Когда солдаты 6-й армии узнали о спасительной для них операции, они сочли ее верным знаком того, сколь высоко ценит свои войска фюрер. «Манштейн якобы был уже на подходе, – вспоминает Берхард Бехлер. – Нам каждый день повторяли одно и то же, многим уже стало казаться, будто они слышат рев танков армии Манштейна, что тот уже близко. Это казалось многим, хотя на деле этого не было. Люди боялись и верили в то, во что им хотелось верить».
Шестьдесят советских дивизий стали кольцом вокруг Сталинграда, так что у Манштейна не было ни одного шанса. 19 декабря 57-я танковая дивизия подошла к реке Медведица, в пятидесяти километрах от Сталинграда; ближе немецкому подкреплению подойти так и не удалось, поскольку уже в канун Рождества[19] отряды Манштейна и сами оказались под угрозой окружения, после чего Верховное командование отдало приказ о выведении войск.
К концу 1942 года стало ясно, что честолюбивые планы по созданию воздушного моста, предложенные Герингом, обеспечат лишь малую долю необходимых для удержания Сталинграда поставок провианта и боеприпасов. Те немецкие самолеты, которые отправлялись на эту миссию, часто сбрасывали припасы на советские позиции из-за ветра или изменений местоположения войск на линии фронта. С каждым днем условия существования 6-й армии стремительно ухудшались, вследствие чего вера солдат в то, что фюрер непременно вызволит их, серьезно пошатнулась.
«Тот, кто сам не был там, – утверждает Бернхард Бехлер, – понятия не имеет, через что нам довелось пройти. Когда я ложился спать и запускал руку себе под воротник, то каждый раз доставал из-за шиворота целую горсть вшей. Вши разносили тиф… Нам нечего было есть. Мы нашли несколько замерзших насмерть лошадей, взяли топор и отрубили от их мертвых тел несколько кусков мяса. Пришлось подогреть его в котле, чтобы съесть хоть что-нибудь. Мы просто лежали на земле, погибая от голода, и мерзли, нам было страшно… Представьте только: степь, все в снегу, градусов двадцать-тридцать мороза… Солдаты лежали на земле, и наши танки, не замечая своих же бойцов, ездили прямо по ним, потому что у тех не было сил подняться и дать о себе знать. Я все думал про себя: если бы наши близкие увидели нас, если бы они знали, какой страшной смертью гибнут здесь наши солдаты! В мое сердце все чаще закрадывались сомнения, я спрашивал себя: что ты делаешь здесь, в Сталинграде? Что держит тебя, простого немецкого офицера, здесь, в тысячах миль от дома? Разве ты защищаешь здесь Родину, свою Германию? Зачем тебе все это?»
После того как Манштейн потерпел неудачу и немецкие войска вынуждены были встретить в Сталинграде Рождество и Новый год, некоторые офицеры 6-й армии впали в такое отчаяние, что стали подумывать о самоубийстве. «После нашей рождественской “вечеринки”, – вспоминает Герхард Мюнх, – я отправился в штаб полка, пожелать сослуживцам счастливого Рождества. И там мне рассказали, что несколько офицеров артиллерийского полка застрелились. А в канун Нового года ко мне пришли командиры роты и сказали, что жизнь утратила всякий смысл, что пора поставить точку, и предложили всем вместе пустить себе пулю в лоб. Мы всю ночь спорили друг с другом о том, что же нам делать дальше. В конце концов решили, что несем ответственность за солдат, которые должны идти в бой под нашим командованием, а потому не имеем никакого морального права на самоубийство».
В январе того года Иоахим Штемпель встретился со своим отцом, который еще до войны был профессиональным военным и теперь, получив чин генерала, командовал 371-й пехотной дивизией. Его дивизия сражалась в другой части «Сталинградского котла». Эта встреча стала поворотным моментом в жизни Штемпеля: «Я приехал на его командный пункт на джипе, чтобы обсудить наше положение, о котором ему, как командиру дивизии, должно было быть известно гораздо больше, чем мне, командиру небольшого взвода. В тот день я понял, насколько плохи наши дела. Отец без лишних намеков сказал: “Нас принесли в жертву, чтобы спасти остальных”. И тут открылась дверь, и в бункер вошел Паулюс. Отец поприветствовал его и спросил: “Мне отослать сына?” Паулюс разрешил мне остаться и присутствовать при их разговоре. Они обсуждали сложившуюся ситуацию, и в конце Паулюс сказал следующие слова: “Моей гордости, 6-й армии, выпал жребий, которого она не заслужила. Для последней миссии, Штемпель (обратился он к моему отцу), нам и нашим бойцам потребуются великие силы. Как генерал вермахта, вы знаете, что требуется от вас в конце нашего пути. Наши люди должны защищать наши позиции в бункере, пока русские не войдут внутрь, после чего бункер взорвут вместе с нами. Пусть удача в этой последней битве будет на вашей стороне”. Произнеся эту речь, он пожал руки нам обоим и ушел».
