Исследовав далее эту связь на протяжение всей войны Людендорф дает следующий рецепт для германского народа. «Не «неистовый милитарист» говорит здесь, но человек, которому судьба, помимо его воли, ходом истории более, чем другим, дала урок и который, как строгую необходимость, видит в том, чтобы народ и его вождь ясно себе представляли взаимную связь политики и ведения войны и познали существ» последней. Это познание куда полезней, чем вера в различные обещания. Работа неблагодарная. Короче говоря, «народ сам должен познать сущность войны». «Только тогда мы поможем сами себе, только в этом случае мы не последуем за фальшивыми вождями, как перед мировой войной, и не преклоним колена перед золотым тельцом, как это делается в последние годы». Народ выражает свою волю через вождя, который должен быть обязательно немцем, полным силы, любви к отечеству и это ставить выше собственного «я», должен нести только личную ответственность «перед богом, народом и собственной совестью».
Так думал Людендорф в 1921 году, а в следующем 1923, как всем известно, сделал попытку стать таким вождем, но потерпел неудачу.
Людендорф не одинок в своих выводах. Ферстер в своем труде «Граф Шлиффен и мировая война», говоря об организации управления войной, указывает: «Нельзя сказать, чтобы в войнах Вильгельма I не обошлось дело без трений и столкновений между монархом, политическим и военным руководством. Они достаточно известны, но также известно, что они были счастливо ликвидированы и никогда не оказывали влияния на окончательный успех. Гений Бисмарка сумел, несмотря на случившееся сопротивление своего короля и начальника генерального штаба, отстоять и осуществить принцип, что при ведении войны соображения стратегического порядка должны подчиняться соображениям военной политики. «Ибо политика родит войну, она является мозгом, война же только ее средство, а не наоборот», как говорит Клаузевиц».
«Немцы пытались в мировую войну, – продолжает Ферстер, – с внешней стороны разрешить проблему полководчества по типу предложенного Шлиффеном триумвирата из монарха, главы правительства и начальника генерального штаба. Однако, в политическом и военном руководстве единство мысли и действия отсутствовало, его уже не было задолго до начала войны. Младший Мольтке делал серьезные попытки осуществить это единство еще в мирное время, но безрезультатно: по нашему, основанному на фактах убеждению, вина в этом в первую очередь лежала на главе правительства».
«Недостаток взаимодействия между ответственными политическими и военными руководителями Германии в годы, предшествующие войне, оказался чреват последствиями и особенно резко дал себя знать в мировую войну. Еще хуже то, что с самого начала войны делались все новые и новые ошибки в этом смысле. К тому же в немецком триумвирате 1914 – август 1916 г. ни один из членов «комитата, долженствовавшего ныне заменить полководца», «не получил ни капли елея Самуила».
«Положение изменилось, – продолжает Ферстер, – лишь после вступления в этот «комитет» Гинденбурга и Людендорфа. Не важно, что он стал четырехголовым – Гинденбург и Людендорф олицетворяли собой единство мысли, волю и единство цели, И все же на практике оказалось, что недостаточно, как это думал Шлиффен, если один из членов комитета одарен искрой божьей. Не было главы правительства типа Бисмарка, способного руководить народом, ставить и проводить ясные цели внешней политики. Не было государственного человека, согласного с верховным командованием в условиях необходимости победы».
«Зависимость между политикой и стратегией, – продолжает Ферстер, – в мировую войну оказалось гораздо многостороннее, чем это было раньше. Решающую роль играли вопросы внутренней и экономической политики. В этом отношении связь между политикой и стратегией иная, чем это было сказано в вышеприведенном определении Клаузевица. Глава правительства является уже помощником верховного командования, и на нем лежит обязанность оказывать верховному командованию самую широкую материальную, интеллектуальную и моральную помощь. И эту задачу политические руководители государства выполнили далеко не в полном объеме. Методы, применявшиеся ими в некоторых вопросах внутренней политики, шли во вред стратегии, и, несмотря на все старания верховного командования, последнему не удалось изменить это».
