По такой же кальке строится разговор с Рашидовым или кем-нибудь из секретарей областных партийных организаций. Это и есть новая версия общественного договора между вождем и номенклатурой: я - вам, вы - мне. Через несколько лет тех же Кунаева, Рашидова, Медунова, правившего в Краснодарском крае, как в своей вотчине, и немало других партийных воевод обвинят в приписках, очковтирательстве, самоуправстве, казнокрадстве, на них напустят бригады дознавателей во главе с сыщиками по особо важным делам - тельманами гдлянами и, что хуже всего, ославят перед потомками.
Вот что, например, можно прочитать о Рашидове в Советском энциклопедическом словаре 1989 года издания: "Находясь на посту первого секретаря ЦК КП Узбекистана, посредством массовых приписок дезинформировал союзные гос- и парторганы о состоянии дел в республике, оказался вне критики и контроля и за мнимые достижения был удостоен звания Героя Соц. Труда (1974-1977). Способствовал коррупции, возрождению феод.-байских традиций, игнорировал социалистич. законность, насаждал местничество, национализм". Неужто в жизни Рашидова не было ничего, кроме очковтирательства? А с другой стороны, Брежнев не мог не знать, как его сотрапы управляют в своих "наделах".
Коррупция смертельно поразила вельможную верхушку общества. Увяз в ней и сам Брежнев, не способный устоять перед соблазнами сладкой жизни. Любил подношения и нашел неплохой способ удовлетворять эту страстишку: во время визитов дарить главам других государств как можно более дорогие подарки, побуждая тех, в свою очередь, не скупиться, чтобы не ударить лицом в грязь. Нельзя сказать, что это было его открытие. В конце концов, с древнейших времен государи, направляя послов или наведываясь в гости сами, считали неприличным ехать с пустыми руками. Павел I с супругой, объездив европейские дворы, получили в дар столько картин и всевозможных драгоценных изделий, что для их размещения не хватает ни Павловского дворца, ни Гатчинского, приходится держать значительную часть в запасниках.
Но то были монархи. Они дарили из своей собственности, а приобретенные дары, кстати, оставляли для музеев, то есть всеобщего пользования. Открытие нашего генсека, установленный им "дарообмен" на высшем уровне отличался тем, что не стоил дарителям ни копейки, осуществлялся за счет казны и, разумеется, во имя высших государственных интересов. Разве не в интересах Советского Союза было расположить к нам Францию, вручив ее тогдашнему главе президенту Помпиду "ЗИЛ", чтобы получить взамен какой-нибудь сногсшибательный "Порше"? Ну а друзья из соцлагеря тем более сочувственно встретили эту инициативу советских товарищей. Во время одной из поездок в Берлин коллеги-международники, взяв слово, что я их не выдам (это обставлялось величайшим секретом), показали мне подарок, подготовленный для Леонида Ильича, - шкаф из майсенского фарфора, набитый царственным сервизом общей стоимостью, по их словам, порядка 50 тыс. долларов. Всякий раз, когда во Внуково-2 приземлялся спецсамолет, оттуда перегружались в автофургоны и везлись на дачу генеральному десятки коробок с ценными подарками. Не мог Леонид Ильич не знать о дани, которую собирала Виктория Петровна после каждой своей поездки в Карловы Вары, об авантюрных проделках своей дочери, питавшей болезненную страсть к бриллиантам. И уж, конечно, до него доходили сведения о корыстолюбии ближайших друзей - Щелокова, Цвигуна, Медунова.
Но все в этом лучшем из миров относительно. Эпоха Брежнева, представляясь венцом разврата и коррупции по сравнению с эпохой Ленина, когда партийные руководители сидели на "партмаксимуме" и если грешили, то тайком, выглядит образцовым монастырем по сравнению с эпохой Ельцина. Если добавить, что по этой части время от времени грешат и власть имущие в самых цивилизованных государствах, то вполне можно вывести общую формулу: коррупция в той или иной степени свойственна всем существующим политическим системам и возрастает в размерах до тех пор, пока не происходит радикальная смена политической элиты, - потом все начинается сначала. Своего рода общественный закон, коренящийся в природе человека.
Сказал и сам себя поймал на слове. Едва став Генеральным секретарем, Андропов запретил принимать подарки от иностранцев стоимостью свыше 50 рублей - все остальное должно было сдаваться в казну. Брежневу подносили бриллианты баснословной стоимости (Гейдар Алиев во время посещения генсеком Баку), Андропов сдавал все преподносившиеся ему ценные подарки. Так же поступал в бытность свою главой государства Горбачев. Природа в своей любви к многообразию поставляет разных правителей. Кому как повезет. Нам везет редко.