После того как Паулюс покинул бункер, Иоахим Штемпель с отцом стали обсуждать услышанное, но слова военачальника прозвучали весьма однозначно: «Отец подтвердил, что ни один из генералов не должен попасть в плен, такого исхода нельзя допустить, как и объяснял командир. “Ты еще можешь попытаться, – советовал он. – Ты ведь еще совсем молодой. Попытайся сбежать из этого пекла, как-то вырваться из окружения… Но я застрелюсь. Не хочу стать обузой для своих штабных офицеров на случай, если они тоже попытаются скрыться. Мне уже пятьдесят, я им лишь помешаю. Так что я остаюсь. Пущу пулю в лоб, когда русские войдут в мой бункер, здесь, в этой самой комнате… Так поступают капитаны тонущих кораблей. Капитан никогда не уплывет на шлюпке, он останется и погибнет вместе со своим судном. Мои люди погибнут здесь за свою страну и больше не увидят свой дом. Мой долг – разделить их участь. Я остаюсь”».
Иоахим Штемпель в последний раз обратился к отцу: «Я поблагодарил его за все – за воспитание, за учебу, за прекрасный дом, за тепло и ласку, а также за то, что мне позволили выбрать профессию по душе. Пожелал ему всего наилучшего и отдал ему честь, на что он ответил: “Мы скоро увидимся снова, там, на небесах, куда попадают все доблестные воины. Береги себя, сын”. Я снова отдал честь и вышел на улицу, где меня дожидались товарищи».
Десятого января 1943 года Красная Армия начала операцию «Кольцо», чтобы сдавить петлей 6-ю армию, и к 26 января передовые отряды уже соединились с 62-й армией Чуйкова у Волги. К концу того же месяца у немцев не осталось сил сопротивляться. «Однажды у окопа, где я жил вместе со своим адъютантом – молодым лейтенантом, – появились трое русских солдат, – рассказывает Бернхард Бехлер. – Командный пункт нашего полка располагался всего в нескольких метрах от нас – и вдруг эти солдаты так близко. Мы тут же подумали: все, нам конец, ведь у нас не осталось никаких боеприпасов. Они застрелят нас на месте или возьмут в плен. Что делать? В этот момент я увидел, как мой адъютант вытаскивает из кармана фотографию.
Взглянув на нее, я увидел его молодую жену с двумя малышами на руках. Он посмотрел на снимок, порвал его на мелкие кусочки, достал пистолет и застрелился. Это произошло на моих глазах, так что я с уверенностью могу сказать: вы представить себе не можете, что значит видеть, как прямо перед тобой умирает человек. В следующее мгновение возле меня уже стоял солдат Красной Армии – он приставил пистолет к моей груди, но так и не спустил курок. Как только я понял, что он не собирается меня убивать, я будто заново на свет родился».
Как только немецкая оборона была прорвана, Герхард Мюнх, который всего несколько недель назад отговорил своих офицеров от самоубийства, убедив их остаться со своими людьми до конца, неожиданно получил сообщение от полковника из штаба 51-го корпуса. «Вас заберут сегодня самолетом», – сообщили ему. Мюнха отобрали как одного из последних офицеров для особых поручений: он должен был вывезти из Сталинграда самые важные документы. К самолету на наспех сооруженной взлетной полосе Мюнха провожали отчаявшиеся немецкие солдаты. «По нам стала бить русская артиллерия, и солдаты, которых не взяли в самолет, пытались уцепиться за шасси. Пилот старался сбросить их на землю, и они сорвались. Это невозможно описать словами, это можно только увидеть: на моих глазах погибла надежда этих несчастных выбраться отсюда».
Люди Мюнха остались в окружении – ему даже не позволили позвонить в родной полк, чтобы попрощаться: «Внутренне мне тяжело было смириться с тем, что я, по сути, изменил собственным принципам, с которыми шел по жизни, – не бросать своих. Еще много лет я не мог успокоиться… Солдаты верили в меня, наши отношения основывались на доверии, которое во многих ситуациях играло решающую роль. И вот, в самый ответственный момент, я бросил их на произвол судьбы».
Когда дальнейшая судьба 6-й армии стала ясна даже Гитлеру, он повысил Паулюса в чине до фельдмаршала. Прежде ни одного фельдмаршала не брали в плен, поэтому смысл этого «продвижения по службе» был очевиден: фюрер велел Паулюсу совершить самоубийство.
