Что же касается знаменательного момента, то, похоже, приводившее в ужас путешествие бесконечно откладывалось: предводитель французских разбойников Бертран дю Геклен[173], которому Карл V поручил вести 30-тысячную армию, большей частью состоявшую из «свободных отрядов», против Педро Жестокого в Испании, по собственной инициативе прибыл к лежавшему в стороне от его пути Авиньону и без лишних слов потребовал 200 000 золотых флоринов, чтобы, как он говорил, оплатить расходы на кампанию. Папа ответил отлучением от церкви их всех, однако в ответ они стали вести себя еще более угрожающе, опустошив сельскую округу, повергнув в ужас все окрестности, изнасиловав бесчисленное множество монахинь и вообще действуя как самая что ни на есть вражеская армия. Урбан в отчаянии установил особый налог для каждого горожанина и собрал требуемую сумму, однако дю Геклен, узнав, что деньги взысканы с населения, немедленно возвратил их, заявив, что не желает ввергать людей в нищету. Он соглашался принять требуемые деньги только в том случае, если они будут взяты из папских сундуков. Результатом стал новый налог, еще более непопулярный, ибо взимался он исключительно со священнослужителей; лишь после этого дю Геклен увел своих людей через Пиренеи в Испанию.
Двор, опять впавший в меланхолию, вновь занялся приготовлениями. Кое-кому из чиновников предстояло остаться в Авиньоне, чтобы повседневными делами можно было заниматься до того момента, когда Рим окажется готов принять у них дела. Наконец дату переезда назначили на 30 апреля 1367 года. Нелегко представить себе истинные масштабы всего предприятия — перемещение сотен (возможно, и тысяч) людей, их семей и всего их скарба вместе со всеми папскими архивами, мебелью, обстановкой, причем все это требовалось погрузить на баржи и плыть в Марсель. Отсюда 19 мая папа и его кардиналы отправились на галерах флотилии, предоставленной Венецией, Генуей, Пизой и рыцарями ордена Святого Иоанна с их базы на Родосе. Иоанниты также соглашались сопровождать основную часть переселявшихся, которая ехала сушей, сначала от Генуи, а затем на юго-восток вдоль западного побережья Италии.
После тяжелого семнадцатидневного плавания папская флотилия 5 июня достигла порта Корнето, где ее ожидал Альборнос. Папа, естественно, захотел немедленно ехать в Рим, однако кардинал переубедил его. Альборнос указывал, что Латеранский дворец совершенно не приспособлен для жилья. Ватикан уже готовили к приезду папы, однако до завершения было еще далеко: будет намного лучше, если святой отец и его гости останутся до осени в Витербо. Урбан и остался там, а 16 октября он в сопровождении вооруженной охраны из 2000 человек оказался в Риме — нога первого папы за шестьдесят три года ступила на землю Вечного города.
Ему оставалось жить всего три года. Однако за это время он начал крупномасштабную реконструкцию Латеранского дворца и разработал амбициозную программу ремонта римских храмов, поскольку почти все они теперь лежали в развалинах. Между тем присутствие папы действовало на римлян ободряюще. Могло показаться, что наконец-то появляется шанс добиться стабильности, а может, даже и процветания. Дух жителей города поднялся еще больше в результате роскошных празднеств, устроенных в честь различных европейских правителей, прибывших поздравить папу: Петра I Кипрского, королевы Иоанны Неаполитанской, императора Священной Римской империи Карла IV и — что было наиболее примечательным — византийского императора Иоанна V Палеолога, который в четверг 18 октября 1369 года подписал документ о принятии им лично римской католической веры и скрепил его золотой печатью. Речь не шла о каком-либо союзе двух церквей, которые оставались столь же далеки друг от друга, как и всегда, — ни один православный священник не сопровождал императора в Рим. Иоанн поставил свою подпись, имея в уме только одну цель: убедить Западную Европу оказать военную помощь Византии против турок-османов, угроза со стороны которых Константинополю росла с каждым днем. Подпись обязывала его самого, но никого больше. Урбан оказался первым и последним понтификом, который принимал одновременно императоров Запада и Востока. Прибытие Иоанна стало блистательным подтверждением правильности решения папы возвратиться в Рим, принятого в условиях вполне реальной физической угрозы и чудовищного административного хаоса, не говоря уже об определенной оппозиции со стороны французского короля и всей коллегии кардиналов. Однако на самом деле папа уже пресытился достигнутым. Он доживал шестой десяток, сердцем он оставался во Франции — из восьми новых кардиналов, назначенных осенью 1368 года, шестеро были французами и только один — римлянином, и с момента прибытия в Рим коллегия кардиналов, пожалуй, еще более усилила давление на папу. К тому же Аль-борнос умер, а без его умения управляться с итальянскими делами политическая ситуация на Апеннинском полуострове вновь стала быстро ухудшаться. Перуджа зашла столь далеко, что подняла восстание против власти Рима и набрала отряд наемников, чтобы угрожать папскому Витербо. Он находился под командованием известного английского солдата фортуны сэра Джона Хоквуда, который участвовал в сражениях при Креси и Пуатье, а теперь осел в Италии и охотно поставил свой меч на службу тем, кто больше заплатит.
