно, автором жития своих сестер — мучениц> и были высланы из Москвы, а князь П.С. Урусов отрекся от своей жены и тем снискал царскую милость. Он сумел склонить сына Василия на свою сторону, и только двое дочерей остались верны несчастной матери.<…> Когда Евдокия томилась в заточении, кн. П.С. Урусов развелся с ней и женился <…>. Одновременно <…> царь пустил в раздачу поместья мужа Марии Герасимовны <Даниловой>» [112, с. 167–170]. Зимой 1673 г. Морозову, Урусову и Марию Герасимовну Данилову жестоко пытали на дыбе и огнем ([89, с.380]), били плетьми и угрожали приготовленным уже костром. «Во время пытки их увещевал патриарх Питирим. <…> После пыток ослушниц Питирим предложил сжечь их, "да бояре не потянули"» [112, с. 168–169]. «После трех дней пытки <…> за мученицу-боярыню вступилась царевна Ирина Михайловна <…>. В отместку за заступничество царевны Алексей Михайлович осенью 1674 года приказал перевезти Морозову, Урусову и Данилову в особенно строгую <земляную> тюрьму в Рождественском монастыре в Боровске» [25, с. 248–249]. В апреле 1675 г. у них была отобрана одежда, пища, книги и иконы; в конце июня были сожжены 14 воровских заключенных, в том числе священник Полиевкт, инокиня Юстина и слуга Морозовой Иван. 29.6 было запрещено давать узницам пищу и питье, 11.9 умерла от голода и холода Е.П. Урусова, в ночь на 2.11 — Морозова, а 1.12 — М.Г.Данилова. «Получив известие о смерти Морозовой, царь повелел сохранить это в тайне <…> на три седмицы» [112, с. 157], вероятно, опасаясь недовольства многих и, особенно, своей сестры Ирины Михайловны. И через 2 месяца умер и сам «тишайший» царь Алексей Михайлович, завершив, таким образом, свою жизнь этой даже по тем временам необычной жестокостью и соловецкими казнями.
Отмечу, для характеристики царя Алексея Михайловича, что «во всей этой истории <ареста и пыток сестер> не было человека, который вел бы себя столь беспринципно, как князь П.С.Урусов <…>. В столь двусмысленной для него ситуации он сохранил полное доверие царя и вместе с ним чин кравчего, в обязанности которого входило, в частности, следить за тем, чтобы царю не дали с питьем какой нибудь отравы» [112, с. 170]. Какого человека царь Алексей Михайлович счел достойным столь близкой и ответственной службы! «Едва минули сорочины по усопшей Евдокии Урусовой, как 14 января 1676 г. сын страдалицы — кн. Василий Петрович был пожалован в комнатные стольники» [112, с. 173]. А в мае сам кн. Петр Семенович был пожалован в бояре [112, с. 374].
Юродивый Киприан, добровольно последовавший за Аввакумом, был казнен в Пустозерске 7.7.1675.
Иг. Досифей освятил первую старообрядческую церковь на юге России (на р. Чир, в 50 верстах от впадения ее в Дон) 21.3.1686 и вскоре мирно скончался, не возвращаясь в Великороссию. Был противником самосожжений и полемизировал по этому вопросу с Аввакумом.
Священноинок Феодосии (Ворыпин) перешел с Дона на Керженец и организовал здесь поповские скиты. Был арестован в 1686 г., затем бежал в Польшу, возглавил Ветковское старообрядческое поселение и дожил до глубокой старости.
Инок Корнилий участвовал в попытке организовать восстание Ниловой пустыни Осташковского уезда Тверской области против новых книг. Затем бежал на Север, жил на р. Водле и в окрестностях Пудожа, умер 21.3.1695 на р. Выг, 125 лет от роду. Был чрезвычайно уважаем и имел много последователей среди противников реформ; благословил основание Выговской пустыни.
Инок Савватий (дьяк Семен Башмак) в начале 1670-х гг. пребывал в заключении в земляной тюрьме Новоспасского монастыря. Вероятно, там и умер вскоре, не менее 70 лет от роду.
