Призыв Плауэна о помощи против «сарацин», возможно, был гиперболой (хотя некоторые из татар и были мусульманами), но тем не менее апеллировал к анти-польским настроениям и побуждал к действию немецкого магистра. Рыцари начали собираться у Ноймарка, где бывший протектор Самогитии Михель Кюхмайстер сохранил значительные силы. Офицеры ордена спешно рассылали извещения, что орден готов принять на военную службу любого, кто сможет приступить к ней немедленно.
Ягайло надеялся, что Мариенбург быстро капитулирует. Повсюду в других местах деморализованные войска ордена сдавались в плен при малейшей угрозе. Гарнизон Мариенбурга, убеждал себя король, поступит так же. Однако, когда крепость, вопреки ожиданию, не капитулировала, королю пришлось выбирать между плохим и худшим. Он не хотел идти на приступ, но отступление стало бы признанием поражения. Так что Ягайло приказал начать осаду, ожидая, что защитники сдадутся: сочетание страха смерти и надежды на спасение было серьезным стимулом для почетной капитуляции. Но король быстро обнаружил, что у него не хватает сил осаждать столь большую и хорошо спроектированную крепость, как Мариенбург, и одновременно посылать к другим городам войска в количестве, чтобы те капитулировали. В распоряжении Ягайло не было и осадных орудий – он не приказал вовремя отправить их вниз по Висле. Чем дольше его войско стояло под стенами Мариенбурга, тем больше времени было у тевтонских рыцарей, чтобы организовать оборону других крепостей. Трудно судить короля-победителя за его ошибки в расчетах (что бы сказали историки, если бы он не попытался ударить прямо в сердце ордена?), но его осада провалилась. Польские войска восемь недель пытались взять стены замка, используя катапульты и пушки, снятые со стен близлежащих крепостей. Литовские фуражиры жгли и разоряли окрестности, щадя только те владения, где горожане и знать поспешили предоставить им пушки и порох, еду и фураж. Татарская конница носилась по Пруссии, подтверждая во всеобщем мнении, что репутация свирепых варваров ею вполне заслужена. Польские войска вошли в Западную Пруссию, захватив много замков, оставшихся без гарнизонов: Шветц, Меве, Диршау, Тухель, Бютов и Кенитц. Но жизненно важные центры Пруссии – Кенигсберг и Мариенбург остались в руках ордена. В литовских войсках вспыхнула дизентерия (слишком много непривычно хорошей еды), и наконец Витаутас заявил, что уводит свою армию домой. Однако Ягайло был исполнен решимости оставаться, пока не возьмет замок и не захватит его командующего. Ягайло отказался от предложений мирного договора, требуя предварительной сдачи Мариенбурга. Король был уверен, что еще немного терпения, и в его руках будет полная победа.
Тем временем войска ордена уже двигались в Пруссию. Ливонские отряды подошли к Кенигсбергу, высвободив силы Прусского ордена, находившиеся там. Это помогло опровергнуть обвинения в измене: ливонских рыцарей порицали за то, что они не нарушили договор с Витаутасом и не вторглись в Литву. Это, возможно, заставило бы Витаутаса послать войска для защиты границы. На западе венгерские и немецкие наемники спешили в Ноймарк, где Михель Кюхмайстер формировал из них армию. Этот офицер до сих пор оставался пассивным, слишком беспокоясь о взаимоотношениях с местной знатью, и не рисковал выступать против Польши, но в августе он направил небольшое войско против отряда поляков, примерно равного по численности силам Кюхмайстера, одолел их и захватил вражеского командующего. Затем Кюхмайстер двинулся на восток, освобождая один город за другим. К концу сентября он очистил Западную Пруссию от вражеских войск.
К этому времени Ягайло уже был не в силах продолжать осаду. Мариенбург оставался неприступным, пока его гарнизон сохранял свой боевой дух, а фон Плауэн заботился о том, чтобы его наспех собранные войска сохраняли желание сражаться. Более того, гарнизон замка был воодушевлен уходом литовцев и новостями о победах ордена. Так что, хотя запасы и истощались, осажденные черпали свой оптимизм из добрых вестей. Их подбадривало и то, что их ганзейские союзники контролируют реки. Тем временем польские рыцари побуждали короля возвращаться домой – срок, который они должны были служить по своим вассальным обязанностям, давно истек. В польской армии не хватало припасов, среди воинов начались болезни. В конце концов, Ягайло не оставалось ничего иного, кроме как признать, что средства защиты по-прежнему торжествуют над средствами нападения: кирпичную крепость, окруженную водными преградами, можно было взять лишь длительной осадой, и даже тогда, вероятно, лишь с помощью счастливого стечения обстоятельств или предательства. У Ягайло же в тот момент не было ни сил, ни провианта для продолжения осады, да и в будущем не было на это надежды.
