После Уманской резни Железняк был провозглашен гетманом гайдамаков, а Гонта получил звание полковника. Последний, однако, понимал, что содеянное им еще аукнется, и произнес: «Мы сварили крепкий напиток, но как мы будем его пить, я не знаю».
Уманская резня привела императрицу Екатерину в ужас — она не одобряла таких бурных проявлений чувств, каким прославились гайдамаки. Генералу Кречетникову, который в ту пору воевал с барскими конфедератами, велено было повернуть оружие против православных крестоносцев, что он и сделал, соединившись с польскими полками Станислава Понятовского. Чернь, которая еще не насытилась своим торжеством, не оказала почти никакого сопротивления, и Гонта со своими казаками, как подданные Польши, были выданы полякам для казни. Железняк бежал — никто не знал куда. Если верить украинским легендам, он был колдуном, который «мог напустить туману в глаза московитам». В районе Лисянки и Чигирина поляки казнили православных крестьян; место казни было оцеплено императорскими войсками. О восстании гайдамаков и его ужасном конце сложили много песен, а Шевченко, великий украинский поэт, создал поэму «Гайдамаки».
Злодеяния гайдамаков сильно ухудшили положение запорожцев, сильно раздражавших российские власти из-за своего жестокого обращения с русскими и сербскими поселенцами, осевшими на территориях, которые запорожцы считали своими. В 1767 г. запорожцы подали императрице прошение «о подтверждении их древних свобод», возвращении им земель, занятых русскими, сербами и донскими казаками, и о передаче запорожских дел из Сената в Министерство иностранных дел. Екатерина восприняла их просьбу как неслыханную наглость, ибо не без причины связывала крестьянских бунтовщиков на правой стороне Днепра с буйными любителями свободы в степях Причерноморья. И лишь начало войны с Турцией на несколько лет отсрочило гибель древних свобод в Новой Сечи.
Между польским и турецким вопросами существовала тесная и неизбежная связь. Германские и русские государи имели свой общий интерес — им необходимо было разгромить и ослабить две государственные системы, лежавшие между границами России и Германии. Только в начале ХХ в., когда в ходе военных действий 1877–1878 и 1912–1913 гг. Османская империя была сокрушена, оба главных ее могильщика вступили в конфликт друг с другом. Это произошло в тот момент, когда огромная славянская страна стала угрожать немецкой власти над малыми славянскими народами. Результат оказался фатальным и для немцев, и для русских.
Западная Европа, представленная в XVIII в. монархией Бурбонов, проводила политику поддержки — не всегда, правда, успешной — тех государств, которые составляли пояс, отделявший германские страны от России. Французское дипломатическое влияние в Польше существовало еще со времен династии Валуа; в XVIII столетии разгром Швеции в Северной войне сделал французское военное вмешательство неизбежным — если Европа хотела сохранить этот пояс. В 1734 г. французы дали под Данцигом отпор русским войскам, которыми командовал немец Миних. Это был первый случай, когда русские обменялись выстрелами с солдатами западноевропейского государства. Чтобы и дальше проводить свою опасную дипломатию в Польше, французы пустили в ход все свое политическое и коммерческое влияние в Стамбуле, и турки в войне 1736–1739 гг. на Черном море и на Балканах сумели нанести поражение австрийцам и русским.
В 1760-х гг. XVIII в. в дело снова вмешались французы, поддержав барскую конфедерацию и отправив в Польшу своих офицеров и боеприпасы. Они во второй раз надавили на Турцию, использовав ее тлевший конфликт с Россией и заставив оказать помощь.
Русские, в свою очередь, не очень успешно, но настойчиво проводили на Балканах свою политику, основанную на разжигании религиозного и социального недовольства христианских народов на полуострове против турок. Впервые внимание на этот регион обратил царь Алексей Михайлович, а после него, без особых, впрочем, успехов, им занимались советники Петра I и императрицы Анны Иоанновны (турки от них не отставали — они вели панисламистскую и антирусскую пропаганду среди мусульманских народов Северного Кавказа и волжских татар; эти боковые дороги истории еще очень мало изучены).
Учитывая сложную ситуацию в Польше, российское правительство не собиралось воевать с Турцией, но осенью 1768 г. султан Мустафа, разозленный докладами о том, что русские поддержали восстания в Черногории и Боснии, и поощряемый французским послом, неожиданно начал военные действия, издав манифест, в котором заявлял, что «Россия осмелилась уничтожить свободу Польши». «Риторика российского правительства, которая называла Россию защитницей свободы совести, сделала теперь Турцию защитницей политической свободы», — отмечал Сорель.
Циничный Шуазель считал, что «из-за прогнивших структур это испытание на прочность может стать для турок фатальным, но для нас это не имеет значения, поскольку мы добились немедленного взрыва». Фридрих Великий в своих «Мемуарах» выражал мнение о том, что «эта война изменила всю политическую систему Европы». «Существовало две альтернативы, — писал он, — либо остановить гигантские завоевания России, либо, что было гораздо умнее, ловко использовать их во благо себе».