Федор Трофимов, в иночестве Филипп, жил на Севере и помогал переписке Пустозерских узников; был сожжен в Москве после 1676 г.
Весть о воцарении Федора Алексеевича оживила по всей России надежду старообрядцев на поворот вспять церковной политики; как только эта весть дошла до Пустозерска, Аввакум написал челобитную молодому царю. Все лучшие слова, какие мог от всего сердца написать о русском царе русский человек, предстоящий близкой смерти, есть в этой челобитной: «Милостив буди мне, господи. Помилуй меня, Алексеич, дитятко красное церковное. Тобою хощет весь мip просветитися, о тебе люди Божий расточеннные радуются, что Бог дал нам державу крепкую, незыблемую. Если не ты по Господе Бозе, кто нам поможет?» Но Аввакум и в этой челобитной, от которой зависела его и многих жизнь, не пытался смягчить своей ненависти к Никону и «его» реформам. Не приукрасил он и своего отношения к умершему царю, отцу нынешнего: «Бог судит между мною и царем Алексеем. В муках он сидит — слышал я от Спаса, и то ему за правду» — такая дерзкая прямота была в России совершенно немыслима и, вероятно, определила судьбу автора. И далее о всем проведении церковной реформы: «Чудо! Как то в познание не хотят прийти! Огнем да кнутом да виселицей хотят веру утвердить! Которые-то апостолы научили так? — не знаю. Мой Христос не приказал нашим апостолам так учить, еже бы огнем да кнутом да виселицею в веру приводить. Татарский бог Магомет написал в своих книгах сице: не покоряющихся нашему преданию и закону повелеваем их главы мечам подклонить. А наш Христос ученикам своим никогда так не повелевал. И ти учители явно яко шиши Антихристовы, которые, приводя в веру, губят и смерти предают; по вере своей и дела творят таковы же»; цит. по [2, с. 229]. И позднее он просил своих корреспондентов молиться о царе Феодоре: «Добрый он человек, спаси его Господи». «Добрый» царь Федор Алексеевич не спас, однако, пустозерских страдальцев от смерти. 8.2.1682 он требовал от духовного собора ответа — как поступить с «раскольниками. Ответ собора — "по государеву усмотрению"» [47, с. 319]; 14.4.1682 — в страстную пятницу — Аввакум, Лазарь, Епифаний и Федор («по настоянию нового Московского патриарха Иоакима» [4, с. 101]) были сожжены в срубе «за великие на царский дом хулы». «По народному преданию, записанному в XVIII в., протопоп Аввакум предсказал царю скорую кончину после своей казни» [47, с. 320].
Убежденно осуждая, таким образом, в знаменитой челобитной 1676 г. насилие в делах веры, Аввакум в ней же писал: «А что, царь государь, если бы ты мне дал волю, я бы их студных и мерзких жеребцов, что Илья пророк, всех что собак перепластал в один день. Сперва Никона — собаку рассек бы начетверо, а потом и никониан»; цит. по [2, с. 2291. В одном из писем Аввакум рекомендовал своему последователю так поступить с пришедшим в его дом «никонианским попом»: «Как он приидет, так ты во вратех тех яму выкопай, да в ней роженья натычь, так он и абрушится тут, да и пропадет. А ты охай, около ево бегая, бутто ненароком»; цит. по [52, с. 140]. Царя Алексея Михайловича он призывал: «Возьми еретиков тех <то есть "никониан"….> и пережги их, скверных собак, латынников и жидов. <…> Право, будет хорошо»; цит. по [52, с. 145]. Было бы неверно уравнивать (как делают некоторые исследователи той эпохи) эту предполагаемую жестокость Аввакума к предполагаемым побежденным противникам и реальную жестокость царя и властей, уже казнивших и запытавших до 1676 г. многие сотни старообрядцев. Жестокость Аввакума была, так сказать, ответной, и только предполагаемой. Сам Аввакум, конечно, не замечал противоречия в своих посланиях между жестокостью и гуманностью, что вполне понятно, учитывая его душевное состояние. Никто из основателей старообрядчества, кроме Аввакума, насколько я знаю, мстительности и жестокости по отношению к «никонианам» не высказал.
