"Родной дом" по совeтски...
Юный рыцарь, без страха и упрека
Первые морозы... Громадное, искусственно созданное "Святое озеро" уже покрылось льдом. Недавно красноармейцы охраны получили из Москвы партiю коньков, и нашей спорт-станцiи дано срочное заданiе устроить каток на этом озерe. По приказу свыше, Отдeл Труда прислал в распоряженiе станцiи для расчистки снeга около 100 человeк -- новичков из числа недавно прибывшаго на Соловки этапа.
Старое деревянное зданiе нашего сарая дрожит под ударами ледяного декабрьскаго вeтра. На льду метет вьюга, и Дима, который сегодня распоряжается чисткой, дает рабочим частыя передышки. 328
Дима -- это тот Ленинградскiй скаут, с которым мы чуть не были убиты безпризорниками в Ленинградe. Он теперь состоит в штатe нашей спорт-станцiи, и мы живем вмeстe в небольшой пристройкe рядом с сараем. Я очень доволен тeм, что Дима вмeстe со мной. Его кипучая порывистость, жизнерадостность и бодрость помогают легче переносить тяжелыя минуты тревог и печали. Когда в свободное от работы время другiе наши скауты ухитрялись заглянуть в нашу кабинку, оттуда неизмeнно несся веселый смeх; это Дима что-нибудь разсказывал или шутил. Он был душой нашей семьи. У него, кажется, почти не было родных, и он сросся со скаутами всeми нитями своей души. Его натура была изумительно талантлива. Он писал стихи и разсказы, прекрасно рисовал и был незаурядным актером... Худенькiй и туберкулезный юноша, он, вопреки своей физической слабости, не знал страха, и это свое безстрашiе часто проявлял в таких задорных и неосторожных формах, что нам всeм страшно становилось за его жизнь...
Сейчас Дима -- вмeстe со своими рабочими. Они сгруппировались около желeзной печурки. Часть лежит, прикурнув около гудящаго пламени, часть сидит, а остальные, плотной стeной наклонившись над товарищами, протягивают к теплу свои окоченeвшiе пальцы. Наши рабочiе -- это в большинствe простые крестьяне, высланные ОГПУ по простому подозрeнiю во враждебности совeтской власти с кратким приговором -- "соцiально-опасный". За время тюрем, этапов, работ их одежда превратилась в одни лохмотья. На ногах многих -- только старые, дырявые лапти. Немудрено, что Дима часто дает им передышки... Сейчас он разсказывает им о лагерe, об условiях мeстной жизни, отвeчает на вопросы, подбадривает...
Внезапно в дверях сарая показываются двe фигуры в военной формe -- это командир полка охраны и Новиков -- комендант лагеря. Они в полушубках и валенках, с плотно застегнутыми шлемами.
-- Смирно, -- командует Дима, и все замолкает.
-- Почему не на работe? -- недовольным тоном спрашивает командир полка. 329
-- Только что пришли со льда, т. командир. Рабочiе отогрeваются.
-- Вишь ты, какiе нeженки выискались! -- кривит тубы Новиков. Его холодные, равнодушные глаза обводят испуганныя лица крестьян. -- Ни черта, не подохнут. А если и подохнут -- убыток не велик. Гоните их на работу!
-- Но у людей нeт ни валенок, ни рукавиц, ни платья. При таком морозe они только окоченeют и ничего не сдeлают. Мы с перерывами работаем...
-- Прошу без объясненiй! Нечего тут интеллигентскiя сопли разводить. Гоните их сейчас же, и пусть работают без всяких перерывов и грeлок. А померзнут -- на то лазарет и кладбище есть...
По звуку голоса я слышу, что разговор начинает обостряться. Зная горячiй характер Димы, я выхожу в сарай, спeша на помощь. Но уже поздно. Дима, возмущенный жестокостью Новикова, с рeшительным лицом и сверкающими глазами чеканит:
-- Я не могу гнать раздeтых людей на мороз. Весь этот каток не стоит одной человeческой жизни. Да потом вы, т. комендант, и не вправe давать мнe распоряженiя. Т. командир, -- обращается Дима к охраннику, -- позвольте мнe возражать против распоряженiя т. коменданта.
-- Ах, вот как? -- вспыхивает Новиков, и глубокiй шрам, пересeкающiй его лицо, начинает наливаться кровью. Старые соловчане говорили, что этот шрам -- слeд удара какой-то жертвы, вырвавшейся из рук палачей за нeсколько секунд до момента разстрeла. Сейчас лицо Новикова, с кровавым рубцом и мрачными глазами, страшно.
-- Ну, ну, Новиков, не бузи, -- благодушно говорит командир полка. Ему, старому военному, участнику мiровой и гражданской войны, нравится смeлость тоненькаго, блeднаго юноши. Он с улыбкой, как старый волк на молодого пeтушенка, смотрит на поблeднeвшаго Диму. Я спeшу вмeшаться:
-- Т. командир, вы приказали, чтобы каток был готов завтра, к 12. Мы ручаемся, что все будет готово к назначенному времени. Мы переждем мятель, и каток будет 330 расчищен. Довeрьте нам самим выполненiе работ на каткe.
