Немецкое вторжение в Норвегию и Данию было полнейшей неожиданностью для Свена. Хедин всегда считал, что угроза Швеции находится на востоке, — и вдруг опасность переместилась на запад. Германию устраивает шведский нейтралитет, но что по этому поводу думает Англия?
В июне капитулировала Франция. Для Хедина это стало таким же сюрпризом, что и оккупация Дании и Норвегии. Как это возможно, почему великая держава с давними военными традициями и современной промышленностью оказалась разбитой за сорок дней? Хедин объяснил это так: «Деградация морали, вырождение из-за кровосмешения с евреями и цветными». Антисемитские высказывания все чаще проскальзывают в его дневнике. Хедин пишет: «Евреи пытаются отомстить Гитлеру и при помощи войны навсегда сокрушить Германию. Евреи начали войну и продолжают ее разжигать». Даже поддержку Англии Соединенными Штатами он объясняет тем, что президентом Рузвельтом манипулируют еврейские советники.
Большей частью время Хедина было заполнено работой над книгой «История экспедиции в Азию (1927–1935)». Но мысли его постоянно возвращались к будущему Швеции после победы Германии, в которой он не сомневался. Гитлер приказал бомбить Англию и концентрировал войска для вторжения на Британские острова. Геринг участвовал в авианалете на Лондон и сам пилотировал бомбардировщик, любуясь пожарами в английской столице.
Осенью 1940 года Свена пригласили в Берлин читать лекции. Он выехал в конце октября с Альмой и племянницей Анне-Мари. Они ехали на поезде через Треллеборг и Зассниц. Сотни немецких солдат ожидали в Треллеборге отправки в Норвегию. В Берлине Хединов встретил Зиглер.
Прошло около полугода с предыдущего приезда Свена. Война теперь ощущалась отчетливо. Постоянно завывали сирены воздушной тревоги, и шуцманы загоняли людей в бомбоубежища. На улицах говорили о новом американском бомбардировщике, который может долететь до Германии прямо из США и вывалить на немецкие головы восемнадцать тонн бомб.
Двадцать девятого октября Свен прочитал доклад об истории шведско-русских связей. Среди слушателей в переполненном зале присутствовал посланник Швеции в Берлине Арвид Риккерт.
Позже они обсудили ситуацию с секретным письмом, переданным Риббентропу. Прошло уже два месяца, а ответа не было. Риккерт считал, что Хедину стоит попробовать снова встретиться с Гитлером или Риббентропом.
— Сейчас в шведской политике нет ничего более важного, от этого зависит наше будущее.
Седьмого ноября Хедин приехал в Мюнхен, где должен был прочитать очередную лекцию. В Мюнхене в это время был Гитлер, но Хедину дали знать, что фюрер очень занят. В баварской столице Свен встретился с консулом Швеции Отто Шниевиндом, банкиром и, в отличие от большинства немцев, пораженцем. Отто был более чем пессимистичен относительно исхода войны для Германии. Он считал, что война продлится до 1943–1944 годов и от Европы останется груда развалин, на верхушке которой будет попыхивать трубкой радостный Сталин.
Через четыре дня Хедин вернулся в Берлин и встретился со шведской свояченицей Геринга Мари фон Розен. Она рассказала Свену о планах военного переворота в Швеции как об альтернативе германскому вторжению. Геринг сказал ей, что фюреру надоели шведские наскоки на новый порядок. Мари даже назвала Хедину вероятного главу правительства-главнокомандующего Олофа Тёрнеля.
«Если все это правда, — рассуждал Свен, — то Гитлер под любым предлогом постарается уклониться от встречи».
Пятнадцатого ноября Хедин получил известие о том, что рейхсканцлер две ближайшие недели завален делами. Правда это или отговорка, судить было невозможно.
Берлин,
2 декабря 1940 года
Зто неслыханно. Я, верный друг Германии, доказавший свою преданность в самое трудное для страны время, как жалкий попрошайка должен вымаливать уделить мне час времени для разговора, — возмущался Хедин.
Зиглер ему возражал:
— После начала войны Гитлер принимал иностранцев всего два или три раза, и только одного шведа — вас.
Хедин порывался уехать домой, но все же решил остаться. Он читал лекции и побывал в картографическом издательстве Юстуса Пертеса, где шла работа над подробнейшей картой Азии, к чему Хедин и сам приложил руку.
Он встретился с Эрнстом фон Вайцзекером.[49]
— Почему Риббентроп до сих пор не ответил на письмо? Прошло несколько месяцев, — спросил Хедин, раздраженный нескончаемым ожиданием аудиенции у Гитлера.