Казаки в этой войне играли второстепенную роль — они составляли вспомогательную силу при регулярных русских армиях, воевавших против турок; но их знание особенностей войны в степях оказало русским большую помощь. В первый год военных действий (1769) запорожцы участвовали в жестоких стычках с крымскими татарами, которые совершали нападения на их крепости. В 1770 г. запорожцы храбро сражались под Очаковом и участвовали в битвах Румянцева в Бессарабии, где туркам были нанесены сокрушительные поражения (под Ларгой и Кагулом).
В начале 1771 г. императрица издала указ, в котором выражала благодарность запорожским войскам за «их храбрые действия против врага». Знаменитые казацкие чайки (легкие суда), которые полтора столетия назад превратили Сагайдачного в бич Черного моря, наводнили устье Дуная и оказали поддержку русской армии в Молдавии, а в Азовском море казаки, пришедшие на этих чайках, напали с тыла на Перекоп и помогли его взять.
Солдаты и придворные, вернувшиеся в Петербург после войны, много говорили о запорожцах — об их храбрости, странных обычаях и живописном одеянии. Они вошли в столице в моду. В запорожцы записались граф Панин и князь Прозоровский, одним из самых горячих поклонников казаков стал новый фаворит Екатерины Григорий Потемкин, будущий «великолепный князь Тавриды». Его имя было внесено в реестры Сечи, его здесь любили и из-за вечно всклокоченных волос называли Грицко Нечёса. Потемкин несколько раз писал кошевому атаману Сечи, обращаясь к нему с мелкими просьбами, подписываясь своей кличкой и называя атамана «батькой». Все это, конечно, было шуткой, но запорожцы воспринимали это всерьез; они рассчитывали на поддержку Потемкина и глубоко оскорбились, когда их Грицко Нечёса оказался одним из главных сторонников разгона Сечи.
Григорий Потемкин являлся выдающимся государственным деятелем необыкновенного ума и характера; он стал одним из главных создателей Российской империи в XVIII в. Потемкин был первым генерал-губернатором Новороссии, и все развитие Южной России пошло по пути, определенному им. В 1774 г. победы русской армии увенчались Кючук-Кайнарджийским миром, и Крым — номинально независимое государство — перешел во владение России вместе с крепостями Керчь и Еникале. Империя получила свободный выход из устья Дона и Азовского моря в Черное; Очаков оставался еще в руках турок, но захват Кинбурна обеспечил стране выход в море из устья Днепра. Жизнь в Южной России сразу же закипела; создавались новые города: Екатеринослав — на Днепре (будущий Днепропетровск), Херсон — неподалеку от его устья и Павлоград — на сухопутном пути в Крым.
Запорожцы восприняли сооружение этих городов как вторжение на территорию Сечи, которую, по их убеждению, даровал им Богдан Хмельницкий. В 1774 г., незадолго до окончания войны с Турцией, между запорожцами и их русскими, сербскими и донскими соседями снова вспыхнули ссоры. В Петербург явилась делегация запорожцев, которая потребовала подтвердить все «древние свободы» Сечи. В это время полыхало восстание Пугачева, и наглость казаков заставила Екатерину отбросить все сомнения. В апреле 1775 г. она приказала Потемкину конфисковать у запорожцев оружие и разогнать Сечь. Немыслимо было допускать существование в пределах империи вооруженного сообщества, которое не хотело признавать ее законов и само решало, подчиняться ли ему распоряжениям правительства или нет.
4 июля 1775 г. Сечь, безо всякого предупреждения, окружило мощное войско генерала Тёкёли (венгра по происхождению). Кошевого атамана Калнышевского пригласили к генералу. После беседы с ним атаман собрал «последнюю Запорожскую раду». Было много шума и криков. Атаман пытался убедить запорожцев не оказывать сопротивления правительственным войскам, но поначалу никто не хотел его слушать. Одни уже готовили к бою пушки, а другие раздавали мушкеты, но тут появился отец Владимир, священник сечевой церкви, и начал убеждать казаков «не проливать крови своих братьев и подчиниться Божьей воле». Послышались крики: «На Дунай!», «Назад к туркам!». Со времен Дорошенко в умах некоторых запорожцев осталось тяготение к туркам — в ту ночь около 3 тысяч упрямых душ ушли из Запорожья и рассеялись по степи, двигаясь к турецкой границе. Остальные, примерно в таком же числе, сдались. Генерал Тёкёли по непонятным причинам арестовал Калнышевского, судью Головатого и писаря Глобу. На следующий день было конфисковано все оружие, а также все архивы Сечи, ее знамена и значки. Деньги и имущество Сечи передали в казну. Донские казаки разграбили Покровскую церковь, сорвав с икон их богатые серебряные оклады. Старые запорожцы молча смотрели на это безобразие; по их загрубелым щекам текли слезы. На территории Сечи был оставлен военный гарнизон, а запорожцам велели «идти на все четыре стороны». Это грустное событие возвестило о конце старого порядка на Украине.
