… Одни навеки остались лежать в болотах. Другие – истратившие все боеприпасы обессиленные, раненые – были захвачены в плен. А третьи, наконец, выходили из окружения – так, как это было в, сорок первом году, – мелкими группами, истерзанные голодом и лишениями…
А этих вот нескольких человек вывел старший лейтенант Чоботов – и сейчас, раненый, под белой простыней он лежит в госпитале, рядом со своими товарищами… Зеленовато-серые спокойные его глаза загораются гневом, когда он рассказывает о гитлеровцах, и совсем уже бешеной ненавистью закипают, когда кто-нибудь при нем упомянет имя изменника Родины Власова… А ведь как верили этому богатырского сложения генералу, ругателю, прибаутчику, краснословцу! Командующий армией оказался презренным трусом, предал всех, кто, не щадя жизни, шел по его приказу в бой – и в один бой, и в следующий, и во все бои этих месяцев!
Мужественное лицо бывшего донбассовского забойщика Александра Давыдовича Чоботова, опытного лихого кавалериста, бледно. Но оно от волнения покрывается красными пятнами, выделяющиеся скулы, кажется, ходят: глубоко запавшие в орбитах глаза горят мрачным блеском. Он потирает грубоватой ладонью свои торчащие ежиком волосы… Он рассказывает, а те, кто лежат рядом с ним, кого он выводил из окружения и с которыми встретился вновь только здесь, в огромной госпитальной палатке, выверяют на слух каждое его слово, и подтверждают его рассказ, и изредка вставляют свои короткие замечания.
Его 244-й кавалерийский полк 87-й кавдивизии засел в порубленном и разбитом лесу возле Мясного Бора, встречая разрозненные подразделения из 2-й Ударной. Командир полка полковник Крикунов поставил задачу: «Выйти в район землянок и принимать выходящие части». 19 июня – ширина прохода была еще километра три, в этот день полк занял исходное положение. 20 июня Крикунов с комиссаром полка пошел проверить тылы и артиллерийские подразделения. Чоботов остался командовать эскадронами – они давно уже были спешенными: лошади погибли под Новгородом. На НП – в немецком четырехнакатном блиндаже, где находился Чоботов, набилось человек до тридцати командиров: повсюду вокруг рвались снаряды, вся изрытая местность обстреливалась густым минометным и пулеметным огнем. Обстановка была тяжелой.
– Я старался выяснить, кто где находится. Спросил у Одного старшого лейтенанта: «Где ваши боевые порядки?» Он: «Трое суток не имею связи… Да и было их там два-три десятка!» У другого, капитана, спросил. Тот: «За узкоколейкой!» Послал я разведку, она там никого не обнаружила. Не знал командирский состав ни черта, впереди не оказалось наших частей, и противник силами до батальона перешел в контратаку в направлении от ручья, пересекающего узкоколейку. Второй, третий наши эскадроны дрогнули, побежали (людей в них уже оставалось мало) группы пехоты неизвестных частей. Положение стало трудным.
В блиндаж не захожу. Увидел: бойцы бегут с искаженными лицами, даже допытаться нельзя, почему и куда бегут! Из средних командиров увидел младшего лейтенанта Зыкова, он бежал впереди. Я приказал Зыкову навести порядок. Зыков сам остановился, опомнились его бойцы, за ними овладели собой другие, и залегли, лицом в тыл, и смотрят на меня, как перепуганные звери. Тут с автоматом па шее, с пистолетом в руке бегал я. Команды мои плохо слышны, потому что артиллерия сильно била, разрывы, и немецкие автоматы косили кругом – трупов много наваливалось.
Пришлось выйти вперед, в направлении к противнику, и тут, жестами, криками «Братцы, за мной, вперед!» подействовал: бойцы, лежа, повернулись лицом в сторону противника. Немцы сквозь чащу видны всюду, метров семидесяти не доходят до наших подбитых и застрявших в болоте танков, бьют из автоматов. Я скомандовал: «Огонь из всех видов оружия!»
Бойцы открыли бешеный огонь, уже после прекратить было нельзя, пока патроны не вышли!.. Тут уже смешно мне стало: противник валится, перебит, а бойцы все бьют – дух поднялся!
И как раз подходит исправный танк с тыла, подошел вплотную к увязшему тапку борт о борт, так, что уже повернуться нельзя – застрял бы. Командир танка открывает люк, видит меня, спрашивает: «Товарищ старший лейтенант, где немцы?» Я ему: «Смотри, ты ж видишь, кот они!» (А они уже назад катятся.) Он попросил меня корректирована «Товарищ старший лейтенант, вы смотрите, я буду бить, а вы поправляйте!»