По-видимому, после того, как ему сделали предложение, от которого он не мог отказаться, Хоквуд склонялся к соглашению. Однако теперь папа получил еще более тревожные известия. В 1369 году Карл V Французский бесцеремонно аннексировал провинцию Аквитанию, являвшуюся частью приданого королевы Алиеноры, когда она вышла замуж за будущего короля Англии Генриха II в 1152 году. Прапраправнук Генриха Эдуард III, глубоко возмущенный случившимся, начал не одну, а две отдельных операции по возвращению Аквитании. О договоре в Бретиньи забыли; Столетняя война разгорелась вновь, и велась она столь же интенсивно, как и прежде. Для папы Урбана это была катастрофа. Папа дал слово Иоанну Палеологу, что сделает все от него зависящее для организации большого крестового похода против турок-османов, однако он прекрасно знал, что это возможно только в том случае, если французы и англичане забудут о своих разногласиях и согласятся объединить усилия в борьбе за дело христианства. Так или иначе, ему нужно было восстановить мир между ними. Ясно, что он не мог сделать этого, находясь в далеком Риме. Зато действуя из Авиньона, папа имел определенные шансы на успех. И вот, внешне неохотно, но в глубине души, надо думать, испытывая облегчение, Урбан отдал распоряжение возвращаться.
Папская флотилия из тридцати четырех кораблей отплыла из Корнето 4 сентября 1370 года. К концу месяца папа вернулся в Авиньон, где 27-го числа его встретили как героя. Немногие из присутствовавших, будь то миряне или клирики, смогли бы поверить, что после катастрофического эксперимента папа вновь покинет Авиньон. Ведь Рим — это так далеко, так опасно, так вредно для здоровья, так непрактично. Никто, будучи в здравом уме, не подумал бы сейчас о возвращении. Разделял ли сам Урбан подобную точку зрения? Возможно; и все же, как понтифик ни был рад, что смог вернуться к цивилизации, он наверняка испытывал чувство глубокого разочарования, даже поражения. Нет сведений о том, что папа начал переговоры с королями Франции или Англии; однако у него и не было особых возможностей для этого. Через шесть месяцев после его возвращения он серьезно заболел и 19 декабря 1370 года скончался. Его похоронили в кафедральном соборе Авиньона. Однако в 1372 году брат перезахоронил останки Урбана в аббатстве Святого Виктора в Марселе. Там они стали объектом поклонения, в связи с чем, видимо, пять столетий спустя, в 1870 году, папа Пий IX причислил его к лику блаженных.
* * *
Формально, насколько нам известно, папский Авиньон не являлся частью Франции. С другой стороны, в культурном и эмоциональном отношении его население рассматривало себя как французов или как провансальцев, что в то время было уже примерно одно и то же. С населением, выросшим примерно до 30 000 человек, их город занимал территорию, равную лишь четверти Парижа, однако как интеллектуальный и религиозный центр, средоточие банковского дела и международной торговли он вполне мог сравниться со столицей. Университетская школа права привлекала студентов со всей Европы, так же как и располагавшаяся в папском дворце школа богословия. Здесь также находилась великолепная библиотека с пополнившейся коллекцией арабских и еврейских рукописей, не говоря уже о памятниках греческой и латинской литературы и философии, благодаря чему город рано превратился в центр гуманистических исследований. Грязный, зловонный старый Авиньон, который поносил Петрарка, ушел в прошлое. Те, кто посетил его в 1370 году, видели прекрасный и процветающий город, над которым возвышался огромный папский дворец; дворцы поменьше и особняки, возведенные для кардиналов и епископов, образовывали целые улицы. Церкви и монастыри возникали в великом множестве, как внутри стен, так и за их пределами. Торговый квартал был густо населен; мало находилось таких диковин Востока или Запада, которых не смогли бы предложить купцы в Авиньоне.
