Из доступных нам турецких источников вышеозначенный договор встречается еще в одном кратком биографическом реестре Крымских ханов, переведенном на французский язык г. Казимирским сообща с г. Жобером под заглавием «Precis de l'histoire des khans dela Crimee etc.»[815]. Рукописный экземпляр этого очерка, без заглавия и без даты, имеется в библиотеке Учеб. Отд. МИД. под № 368 и представляет тонкую тетрадку в 17 листов in-4, исписанную почерком настаълигк по 21 строке на странице. Очерк этот вовсе не есть извлечение из «Семи планет» Мухаммед-Ризы, как то думает г. Жобер[816], а нехитрая компиляция какого-то позднейшего автора, ибо он заканчивается заметкой о Шагин-Герае, что «он, ставши ханом в 1161—1777 году, по прошествии семи лет сказал: "я отрешаюсь добровольно" — и отправился в Таманскую сторону»[817]. Но в этой турецкой брошюрке текст означенного договора имеет не ту редакцию, в какой он является у европейских писателей: он состоит всего из четырех пунктов, из коих три первые скорее напоминают своим составом условия, приводимые Мухаммед-Гераем, нежели Пейсонелем, а четвертый имеет совершенно особую форму; пункты эти следующие.
1) Никто из нас не должен творить убийства, если бы даже, в противность закону, и выступил один против другого.
2) Оказывая во всех делах друг другу помощь, мы будем мстить врагам нашим.
3) Имеющие быть после тебя (т.е. Менглы-Герая) ханы будут присягать мне и тем, кто будет после меня; отрешение и назначение (ханов) пусть принадлежит падишаху османскому.
4) Назначение кадиев для народа, находящегося в Кафе, Манкупе и в их окрестностях, ровно как и взимание десятины тоже принадлежит османцам: Крымские же ханы не должны в это вмешиваться; падишах же османский не касается права хана чеканить свою монету[818].
Такое разногласие источников относительно состава и формы договора между султаном Мухаммедом II и ханом Менглы-Гераем еще более утверждает в нас убеждение, что предание об этом договоре принадлежит к области вымыслов, место и время происхождения которых обыкновенно трудно бывает выследить и указать с точностью. Простая инструкция, которая, вернее, была дана султаном Мухаммедом II Менглы-Гераю, как его подручному, и постоянно повторялась в стереотипной форме впоследствии всякий раз при назначении и отправлении в Крым каждого нового хана, превращена, должно быть, национальной гордостью потомков Менглы-Герая, в какой-то небывалый договор, имеющий вид международного трактата. Но добросовестные бытописатели даже татарского происхождения, как Мухаммед-Герай, и те, мы видели, принуждены сознаться в несуществовании подобного договора, хотя это сознание облекается у них в такую несколько деликатную форму — что, мол, этот договор со временем пришел в забвение у народа, хотя и известен самим падишахам.
Но в том-то и дело, что договор этот, кажется, не был известен и падишахам, или он также постепенно забыт и ими. Первый пункт договора скорее похож на любезное увещание или совет одного государя другому, находящемуся с ним в дружественных отношениях: в нем не содержится никакого категорически выраженного обязательства со стороны хана к султану[819]. Что же касается до порядка поминания имен султана и хана на хутбе, то вышеприведенному условию противоречит сообщаемый крымскими историками факт, что первенство имена султана на хутбе добровольно установлено только Ислам-Гераем II (1584—1588) вследствие его раболепства и легкомысленной трусости. Затем в некоторых дошедших до нас султанских бератах (грамотах), которыми вновь санкционировалось назначение в ханы или только подтверждалось признание известного лица в его ханском достоинстве новым турецким султаном, не встречается ни одной ссылки на какой-либо прежний договор или какой-нибудь иной акт официального значения, как на основание прав султана в деле назначения или отрешения Крымских ханов: такими основаниями выставляются или личное расположение и доверие султана к верности и преданности хана интересам Высокой Порты или же благоволение и признательность первого за доказанную ревность и услуги последнего, как это, например, видим в берате на имя хана Джаныбек-Герая II, данном в конце рамазана 1037 года = в мае 1628 г.[820], или в султанском приказе крымским вельможам, изданном по случаю утверждения того же Джаныбек-Герая в ханском достоинстве[821], и в другом подобном же высочайшем повелении[822].
Довольно убедительным доказательством несуществования этого договора могут служить еще неоднократные противные духу и смыслу статей договора поступки турецких султанов относительно Крымских ханов, до предания смерти одного из них, именно Инайет-Герая I, казненного по повелению султана Мюрада IV[823], включительно, никогда однако же не опротестованные никем, даже историками, которым тут представлялся самый удобный случай напомнить об акте государственной важности, если бы таковой существовал когда-нибудь в действительности.
Немаловажным аргументом против существования какого-либо договорного акта между турецким султаном и Крымским ханом, по нашему мнению, является также умолчание об этом акте в сочинениях османских писателей, специально трактовавших о взаимных отношениях между обоими властителями. Особенного внимания заслуживают два таких сочинения.