— Обстановка не позволяет. Мы слишком мало знаем о том, что должно произойти, — вступился Вайцзекер за своего шефа, но все же ответил на два вопроса, интересовавших Хедина и шведское правительство: как поведет себя Германия, если Швеция поможет Финляндии в случае весьма вероятного русского нападения, и как в Третьем рейхе посмотрят на шведско-финский военный союз.
— В случае шведской помощи Финляндии Германия будет придерживаться строжайшего нейтралитета. Что же касается шведско-финского военного пакта, то, по мнению фюрера, это не противоречит мирному соглашению Финляндии с Россией.
— А каков взгляд Германии на возможность формирования Северного блока?
— Трудно что-либо сказать по этому поводу. Никто не знает, как будет выглядеть новая Европа.
— Для шведского народа самое важное — чтобы его исконным свободам ничего не угрожало, — сказал Хедин, с замиранием сердца ожидая ответа Вайцзекера.
— Никто не собирается покушаться на свободу и самобытность шведов. Швеции нечего нас бояться.
Несколько позже в тот же день у Свена была примечательная беседа с другим представителем Министерства иностранных дел Куртом Брунхоффом. Тот совершенно ясно поставил условие: в новой будущей Европе, и в Швеции тоже, не должно быть евреев — и особенно упомянул семью Бонниер.
Второго декабря 1940 года Хедин был у Генриха Гиммлера. Хедин надеялся добиться послаблений для находящегося в заключении эрцгерцога Карла-Альбрехта Габсбургского. Эрцгерцог был женат на шведке, дочери старого приятеля Свена. Она просила попробовать хоть как-то помочь мужу.
У Карла-Альбрехта были владения в Польше, и после того, как его родная Австрия в результате аншлюса стала частью Германии, он бежал в Польшу и принял польское гражданство. После вторжения Германии его польские имения были конфискованы, а самого Габсбурга как изменника посадили. Его гноили в камере площадью три квадратных метра.
Поговорили о Тибете, потом Хедин приступил к делу.
— У меня к вам особая просьба, господин рейхсфюрер, — начал Хедин и изложил злоключения Карла-Альберта Габсбургского и его шведской жены. — А нельзя обойтись с ним как-нибудь помягче?
— Я знаком с этим делом во всех деталях. Эрцгерцог виновен в худшем из преступлений, какое только может совершить солдат немецкой крови, а именно: предательство своей страны и расы. Согласно немецкому военному уставу его должны были расстрелять. Так что с ним уже обошлись снисходительно. И если мы дадим ему большее послабление, то рискуем потерять лицо в Польше, где нам, к сожалению, приходится держать в тюрьмах многих. Что же касается его шведской жены, то ей надо было лучше смотреть, за кого она выходит замуж.
Пятого декабря, как уже было сказано, Хедина принял Гитлер, а 9 декабря его принимал Риббентроп.
Хозяин и гость расположились в уютных креслах у камина в частной резиденции министра иностранных дел. Лакей подал чай и бутерброды. Риббентроп извинился за проволочки: поездки и неотложные дела не позволяли ему встретиться со Хедином раньше.
Он расхваливал мощь Германии и сравнивал ее положение в 1940 году с довоенным, когда Третий рейх был окружен врагами. Теперь в изоляции находилась Англия, а Россия стала немецким союзником.
— Сталин — реальный политик, холодный и умный. Он сделает все, чтобы сохранить союз с Германией.
Они обсудили ход военных действий, и Свен спросил о письме, переданном Риббентропу три месяца назад.
— Новое русское вторжение в Финляндию маловероятно, — сказал Риббентроп и предостерег от поспешного военного союза Швеции и Финляндии. По его словам, у России это может вызвать определенные подозрения.
Потом они поговорили о Швеции, и Риббентроп не преминул укорить шведскую прессу за враждебность к нацистскому режиму. Хедин отвечал в том духе, что шведы привыкли думать самостоятельно. А потом настала очередь выполнить просьбу Риккерта.
Дело касалось норвежского представительства в Стокгольме. Немецкая сторона считала, что там плетутся интриги против Германии, и шведское правительство опасалось, что Германия может выдвинуть официальное требование закрыть представительство.
В этом случае Швеция оказывалась перед весьма нежелательной альтернативой: «нет» Германии означало ухудшение отношений, а «да» вело к потере чести. Хедину удалось выговорить у Риббентропа согласие отложить решение этого вопроса на потом.