Танкист оказался замечательным: термитными– в самую гущу. Немцы сбивались все больше влево; я подошел к танку, за гусеницу держусь левой рукой, кричу: «Левее!» Он повернул башню и бил все левее и левее. Ну, после, когда уже стрелки и танк такой огонь дали, я вылез на броню тапка и наблюдал стрельбу эту и эту катастрофу для немца, видел, что от немецкого батальона уже никого не осталось, одни трупы.
Один лейтенант подошел с двумя пулеметчиками, спрашивает: «Товарищ старший лейтенант, где пулемет установить?» Я ему: «Ставь на танк! И бей б…!» Он – на броню и чешет!
Противник, очевидно, обнаружил стрельбу танка и этого пулемета, начал бить тяжелыми снарядами по тапку. Рвалось кругом много. Я все командовал. А потом одним снарядом он ударил прямо возле танка. Я слетел, закрутился, стал пробовать руки и ноги. Ноги и руки – на песте, но пробиты обе ноги, левая рука и правое плечо; сознание не терял.
Ко мне подползли два бойца, начали тащить. Я им: «Обождать! Товарищи бойцы, стойте, найдите мне кого-нибудь из командиров!» Тут как раз шел политрук Катренко (из третьего эскадрона), я и отдал ему приказание. Он: «Ранен, товарищ старший лейтенант?» – «Ранен. Передайте Воинову, пусть найдет остатки первого эскадрона и командует пока всем полком!» После чего бойцы меня потащили, – я им велел на КП, к командиру группы.
Притащили волоком, больно было, но сознания все не терял. Там выскочили из землянки командир и комиссар полка. Я коротко – обстановку. Командир: «Сможешь ли ты доложить обстановку командиру группы» (полковнику)? Я: «Смогу, только лежа!» Полковник вышел, я ему доложил, что было и что положение восстановлено, но мол, туда нужно сильного командира для руководства Полковник выслушал меня, приказал сделать перевязку. Уложили на ручную тележку, что ходила по узкоколейке (под бомбежкой, – самолеты беспрестанно бомбили), и когда меня повезли, в двухстах метрах бомба перебила узкоколейку. Но наш начальник санслужбы узнал о моем ранении и выслал встречу, – на руках понесли, и доктор Абросимов сопровождал меня до самой санчасти…
А. Г. Чоботов родился в Ростовской области, па хуторе Чеботовка, Тарасовского района. Он – комсомолец с 1933 года. Семья его находится в оккупации, на Донбассе. Брат Яков – моряк Черноморского флота, другой брат – Федор, воюет в Севастополе. А. Г. Чоботов работал забойщиком на руднике Сорокино, его не раз засыпало углем, к трудностям и опасностям он привычен. До войны был он в 1-м кавкорпусе червонного казачества потом стал инструктором конного дела в Киевском военном училище связи. Недавно, в разгаре боев вступил в партию…
Пepeд годовщиной войны15 июня. Лес у деревни Городище
На позициях 8-й армии – тишь. Никаких решительно боевых действий, никакой активизации ни с пашей стороны, ни со стороны немцев. Однако в последнее время, когда немцы стали стягивать к нашему участку фронта все больше резервов, стало чувствоваться, что они готовятся к новой отчаянной попытке взять Ленинград. Неясно: предполагают ли они ударить по Ленинграду в лоб, или замыслили затянуть наглухо петлю блокады, кинув свои войска нa тот участок фронта, который оберегается нашей 8-й армией, то есть полезут сюда, на Жихарево, Лаврово, Кобону, чтоб придавить 8-ю армию к Ладожскому озеру, охватить ее дугой большого радиуса и перервать таким способом всякое сообщение Ленинграда с внешним миром, поддерживаемое ныне через Ладожское озеро.
Все данные за то, что последнее предположение более правильно. Немцы сконцентрировали на фронте против нашего участка много пехоты, артиллерии, до трехсот танков. И потому 8-я армия стала деятельно готовиться к обороне. За прошедшие полтора месяца значительно усилилась артиллерийская оснащенность армии; минометы, противотанковые ружья, пехота пополняют армию с каждым днем. Создан второй оборонительный пояс укреплений. Штабы, их отделы, все тыловые учреждения армии оттянуты в более глубокий тыл. Около двух недель назад началась подготовка к оттягиванию второго эшелона еще далее в тыл, 9 июня должна была переезжать в глубь лесов и редакция, а ряд отделов к этому дню провел там подготовительную работу. Но распоряжение о перемене дислокации второго эшелона было отменено, по соображениям мне неизвестным А подкрепления к нам все подходят, в состав 8-и армии вступил и гвардейский корпус Гагена, снятый с позиций, которые он занимал в 54-й армии…
Во всяком случае, ясно: очень скоро, может быть в самые ближайшие дни, район, занимаемый нашей армией, станет ареною ожесточенных боев, большого сражения за участь Ленинграда, которая, весьма возможно, будет решаться именно здесь…[21]