Запланированные на день звонки состоялись. На душе у генерального спокойно. Элита сплочена и преданна. Никто не осмелится плести заговор, а если кто и рискнет критически отозваться о политике руководства, как Николай Григорьевич Егорычев, первый секретарь МК, то Центральный Комитет дружно даст отпор, смутьяна можно будет отправить послом в Данию пофилософствовать у стен замка Эльсинор.
Пройдена за редакционным столом добрая половина доклада на предстоящем съезде партии. После трудов праведных не грех и отдохнуть. На вечер назначается праздничный ужин. Сказать, чем он отличается от обычного, трудно. По части еды разницы никакой. Стол генерального всегда радует глаз обилием закусок, разнообразными деликатесами, изысканным оформлением, дорогим сервизом, блеском на славу начищенных приборов и сиянием хрустальных рюмок. Вот разве атмосфера повольнее. Леонид Ильич, сбросив с плеч груз государственных забот, больше шутит, охотнее поддается на уговоры читать стихи, вызывая общее восхищение. Соответственно, на градус вольнее чувствует себя окружение. Опрокинет пару лишних рюмок, становится говорливее, начинает флиртовать с официантками за неимением других возможностей - стенографистки и медицинская сестра находятся в персональном владении генерального.
После хорового пения у него появляется охота потанцевать на воздухе. В просторную беседку, расположенную над озером метрах в ста от дома, приносят столик, водружают японский проигрыватель и запускают заранее подготовленную пленку с записями старомодных танго, фокстротов, вальсов - публика-то солидная, да и равнение на "Самого", а он - человек устойчивых вкусов, как все мы, не терпит поп-музыки и поп-арта, хотя, в отличие от Хрущева, не считает нужным по этому поводу топать ногами. Танцы здесь же, на веранде. Танцуют и те, кому за шестьдесят - Пономарев, Русаков, - надо оказать моральную поддержку генсеку. Не одному же ему прыгать рядом с молодежью. А с другой стороны, полезно и себя показать: есть еще порох, готовы к труду и обороне!
Если кто-нибудь думает, что за этим последует описание оргий, то я должен его разочаровать. Все кончается очень прилично, как после танцевального вечера где-нибудь в учрежденческом или заводском коллективе. Хотя и поздно, часу в четвертом-пятом, но веселье затихает, все расходятся по своим комнатам, чтобы на другой день с некоторым опозданием продолжить работу над историческим документом. Правда, нас попросят самим пройти оставшуюся часть доклада, поскольку генеральный намерен поохотиться.
Посидев для проформы пару часов над текстом, который знаем чуть ли не наизусть, поскольку сами писали и неоднократно переписывали, мы находим более интересное занятие. Для доклада и совета с генсеком приехал Андрей Андреевич Громыко. Сам он тоже большой любитель охоты, но болит нога, поэтому терпеливо дожидается возвращения шефа. Обычно мрачноватый, застегнутый на все пуговицы и не привыкший считаться с разного рода подчиненной мелюзгой, министр на сей раз в хорошем расположении духа и охотно отвечает на наши расспросы. Ему есть что рассказать, личность он в истории дипломатии уникальная. Имел дело с девятью президентами Соединенных Штатов Америки и, что еще более удивительно, оставался "на высоте" при шести генеральных секретарях.
Подробно, в деталях рассказывает, как ему пришлось крутиться в дни Карибского кризиса, когда из Москвы поступали противоречивые инструкции, приходилось объясняться с нервничавшим президентом Кеннеди, чтобы не довести до ядерного апокалипсиса. Мне кажется, именно в этом итоговая заслуга Андрея Андреевича перед Россией. И по продолжительности пребывания главой нашей дипломатии, и по сыгранной им роли он не уступает князю Горчакову. Только тому довелось восстанавливать международный статус России после Крымской войны, а главной задачей советской дипломатии стало удержание чрезвычайно хрупкого и тонкого баланса в отношениях Москвы с Вашингтоном.
То ли природная, то ли напускная маска жесткости и непреклонности (частично, видимо, то и другое) Громыко удачно прикрывала от отечественных "ястребов" его умную и взвешенную готовность к компромиссу всякий раз, когда было ясно, что нам не к чему лезть на рожон. За ним закрепилась репутация "господина Нет", чему, может быть, он и обязан был долголетним пребыванием на министерском посту. Но, рецензируя по просьбе редакции "Нового мира" двухтомник его произведений, вспоминая читанные за четверть века пребывания в Международном отделе ЦК записки министра иностранных дел с предложениями о тех или иных внешнеполитических акциях или его шифровки с сессий Генеральной Ассамблеи ООН, донесения о встречах с партнерами во многих зарубежных странах, я вполне самостоятельно, без чьей-то подсказки пришел к выводу, что Громыко всегда предлагал разумные решения, и слово "да" слетало с его уст ничуть не реже слова "нет".
