не забыл отблагодарить черта, возившего его в Петербург, несколькими добрыми ударами хворостины…
Неисчислимо добро, принесенное святыми чрез то, что они мешали дьяволу делать зло. Агиографы с важностью утверждают, что единственною помехою, воспрепятствовавшею бесам в XIV веке разорить и погубить Италию, был св. Франциск из Паолы [313]. Черт пред святым всегда на подневольном отчете: вынужден говорить то, что более всего желал бы замолчать, признаваться во всех своих секретах и планах, в злодеяниях, уже совершенных и только задуманных. Святые распознают беса, под какою бы личиною он ни скрывался, а иные — даже и незримо чуют по запаху. Таков, например, был св. Иларион, о котором блаженный Иероним уверяет, будто он «имел благодатный дар по запаху тела и одежд, и всего, чего кто касался, узнавать того демона или тот порок, которому был предан кто». Эта тонкость обоняния может сравниться только с чуткостью вкуса английского короля Якова I, о котором есть предание, будто он приказывал кипятить подозреваемых ведьм в котле и потом, попробовав на язык несколько капель получившегося бульона, безошибочно определял, действительно ли покойница была ведьма или сварилась понапрасну.
Когда дьявол нападает извне, то справиться с ним при помощи вышеупомянутых благословенных средств нетрудно даже не святому человеку. Но борьба осложнялась, если бес, подобно врагу, проникшему тайными путями в осажденную крепость, входил в тело человека. Последний в таких случаях не мог избавиться от беды иначе, как с постороннею помощью. Правда, Фома Кантипратийский упоминает об одном церковнослужителе, который самолично избавился от одержимости бесом чрез то, что сжег какого-то еретика, но это исключение. Притом не всегда же бесноватый мог иметь под рукою еретика, годного для сожжения, да и жечь еретиков было делом инквизиции, ревнивой к своим прерогативам. Обыкновенно одержимый считался вне сражения, возникающего из-за него, и битва велась не между ним и бесом, а между бесом и бойцом-специалистом, который и атаковал нечистого всеми известными ему приемами борьбы. Строго говоря, одержимый рассматривался как замок, внутри которого дьявол или дьяволы укрепились против осады и отбиваются от штурмов — увы! — часто весьма победоносно.
Способы к изгнанию бесов были многочисленны, а действенность их зависела отчасти от присущих им собственных свойств, отчасти от качеств лиц, которые пускали их в употребление. Была большая разница в том, кто произносит заклинания — простой ли священник, не имеющий за собой иных заслуг, кроме своего сана, или святой чудотворец, способный вешать плащ на солнечный луч и превращать воду в вино. Там, где первый побеждал только после долгих и утомительных хлопот, зачастую подвергаясь опасности, что бес, от которого он освобождал другого, вселится в него самого, — там святой побеждал одним жестом, словом, взглядом. Разнились и системы заклинаний. Иногда их надо было сопрягать с длинною путаницей молитв, обрядовых формул, постов и других убиений плоти, возжения свечей, курения ладаном и т. д. Иногда дело обходилось и без всего этого, по простоте. Дело в том, что не все черти оказывались одинакового характера. Одни обращались в бегство не то что при первом штурме, но даже при первом звуке военной трубы. Другие, наоборот, защищались отчаянно, именно как черти, и вытащить их из тела одержимых было едва достижимо, потому что держались они в жертвах своих, как гвозди, по головку забитые в стену. Сообразно тому многие одержимые исцелялись уже одним прикосновением к мощам какого-нибудь славного святого или глотком воды, в котором разведена была щепотка пыли с его надгробья. Так, очень помогала вода, послужившая для омовения деревянных башмаков св. Илии Пещерника. Заклинаемые святыми дьяволы обыкновенно немедленно подавали какие-либо существенные признаки своего смятения и страха. Один черт, таившийся в брюхе больного, когда стал заклинать его св. Апр [314], выскочил из своего убежища через первое отверстие, какое нашел, что сопровождалось, сообщает точный описатель, большим извержением из живота. Бегство, вполне достойное столь мерзостного неприятеля.
Эразм Роттердамский [315] в своих «Беседах» весело издевается над всеми этими формулами, обрядами и сумасбродствами заклинателей. Однако его насмешки не помешали одному капуцину сочинить, уже в конце XVI века, огромную латинскую книжищу под заглавием «Бич на демонов», содержащую ужасные и могущественнейшие заклинания, а также наиболее испытанные средства, способные изгонять из тела одержимых бесом нечистую силу.
Не будем забывать, что среди наиболее испытанных средств имелась и палка, и не один бесноватый, будучи хорошо поколочен каким-либо дюжим святым, смирялся как по чуду и выздоравливал, не требуя каких-либо иных заклинаний. Большим мастером на такие исцеления был наш «протопоп-богатырь», незабвенный Аввакум.
Глава двенадцатая
Черт-весельчак
Венгерский драматург Мольнар [316] представил черта фамильярным существом среди буржуазной обстановки, товарищем и добрым малым; un diavolo dabbene [317], как говорят итальянцы. В этой идее много народного, а потому и интимно-понятного, чуткого, бросающего к сверхъестественной условности мост правдоподобия. Почти во всех странах и во все века народ относится к черту гораздо лучше и добрее, чем учит и требует запугивающая Церковь. Но роль победителя выпадает черту сравнительно редко, а побежденный он только противен, иногда жалок, всего же чаще смешон.
Народ любит фамильярно приближать к себе сверхъестественные силы. Первые же века христианства низвели с небес и заставили бродить по свету, принимая самое оживленное участие в делах человеческих, не только ангелов, святых, Деву Марию, но и самого Христа и Бога Отца. Раз фамильярный антропоморфизм умел приспособить к своим представлениям даже такие сокровенные высоты, как же бы мог он обойтись, не укротив по-своему и не одомашнив дьявола, предполагаемого постоянным враждебным спутником человеческой жизни? Черт в народе резко отличен от черта богословов и аскетов. Народный черт — нечто вроде скверного соседа, незримого, полузримого или даже вовсе зримого в том или другом, большем или меньшем человекоподобии. У черта есть дом, профессия, свои занятия, нужды, хлопоты, иногда он землевладелец, иногда рабочий, он ест, пьет, курит, носит платье и обувь, иногда он впадает в долги и должен ломать голову, из каких источников уплатить, иногда он болеет, принимает скверные лекарства — во всем этом очень мало чертовского и очень много человеческого.
Одомашненный народный черт никогда не носит многозначительных, важных, торжественно-грозных имен из календаря Святого Писания или магической демонологии. Люцифер, Вельзевул, Сатана, Астарот, Бельфэгор, Мефистофель — дети и достояние «черных книг». Имена народных чертей будничные,