Перевертывая Клаузевица наизнанку, затуманенные неудачами мозги германских «полубогов» наших дней ищут спасения в военной силе. Бернгарди в труде «О войне будущего» пишет: «во внутренней политике точно также нельзя предаваться никаким иллюзиям. Надо точно знать, чего вы можете ждать от своего народа и что превосходит его силы. Нужно сознавать совершенно отчетливо, что большая масса никогда не представляет благо целого во всех его последствиях, хотя и способна на временное воодушевление во имя идеальных целей, но она никогда не в силах сохранить его с сознательным упорством; она еще может принести известную жертву, но вообще-то она имеет в виду только личные материальные выгоды. Тот государственный муж, который имеет в виду общее благо, не будет понят массой, и он должен поэтому при некоторых обстоятельствах прибегать к насильственным мерам, чтобы осуществить свою волю… Политический руководитель обязан поэтому иметь мужество при известных обстоятельствах беспощадно выступить против собственною народа». (Курсив наш; Б. Ш.)
Чтобы покончить с взглядами бывших корифеев генерального штаба на внутреннюю политику и войну, мы должны выслушать известного нам уже Краусса, вдохновителя Людендорфа.
«Политика – война – одни и те же боевые действия, в которых война является крайностью, высшим напряжением сил», – пишет Краусс в «Причинах наших поражений».
«Война, как высшая ступень напряжения сил единого боевого действия политики – войны требует всеобъемлющего использования всех государственных сил и средств. Все: внешняя и внутренняя политика, финансы, земледелие, торговля, добывающая промышленность, индустрия, народное хозяйство – все должно быть объединено в управлении и подчинено ведению войны».
«Эта совместная работа должна производиться не в последние минуты перед началом войны. Она должна быть подготовлена в долгое мирное время. Эта работа требует от всех людей, призванных на высокие посты, помимо сознания всей серьезности войны, также подчинения своей деятельности интересам войны».
«Высокое понимание военных явлений и совместная работа с командованием является законом войны. Неясность, разница во взглядах и расхождение в суждениях не должны иметь места».
«Наилучшим образом должна быть подготовлена война в области внутренней политики. Армия и флот, само собою разумеется, должны быть в постоянной готовности к войне; чем ближе война, тем более должно быть усиление вооруженной силы народа. Все внутренние недостатки должны быть устранены; только народ, о6ъединенный в стремлении к высшему, к достижению своего будущего, может вступить с полным напряжением сил в решительный бой. В виду этого политика должна своевременно устранить и вырвать с корнем все то, что мешает такой борьбе. Внутренняя борьба, не исключая и борьбы политических партий, только ослабляет силу сопротивления народа, самоуничтожает ее».
«Сильная политика проводится только полным сил государством. Сила и мощь государства основывается на его внутренних соотношениях. Только то государство, которое организовано внутри себя и обладает твердо сложившимися соотношениями, может, считаться сильным и вести такую же военную политику». (Курсив наш; Б. Ш.).
На этом мы кончаем наш «поиск» в историю. Не будем возражать, что он может быть однобок, что мы захватили главным образом лишь германский генеральный штаб и не заглянули в остальные страны Европы, где, весьма вероятно, были иные взгляды и думы о связи стратегии с внутренней политикой. Мы сознательно этого не делали и потому озаглавили настоящую главу именно «поиском», а не длительным путешествием по анналам. Побуждениями к тому были: наиболее устойчивые взгляды германской военной мысли, родство ее с исследуемым нами австро-венгерским генеральным штабом и, наконец, в сущности и те обстоятельства, что в иных странах военная мысль направлялась тем же руслом, что и в реке Шпрее.
Бывали и исключения. Так, А. Свечин в своей «Стратегии» приводит нам мысли французского майора генерального штаба Дюпюи, который, основываясь на истории Конвента и его армии, что нами изложено выше, предлагал уже в 1912 году «единоначалие» заменить «сотрудничеством» «лиц, делегированных политическою властью с тем, чтобы они жили в непосредственном контакте с начальниками и солдатами»,
Мысли этого «выдающегося передового военного теоретика», конечно, не были признаны не только за границей, но и в самой Франции, и перед нами прошли «бревете» республики, которые не только не собирались признавать подобное «сотрудничество», но полагали возможным сослать само правительство… в колонии!