Одно из них неизвестного автора, по всем признакам — какого-нибудь визиря, представленное в 1050 = 1640 году султану Ибрагиму I (1640— 1648)[824]. В статье десятой этого сочинения между прочим речь идет и о татар-ханах, т.е. о ханах Крымских. Автор начинает издалека: говорит о происхождении татар, о Тимуре, которого он как будто бы считает ближайшим предком Крымских ханов; потом делает характеристику самых ханов и в заключение дает султану наставление о том, как ему следует держать себя с татарскими ханами и царевичами на аудиенциях. Вот что говорится в этой статье. «Всевышний Господь да сохранит благородную особу всещедрого и благополучного моего падишаха от заблуждений и да соделает его твердым на султанском троне! Державный государь мой! Тот, кого именуют Тимуром, татарин. За пределами Персии есть татарское племя, называемое узбеками, из них-то и происходит тот злосчастный хромец, которого зовут Тимуром. Он из потомков Чингиз-хана. Татарские ханы, которые ныне принадлежат к слугам моего государя, тоже из потомков Чингиз-хана. Есть царство, которое зовется Хатай и Хутан. Если теперь бы понадобилось отсюда поехать туда, то только через два года доедешь. Тимур был гяурский падишах[825]. Одолев падишахов исламских, он отнял у них (их владения). Впоследствии дети его стали мусульманами. Эти ханы[826]из того рода. А в татарском народе правды нет; значит, это не такой народ, чтобы из него много вышло доброго. Когда хан умирает, и его место остается вакантным, то ханычи отправляются к вашему Счастливому Порогу, и кто из них первый на благословенном байраме бьет челом перед вашим августейшим стременем, тот и должен быть ханом[827]. Когда понадобится давать открывшуюся вакансию (хана), то извольте говорить так: "Ты воспитан моими щедротами; я тебе даю ханство и посмотрю, каков-то ты. Ты должен душою и телом стараться под моим августейшим покровительством. Я ожидаю услуг от тебя". Затем, повелев надеть ему соболью шубу и подпоясать разукрашенную саблю, пожалуйте ему украшенный (драгоценными каменьями) сюргуч[828] и присовокупите такое предостережение: "Поступай согласно моему удовольствию и берегись моего проклятия[829]. У меня много благосклонности к тебе, так ты будь правдив". — Державный государь мой! Без крайней необходимости не следует сменять их[830]: Пребывалище их есть Крым, пустынная область, соседняя с неверными урусами, московами и ляхами»[831].
С большими подробностями изображает властительские прерогативы Крымских ханов и их отношения к султанскому правительству Гезар-Фенн, специально занимавшийся архивными исследованиями по части государственного устройства Оттоманской империи и изложивший результаты своих изысканий в своем упомянутом у нас выше[832] сочинении под заглавием, в котором находится следующая статья, посвященная исключительно изложению основных пунктов государственного строя Крымского ханства. «Глава седьмая: изъяснение уставов ханов Крымских, уставов высочайшего похода и уставов правительственных. Крымские ханы, будучи из рода Чингиз-ханова и из царей мусульманских, господ хутбэ и монеты, подчиняются и повинуются династии Османской. Отрешение, назначение и смена их обычно производятся со стороны высочайшего султаната. Но в грамотах и в других случаях, ради почтения и уважения их к своему падишаху, им отдают преимущество пред прочими государями. Все ханычи занимают места выше визирей; а на праздниках они первые подходят к целованию руки. Рассказывают, что когда в Валашском походе Гази-Герай-хан прибыл затем,- чтобы сопутствовать покойному султану Сулейман-хану, то румилийский бейлер-бей со всеми румилийскими беями отправились в тот день приглашать его. Когда он подъехал к августейшей падишаховой палатке, то его ссадил верховный визирь, взяв его под мышки. Рядом с золоченным табуретом его величества падишаха был поставлен еще другой табурет. К нему обратились[833] с такой речью: "Пожалуйте, хан; садитесь, брат". Хан же, соблюдая вежливость, не захотел сесть рядом с султаном, а сел, спустив свой табурет несколько ниже. Потом во время Яныкского похода, когда, пройдя через ляхскую страну, (хан) прибыл к верховному визирю Синан-паше, то верховный визирь со всеми бейлербеями и с бесчисленным войском вышел к нему навстречу, он же, сидя на коне, подал руку, чтобы поздороваться. По приезде он остановился в палатке главнокомандующего, несколько времени сидел с ним вместе и даже кушал поданные яства. Но умные люди заметили, что хан как будто остался недоволен поведением главнокомандующего, а особливо нашли неприличным, что он сам председательствовал, а хана посадил по правую сторону, "потому что, — как говорили, — ведь они уже четыреста лет ханы, господа хутбэ и монеты[834]: ввести (хана) в свою палатку значило унизить (его) до степени бейлер-бея". Да сколько было разных толков! например: "Следовало бы, — говорили, — в своем конаке разбить другие палатки да и задать царские пирушки"; так что одним из признаков такого поведения его присутствие хан счел то, что, не обращая внимания на него, повели речь с румилийским бейлербеем Хасан-пашою. Когда во времена Ибрагим-паши (хан) прибыл в Уйварскую кампанию[835], то всякий раз как он бывало прибудет в то место, где находился Ибрагим-паша, этот возьмет его под мышки и ссадит с лошади; а когда он отправляется, то опять возьмет под мышки и посадит на лошадь. В нашем же веке эти церемонии отложены в сторону. В 1040—1630 году к адмиралу Хасан-паше в Кылбуруне приехал Джаныбек-Герай-хан. При встрече он так низко поклонился, что уж не поцеловал руки, а дошел до поцелования полы; а когда зашла речь об обращении Ибрагим-паши с Гази-Гераем, то паша сказал: "Этот наш особенный любимец — и до такой степени отстал теперь от почтительности!"»[836]