-- Ладно, ладно, -- смeется командир. Чуть замeтный запах спирта доносится до меня. Так вот отчего он сегодня так благодушен!
-- Пойдем, пойдем Новиков. А то того и гляди выгонят, брат, нас. Скажут еще -- мeшают работать. Ха, ха, вот, чорт побери, смeлые ребята. Эти, вот, попы, да еще скауты -- прямо, как гвозди... В прошлом году один такой малец был, тоже из скаутов.
-- Вербицкiй, вeроятно?
-- Да, да. Вот, дьяволы, как своих-то знают! Так тот тоже, как насчет того, чтобы прижать заключенных, так никакая гайка... Вот жуки... Так каток будет, т. Солоневич?
-- Будет, т. командир.
-- Ну и ладно. Пойдем, Новиков. А тебe вeрно, брат, непривычно, что, вот, такой шкет тебя ни хрeна не боится? А молодец парнишка! Люблю таких.
Продолжая смeяться, командир полка шагнул в дверь. Новиков послeдовал за ним, но в дверях оглянулся. Недобрый взгляд как-то зловeще окинул тоненькую фигурку Димы, лицо его как-то судорожно перекосилось, и он вышел, хлопнув дверью.
Нeсколько секунд всe молчали. Страшная слава Новикова слишком хорошо была извeстна всeм, чтобы кто-нибудь мог не придать значенiя его угрожающему взгляду. Сотни заключенных погибли под пулями его нагана.. Его утонченная, болeзненная жестокость, пытки, произвол, самодурство -- все это создало ему репутацiю человeка, поссориться с которым в обстановкe лагеря значило почти подписать себe самому смертный приговор.
Новикова боялись и ненавидeли смертельной ненавистью. Уже много лeт он не смeл, несмотря на то, что был "вольным чекистом", никуда уeхать с острова. На островe он был еще как-то спокоен за свою жизнь, он был увeрен, что ни у кого не поднимется рука, чтобы убить его, зная, что сотни и тысячи заключенных заплатят за это своей жизнью. На совeтском языкe такiя массовыя убiйства ни в чем неповинных людей называются "актом классовой мести"... Но Новиков знал, что внe Соловков, на волe, его за каждым углом может ждать нож 331 или выстрeл -- месть друзей и товарищей тeх, кого разстрeлял он на островe, гдe нeт закона и человeчности... Первым пришел в себя я.
-- Ах, Дима. Зачeм это тебe понадобилось дразнить Новикова? Отговорился бы и все тут... Ну, на крайнiй случай, вышли бы всe на лед, а потом обратно. А то, вот, сдeлал из Новикова себe врага. Ей Богу, только этого не доставало для твоего счастья.
-- Ну, и чорт с ним! -- Губы юноши еще взволнованно дрожали и кулаки были крeпко сжаты. -- Буду я тут отмалчиваться перед всякой чекистской сволочью. Для меня человeческiя жизни -- не песок под ногами. А насчет врага -- все равно. Одним больше, одним меньше. Все равно вeдь: если я отсюда живым и выйду, -- мало мнe жить останется. Смотри вот. Я тебe не показывал, не хотeл тревожить...
Он достал платок, кашлянул в него и протянул мнe. На платкe расплывалось красное пятно.
-- Вот, видишь, что тюрьмы, да этапы сдeлали. Так, вот, ты же врач, скажи мнe, только честно, развe мнe выжить еще нeсколько лeт в таком климатe, да при таком питанiи? А послe вeдь еще и Сибирь. Так чeм напугает меня Новиков послe этого? Своим наганом? Молчать я буду перед палачом? Никогда!.. Все равно погибать...
Нервным жестом он отбросил платок в сторону, прошел сквозь толпу молчаливо разступившихся перед ним рабочих и вышел на озеро.
Всe молчали.
-- Эх, лучше бы мы на работу вышли. А то, вот, погибнет малец, -сказал, наконец, чей-то тихiй голос из толпы.
-- Тут, видно, жизнь -- копeйка. Пропадет паренек ни за понюшку табаку, -- раздались восклицанiя среди рабочих, и в умe каждаго промелькнувшая картинка озарилась каким-то трагическим свeтом...
___
Новиков не забыл смeлаго юношескаго лица. В 1929 году, уже в Сибири, я узнал, что в спискe группы, обвиненной в каком-то фантастическом заговорe, очутилось и 332 имя Димы, который через нeсколько мeсяцев должен был закончить срок своего заключенiя.
Предчувствiе не обмануло Диму; не суждено было ему выйти живым со страшнаго острова. Ранней весной, тихой сeверной ночью повели его в иной, послeднiй путь -- из лагерной тюрьмы к мeсту разстрeла...
Погиб Дима, наш огонек, наша улыбка...
Вот написал эти слова, и на сердце опять навалилась какая-то тяжесть, и судорога рыданiя свела горло...
На далеком суровом сeверe, у угрюмых стeн сeдого кремля, в холодной ямe лежит худенькое тeло нашего братика. Его голова разбита выстрeлом нагана, плясавшаго в торжествующих руках пьянаго Новикова, но я вeрю, я вeрю всeм сердцем, что его губы смeло улыбнулись даже в лицо смерти...