После восьми недель осады, 19 сентября, король дал приказ к отступлению. Он возвел хорошо укрепленную крепость возле Штума, к югу от Мариенбурга, снабдил ее многочисленным гарнизоном из своих лучших войск и собрал там все припасы, что мог набрать по окрестным землям. После чего Ягайло приказал сжечь все поля и амбары вокруг новой крепости, чтобы затруднить тевтонским рыцарям сбор провианта для осады. Удерживая крепость в самом сердце Пруссии, король надеялся оказывать давление на своих врагов. Существование крепости также должно было ободрить и защитить тех из горожан и землевладельцев, которые перешли на его сторону. По пути в Польшу он остановился у гробницы Святой Доротеи в Мариенвердере, чтобы помолиться. Ягайло нынче был очень набожным христианином. Помимо набожности, сомнения в которой возникали из-за его языческого и православного прошлого и которые Ягайло старался всячески искоренить, ему нужно было продемонстрировать общественности, что он использовал православные и мусульманские войска лишь как наемников.
Когда польские войска отступили из Пруссии, история повторилась. Почти за два века до этого именно поляки несли на себе бремя значительной части сражений, но тевтонские рыцари постепенно завладели этими землями потому, что как тогда, так и теперь слишком мало польских рыцарей желало остаться в Пруссии и защищать ее для своего короля. У рыцарей ордена терпения было больше: благодаря этому они пережили катастрофу при Танненберге.
Плауэн отдал приказ преследовать отступающую вражескую армию. Ливонские войска двинулись первыми, осадив Эльбинг и вынудив горожан сдаться, затем направились на юг в Кульм и овладели там большинством городов. Кастелян Рагнита, чьи войска контролировали Самогитию во время Грюнвальдской битвы, направился через центральную Пруссию к Остероде, один за другим захватывая замки и изгоняя с земель ордена последних поляков. К концу октября фон Плауэн вернул почти все города, кроме Торна, Нессау, Рехдена и Страсбурга, находящиеся прямо на границе. Даже Штум был взят после трехнедельной осады: гарнизон сдал замок в обмен на право свободного возвращения в Польшу со всем имуществом. Худшие дни рыцарей, казалось, миновали. Фон Плауэн спас орден в самый отчаянный момент. Его отвага и целеустремленность вдохнули эти же чувства в остальных рыцарей, превратив деморализованные остатки уцелевших в проигранном сражении людей в настроенных на победу воинов. Фон Плауэн не верил, что единственная проигранная битва определит историю ордена, и убедил многих в окончательной будущей победе.
Помощь с запада также подоспела на удивление быстро. Сигизмунд объявил войну Ягайло и отправил к южным границам Польши войска, которые не позволили многим польским рыцарям присоединиться в армии Ягайло. Сигизмунд хотел, чтобы орден оставался угрозой для северных провинций Польши и его союзником в будущем. Именно в этом духе он ранее договаривался с Ульрихом фон Юнгингеном: что никто из них не заключит мир с кем-то еще, не посоветовавшись с другим. Амбиции Сигизмунда распространялись на императорскую корону, и он желал выказать себя перед немецкими князьями как твердого защитника немецких сообществ и земель. Превысив законную власть, как это и должен был сделать подлинный лидер в кризисной ситуации, он созвал выборщиков императора во Франкфурте-на-Майне и убедил их немедленно послать помощь в Пруссию. Большей частью эти действия со стороны Сигизмунда были, конечно, игрой – он был заинтересован в избрании его королем Германии, и это был первый шаг на пути к императорскому трону.
Самая действенная помощь пришла из Богемии. Это было удивительно, так как король Венцеслас изначально не выказывал интереса к спасению ордена. Хотя новости о
Грюнвальдской битве достигли Праги уже через неделю после сражения, он ничего не предпринял. Такое поведение было типичным для Венцесласа, который часто оказывался в запое именно тогда, когда нужно было принимать решения, и даже в трезвом виде он не слишком интересовался своими королевскими обязанностями. Лишь после того как представители ордена проницательно одарили щедрыми подношениями королевских любовниц, пообещали выплаты безденежным представителям знати и наемникам и, наконец, сделали королю предложение, по которому Пруссия становилась подчиненной Богемии, этот монарх начал действовать. Венцеслас неожиданно пожелал, чтобы его подданные отправились на войну в Пруссию, и даже ссудил дипломатам ордена свыше восьми тысяч марок на оплату услуг наемников.
